Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Роман популярен именно среди широкого читателя, причем в основном среди молодежи. «Фэндом» же, представляющий сообщество фантастов и любителей фантастики, встретил его несколько нервно, но в целом благосклонно. «Конечно, все это намеренно нереалистично. Тысячи человек не могут прокормиться грибами и свиньями, которых тоже непонятно чем кормят. За 2 — 3 поколения не могли появиться принципиально новые виды, вроде мутантов с поверхности. Атомный взрыв не бывает такой силы, чтобы на сотни километров вокруг Москвы вымерли все люди (но при этом уцелели и мутировали животные). Это условия игры, которые нужно принять, если вы согласны играть с Глуховским…» — пишет на ресурсе «Фантлаб» рецензент под сетевым именем Robin Pack [31] . Аналогичны и отклики на выход английского перевода «Метро…» некоторых западных рецензентов [32] . Глуховского упрекают в недостоверности мира, в неразработанности сюжета и характеров, во вторичности (сам постатомный квест невольно вызывает в памяти «Долину проклятий» Роджера Желязны). Однако читают. «Метро...» — один из самых успешных проектов последних лет.
Дело в том, что для России и сопредельных стран Московское метро представляет собой исторически сложившийся, многозначный и притом в высшей степени сакральный символ — от «подземных дворцов» до «секретных тоннелей», а тут на узнаваемые названия и реалии накладывается еще и постапокалиптическое «остраннение», благодаря которому читатель смотрит как бы новыми глазами на знакомые станции. Недаром те же фэндомские отзывы отмечают «атмосферность» романа.
«Это <…> почти ощущаемые на лице тоннельные сквозняки <…> общее трагическое настроение, холодок по коже в описаниях непонятных явлений в тоннелях и новых форм жизни, обилие московских городских легенд, вписанных в полотно романа, как связанных с метрополитеном, так и с самим городом, и некоторые даже — общероссийского масштаба. <…> После прослушивания книги начинаешь по-новому осознавать красоту нашего метрополитена, проходя по станции нет-нет, и посмотришь на барельефы или на расположение пересадок» [33] , — пишет на том же «Фантлабе» рецензент Lost.
Не менее важно для нас и то, что роман изобилует «подземельной мифологией» в ее современном изводе, столь любимом «желтой» прессой. В метро, согласно этой мифологии, можно найти все, что угодно: крыс-мутантов, просто мутантов, звероподобных хтонических существ, еще одно — «тайное» — метро, «Черных спелеологов» и даже, по слухам… опять же потайные пути в Ад.
Что же получается? Шахта досоветских и советских времен, современный забой, загадочный иноземный рудник, тоннели Московского метро оказываются локусами концентрации непонятных, грозных, противоречивых и страшных сил, перешейком между нашей реальностью и «нижним миром».
Будь я исследователем, отслеживающим преломление действительности в массовом сознании, я бы насторожилась. Появление сразу нескольких романов
(и мейнстримовских, «серьезных», и жанровых), посвященных подземельной теме, — симптом тревожный. Хтонический, подземельный мир отличается от нашего, срединного, по меньшей мере по двум параметрам. Во-первых, отсутствием дихотомии «правда — ложь», отсутствием одной бесспорной реальности, вместо которой — ветвящееся дерево одновременно реализуемых возможностей. Во-вторых, отсутствием линейного времени. И если в «ЖД» Дмитрия Быкова Россия все-таки, хотя и с большими потерями, прорывается в линейное, историческое время из времени мифологического, циклического, то, судя по обилию «подземельной» символики и тематики, нынешнее массовое сознание, уловленное через индивидуальное авторское восприятие, рассматривает даже такой, мрачноватый, эсхатологический вариант мира «ЖД» как утопический.
Наверное, слишком смело будет утверждать, что общество (по крайней мере, посредством порожденных его же собственным сознанием фантомов) рассматривает безвременье, мифологическое время как допустимый вариант каждодневного существования. И вот на каком странном феномене я хочу еще остановиться.
Точно так же спонтанно, без всякого внешнего побуждения, в отечественной литературе возникла тема своеобразных хтонических существ — псоглавцев.
Когда я писала свою «Малую Глушу» (с которой могли познакомиться читатели «Нового мира»), где фигурируют песьеголовые проводники на тот свет, за Реку, я не знала, что практически в то же время Борис Херсонский пишет стихотворение о святом Христофоре, который «был <…> чудовище, псоглавый урод, / сиречь имел песью главу, и на сей главе / шерсть, подобную высохшей пустынной траве. //
И еще ходит слух, был он египетский бог. / Анубис, вернее сказать, отвратительный бес…» [34] , а Андрей Василевский — о том, что «мир слишком долго идет к концу / и если ему не помочь / люди с песьими головами / успеют порыться в наших костях» [35] .
У Херсонского псоглавец — уверовавший в Христа бес — принадлежит мифологическому прошлому; у Василевского — наследник погибшего человечества, мутант, принадлежащий не менее мифологическому будущему. Хтонические псоглавцы, таким образом, становятся одновременно символом прошлого и будущего, иными словами — циклического времени.
В мифах и легендах псоглавцы играют самую разную роль. Иногда они — просто воплощение чуждого, представители «иных народов», нелюдей, живущих за краем обитаемого мира. Псоглавцем, согласно былинам, был русский богатырь Полкан. Псоглавцем был, по апокрифической версии, святой Христофор, перенесший через реку на своем плече Младенца Христа. Псоглавцы обычно отличаются гигантским ростом и нечеловеческой силой. И не только физической: «заграничным» псоглавцам приписывается обладание неким мистическим, магическим знанием, они понимают язык животных и знают целительные свойства трав. Но в то же время они и людоеды, человекоубийцы. Святой Христофор, прежде чем стать святым, служил дьяволу. Но главное — это «унаследованное» псоглавцами от их прототипа Анубиса качество: они проводники в царство мертвых, посредники между мертвым и живым.
Упоминания «песьеголовых богов», встречающих душу «в каменных палатах» посмертия, есть и в многократно цитируемом в Рунете стихотворении Бахыта Кенжеева. Да и вообще псоглавец — достаточно популярный персонаж Рунета, ему посвящают форумы и статьи. Не бешено популярный, как Ктулху, однако вот что интересно: мода на Ктулху потихоньку спадает, а на псоглавцев, кажется, растет. Тяга массового сознания к Древнему Ктулху, по мнению некоторых исследователей, символизирует подсознательную тягу человечества к хоть и убийственным, но переменам. И хотя в этой смертоубийственной тяге нет, честно говоря, ничего хорошего, фигура Ктулху принадлежит, как ни странно, линейному времени, где есть свои концы и начала. Псоглавцы — профессиональные проводники в царство мертвых — уводят человечество во время мифологическое, замкнутое, точнее сказать — в безвременье.
Псоглавцы в последние несколько лет стали персонажами компьютерных игр и фантастических произведений, упоминания о них можно встретить у отечественных писателей Елены Хаецкой, у Г. Л. Олди (Дмитрия Громова и Олега Ладыженского) в «Реттийском цикле», у Л. Кудрявцева… Однако есть они и у Умберто Эко («Баудолино»), и в странном психоделическом романе Дж. Нуна «Вирт»…
Понятное дело, что началось это не сегодня — и на Западе раньше, чем у нас. Зато у нас, как всегда, раз начавшись, процесс пошел бурной и плотной волной, а любая отсылка к мифологической фигуре псоглавца, кажется, становится модной.
Значит ли это, что вообще вся европейская цивилизация ощущает некий зябкий холодок, тянущий оттуда ? В романах о «Плоском мире» Терри Пратчетта, вообще очень чуткого к массовым страхам и ожиданиям, в «Пятом слоне» и еще не переведенном у нас «Thud!» («Бац!») фигурируют глубинные гномы, никогда не поднимающиеся на поверхность и презирающие солнечный свет (вместо «просветлен» они говорят «протемнён»). Эти гномы — носители отживающих, но цепких традиций, трансляторы страха перед переменами — неожиданно становятся опасностью для линейного времени наземного мира, поскольку пытаются столкнуть реальность в мифологическое, циклическое время, пусть даже и ценой развязывания конфликта, в котором погибнут тысячи их же соплеменников.
Их можно понять. В подземельном мире чтят традиции — поскольку ничего, кроме традиций, нет. В подземельном мире младшие уважают старших — опыт старших не получает опровержения в ходе исторического прогресса, поскольку отсутствует сам прогресс. В подземельном мире по-своему безопасно. Там нет смертей, поскольку нет рождений. Нет конфликтов, поскольку нечего делить, нижний мир демократичен в том смысле, что равно обещан всем. А если конфликты и случаются, то игрушечные — как в компьютерной игре, где погибшего героя можно — с незначительными потерями боеспособности — воскресить и вновь отправить блуждать по подземельям, истребляя раз за разом воскресающих чудовищ.- ∞ - ∞.
