Альберто Моравиа - Римские рассказы
Я жестом отказался и продолжал сдавленным голосом:
— А я думал, что все это была шутка.
Она ответила:
— Для них — да, но не для меня.
С этим я и ушел отсюда; я старался больше об этом не думать. Но если прежде я просто избегал приятелей, то теперь я их возненавидел. Они столько надо мной насмехались, что я поверил, будто я и впрямь стремлюсь к чему-то невозможному. А оказалось, что все это было вполне возможно. Инстинкт, который никогда не обманывает, подсказал мне истину: Марчелла была предназначена мне в жены. Не говоря уж о том, что она была высокая и сложена так, как мне нравилось, она и сама хотела иметь маленького мужа. Это не просто случай, как сказала она, это почти чудо. И я знал, что чудо это уже никогда больше не повторится.
Сторож
Я предпочитаю одиночество, потому что все смеются надо мной: я ношу очки, у меня тонкий женский голос, а когда я волнуюсь, я начинаю еще и заикаться. Поэтому, когда фирма предложила мне работать сторожем одного из складов на двадцатом километре шоссе Салариа, я согласился не раздумывая.
Склад был расположен в долине между холмами, поросшими редкими деревьями. Представьте себе выжженный, пыльный четырехугольник, обнесенный штабелями кирпича, несколько прижавшихся к ним длинных низких бараков, посредине уродливую бочку, а над ней изогнутую коленом трубу, из которой постоянно каплет вода. Чего только не было в бараках: мешки с цементом, водопроводные трубы, черепица, бочки со смолой, груды балок, кирпич. Один из бараков служил мне жильем: две голых комнатушки — койка, стол да несколько стульев. Казалось, что я живу среди природы, вдали от города и людей, но достаточно было подняться на один из холмов, чтобы увидеть совсем рядом прямое как стрела шоссе Салариа, тянущееся среди платанов с побеленными стволами, а немного пониже «Остерию охотничью», где я обычно питался. Мне выдали пистолет установленного образца, несколько обойм и ружье, с которым я иногда ходил охотиться на жаворонков. Словом, я был совсем один и, если не считать ночных обходов, делать мне было совершенно нечего.
Четыре месяца я прожил на этом строительном складе без всяких происшествий. Но вот однажды вечером в дверь постучали. Я пошел открыть, думая, что это кто-нибудь из служащих фирмы. Но вместо того увидел перед собой двух мужчин и женщину. Одного из них я хорошо знал, это был Ринальди, шофер. На стройке в городе, где я до этого работал, он был единственным, кто не потешался над моими очками и моим голосом.
Ринальди был полной противоположностью мне: я настоящая деревенщина, а он синьор; он черноволосый красавец, высокий и сильный, а я уродина; я не нравлюсь женщинам, а у него их было сколько угодно. И может быть потому, что Ринальди был так не похож на меня, а мне очень хотелось быть таким же, как он, я питал к нему теплые чувства.
Женщину, которая приехала с Ринальди, звали Эмилия. Она была маленькая, кругленькая, с бледным овальным лицом и большими серыми усталыми глазами. Углы ее рта были приподняты, и казалось, что она все время смеется.
Второй мужчина был из Монтеротондо и звали его Теодоро: рыжие курчавые волосы, желтые кошачьи глаза, острый нос и такие сизые щеки, словно он все время находился на сильном холодном ветре.
Ринальди сказал, что ему надо поговорить со мной, и я пригласил их в барак.
— Винченцо, — начал Ринальди, протянув мне сигарету, — у тебя есть возможность подработать деньжат, не затрачивая труда… И по-прежнему оставаясь сторожем…
Я вытаращил глаза, но ничего не сказал. Ободренный моим молчанием, Ринальди пояснил: у них имеется большая партия товара, изъятая, так сказать, из одного городского склада. Я должен разрешить им сложить краденое в один из моих бараков. Потом они сами позаботятся о том, чтобы его забрать, и тогда я тоже получу свою долю.
Когда я услышал все это, меня бросило в дрожь; но я не мог отказаться. Ринальди был для меня все равно что брат. Я сказал, заикаясь:
— Послушай, Ринальди, я сторож, не так ли?
— Верно.
— Так вот, я сторож и желаю оставаться сторожем.
— То есть?
— То есть — делайте что хотите, складывайте товар в барак, уходите, приходите… но я знать ничего не знаю, я вас не видел, с вами не знаком… А если, в случае чего, вас спросят, говорите тоже, что вы меня не знаете… что в общем товар был сложен без моего ведома.
Они удивленно покачали головами. Теодоро сказал мне почти с угрозой:
— Но ты присматривай за товаром… чтобы не случилось так, что раз ты ничего не знаешь…
— Брось, — перебил его Ринальди. — Ты не знаешь, что за человек Винченцо.
— Я сторож, так? Ну так вот, я буду сторожить и ваш товар.
— Не бойся, — снова вмешался Теодоро, — тебе за это заплатят.
— Сам ты не бойся, босяк, — сказал я, обозлившись. — Мне от вас ничего не надо… Понял?
В конце концов мы договорились. Ринальди ушел и через некоторое время вернулся на грузовике. Они свалили товар в один из бараков, спрятав его за бочками. Я даже не посмотрел, что это было. Они сказали, что ткани. Уходя, Эмилия бросила на меня взгляд, который показался мне ласковым. Вот и все, что я с них получил.
Потом они приезжали еще раза три-четыре — и всегда с Эмилией. Они давали мне знак гудком машины, я сразу же раскрывал ворота, потом они выгружали товар и уезжали. Я не хотел, чтобы они задерживались. Пока они разгружались, я не выходил из своего барака. Против этого Теодоро я мог бы еще кое-что возразить: он вел себя очень нахально, а я этого совершенно не выношу. Но Эмилия улыбалась мне, и у нее всегда находилось для меня доброе слово. Однажды она спросила меня:
— А тебе не скучно одному?
— Я привык, — ответил я.
И вот как-то открываю газету и вижу: арестованы Теодоро, Ринальди и многие другие. Газета называла их «шайкой проломщиков», потому что они проникали в магазины через пролом в стене соседнего помещения. Иногда они проникали из подвала, но всегда делали пролом в стене. В газете были помещены фотографии Теодоро, Ринальди и еще какого-то мужчины в рубашке без воротничка, с широко открытыми глазами и задранным вверх подбородком. «Шайка опасных преступников предстанет перед судом», — гласил заголовок. Как шофер, Ринальди рисковал меньше, чем другие, о Эмилии же вообще ничего не говорилось.
Настала зима. И вот как-то ночью, когда шел дождь, дул ветер и все вокруг превратилось в одно сплошное озеро, в мою дверь постучали. Я открыл и увидел перед собой Эмилию, но как она выглядела! Она была в это время беременна, у нее был уже большой живот, и вся ее красота пропадала из-за этого живота; она до костей промокла, ее волосы прилипли к лицу, одета она была в какие-то лохмотья. Эмилия вошла и, не говоря ни слова, протянула мне записку от Ринальди. В записке Ринальди говорил, что через год выйдет из тюрьмы, а пока поручает мне Эмилию, содержание ее оплачивает; кроме того, он просил сохранить краденые вещи, которые все принадлежат ему, так как остальные уже забрали свою долю. И ни слова больше. Я подумал, что Ринальди, наверное, уверен, что может делать со мной все, что захочет, и он был прав, потому что я готов был для него на все. Так я и сказал Эмилии. Эту ночь она спала на моей постели, а я устроился на полу в соседней комнате. Так началась наша совместная жизнь.
Прошло несколько месяцев. Если бы кто-нибудь в то время зашел на склад, то, несомненно, подумал бы, что у меня есть жена и что я счастливый муж и отец. Октябрьское солнце освещает территорию склада. Засучив рукава на своих красивых круглых руках, Эмилия полощет в бочке мои рубашки. На веревках сушится выстиранное белье. Я сижу перед бараком на стуле, греюсь на солнце и укачиваю на руках ребенка Эмилии, которого, так же как и меня, зовут Винченцо. Рядом с моим бараком стоит другой, маленький, который я сколотил своими руками; из него доносится запах макаронной подливки: это Эмилия готовит мне, теперь я больше не хожу в остерию. Говорю вам, всякий принял бы нас за счастливое семейство, увидев, как я играю с младенцем и как Эмилия, стирая в бочке белье, спокойно и ласково разговаривает со мной. Но на самом деле все было совсем не так. И этот ребенок, и Эмилия, и спрятанные в бараке ткани — все это принадлежало Ринальди, и я сам, прежде стороживший имущество фирмы, сторожил теперь имущество Ринальди, включая Эмилию и ребенка. Во всем остальном мы были действительно как муж и жена: Эмилия оказалась замечательной женщиной, и я не знал никаких забот; ребенок тоже был такой хороший и красивый. Единственное, что мне немного не нравилось, это то, что приходилось все время разговаривать о Ринальди. Эмилия не могла дождаться того дня, когда снова увидится с ним. Не то чтобы мне было неприятно говорить о нем, но Эмилия была его возлюбленной, а я другом; а это далеко не одно и то же. А получалось так, будто в целом свете и был только он один, а я вовсе не существовал. Как-то я сказал об этом Эмилии. После этого, словно впервые заметив, что я тоже мужчина, она начала подсмеиваться над любовью. Она шутила, а меня это мучило, и я понял, что она мне нравится. Наконец однажды я сказал ей:
