Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2011)
“Если говорить о факторах субъективных, то надо понимать, что канон советской интеллигенции в начале 60-х — конце 50-х годов складывался не стихийно. Существовало несколько человек, их было очень мало, которые пользовались авторитетом в среде молодой советской интеллигенции того времени и которые объясняли, что к чему в мире Серебряного века. Одним из них был Илья Григорьевич Эренбург. В его знаменитых мемуарах „Люди, годы, жизнь” большая глава посвящена Цветаевой, большая глава посвящена Мандельштаму, а Ходасевич упоминается один раз, причем даже без имени, просто „поэт Ходасевич”. И понятно, почему: с Цветаевой и Мандельштамом он дружил, а с Ходасевичем у него были очень плохие отношения, враждебные. Историю этой вражды я в своей книге описываю. В общем, это случайность на самом деле. Ахматова к Ходасевичу относилась хорошо, все ее высказывания о Ходасевиче хвалебны, но ей Ходасевич в той картине литературы Серебряного века, которую она создавала, был не очень нужен по многим причинам. И она специально о нем ничего не говорила молодым поэтам, которые приезжали к ней в комаровскую „Будку””.
“Объективный фактор заключается в том, что широкий читатель любит отождествлять себя с лирическим героем, и ему, конечно, хочется видеть себя сильным, красивым, ярким, а не желто-серым, полуседым. И особенно, если говорить о такой эпохе, как 60-е годы, эпохе культурного возрождения, общественного подъема. Поэтому закономерно, что Ходасевича услышали в глухие годы, в 80-е”.
Наталья Иванова. Литературный русский крест. — “Огонек”, 2011, № 21, 30 мая <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
“Новую русскую литературу следует искать, перебирая в уме рекомендации критиков и литературных журналистов с большой осторожностью. Рекомендации (и рекомендованные) лопаются наподобие мыльных пузырей. Ну кто по вольной воле сегодня возьмется перечесть большинство романов, получивших этого самого „Буккера”? Или скажут — читайте (вообще) Маканина, а он выдаст тошнотворный „Испуг”; скажут — читайте Битова, а он представит перетасованный б/у роман; скажут — читайте Иличевского, а ведь не продерется читатель через первые даже 50 страниц и помянет критика недобрым словом”.
Борис Кагарлицкий. Мертвая хватка прошлого. — “Русский Журнал”, 2011, 26 мая <http://russ.ru>.
“Российская политическая борьба — это борьба отсталых консерваторов с мракобесными реакционерами. Но мракобесные реакционеры, как правило, побеждают, потому что у них больше драйва, они более энергичны и у них есть некое видение будущего, которое состоит в том, чтобы вернуться в прошлое. <...> Возвращение к капитализму является, безусловно, реакцией. Поэтому российская элита, российская интеллигенция и российский политический класс в массе своей являются реакционерами. На уровне истеблишмента других нет”.
“Прогрессивная повестка не допущена к серьезному обсуждению. Парадокс в том, что и прогрессивная повестка сегодня выглядит как нацеленная на возвращение к некоторым принципам середины XX века. Идет борьба, условно говоря, между XIX столетием и XX. Те, кто говорит: вернемся в XX век, выглядят самыми прогрессивными”.
“Сейчас в России ситуация сложилась таким образом, что мы можем выбирать между разными уровнями ориентации в прошлое. Все остальное на уровне массового сознания будет отторгаться просто потому, что сейчас массовое сознание не воспримет никакого проекта будущего. Оно в лучшем случае будет принимать определенный проект, ориентированный на восстановление какого-то хорошего былого. Любой другой проект будет восприниматься как утопический и нереалистический. Это свойство массового сознания, деморализованного поражением социальных революций и вообще демократических проектов. Попросту говоря, это человек, который точно знает, что любая попытка сделать что-то хорошее заканчивается только плохим, и вся предшествующая жизнь ему это однозначно и убедительно доказала”.
Максим Кантор. Профессор поправляет пенсне. — “Новая газета”, 2011, № 54, 23 мая.
“Не столь давно я по наивности ввязался в полемику по поводу того, был ли фашизм по-настоящему страшен, или же можно считать (цитирую дословно) лагеря Освенцима санаторием по сравнению с ГУЛАГом. <...> Мне доказывали, что в сталинских лагерях погибло больше народу, чем во всей фашистской мясорубке. Фактически это не так — но поскольку чтение источников затруднено, а чтение газетных статей приветствуется — мнение сложилось. Это мнение является профашистским в том смысле, что преступлениям фашизма в понимании истории ХХ века отводится второстепенное место. Мало этого. Вы не найдете сегодня в Москве ни одного книжного магазина, в котором несколько шкафов не было бы посвящено доблести СС-ваффен, сложной фигуре Гитлера и трагической судьбе идеи фашизма. Это вовсе не преувеличение, это факт”.
“Изданы роскошные иллюстрированные тома (например, автор летописи войск СС Вольфганг Акунов) о деятельности и героической борьбе дивизий СС — с фотографиями, комбинированной подачей документов. Разумеется, в истории дивизии „Викинг” не упоминается, как ее бойцы вместе с айнзатцкомандой сжигали заживо мирное население русских деревень, — но зато рассказывается о том, что в планы викингов входило освободить несчастную славянскую землю от идеологии евреев. Издана книжка некоего историка Пруссакова о Гитлере, которая заканчивается пассажем о том, что подлинная правда станет скоро ясна всем и время фюрера еще придет”.
“В таком контексте безобидное заявление режиссера фон Триера, что он, дескать, понимает Гитлера и понимает, каково пришлось нацистам, — выглядит совершенно обыденно. Режиссер не сказал ничего такого, что не утверждалось бы сегодня на каждом шагу”.
Критика: эмоции, смысл, будущее. Первая серия. На вопросы OPENSPACE.RU о литературной критике отвечают Ольга Славникова, Алексей Слаповский, Александр Скидан, Александр Иванов и Александр Чанцев. — “ OpenSpace ”, 2011, 26 мая <http://www.openspace.ru>.
Говорит Ольга Славникова: “Я вижу два сценария: плохой и очень плохой. Первый: литературная журналистика займет все площадки, но выделятся яркие колумнисты, которые не умеют не думать. Как в прозе, поэзии, так и в критике будут важны не столько тексты, сколько сам автор как персона и персонаж. Такой „театр одного актера”, а в антракте можно и буквы почитать. Неординарная личность колумниста, возможно, побудит достаточно грамотных граждан раскрыть и книги тоже. Очень плохой сценарий: таких колумнистов не обнаружится. Умный человек, как правило, брезглив и не пойдет туда, где грязновато. Тогда критики не будет вообще, останутся только книжная реклама и рейтинги продаж”.
См. также: “ Критика: эмоции, смысл, будущее. Вторая серия. На вопросы OPENSPACE.RU о литературной критике отвечают Юрий Буйда, Александр Иличевский, Максим Осипов, Марк Липовецкий, Александр Гаврилов и Валерия Пустовая” — “ OpenSpace ”, 2011, 2 июня.
Печатать стихи — священное ремесло. Беседу вел Дмитрий Волчек. — “ SvobodaNews.ru ”, 2011, 18 мая <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Евгений Кольчужкин (глава издательства “Водолей”): “Для меня самого Сергей Владимирович [Петров] — это главное читательское открытие последних лет. Если пытаться оценить масштаб гения Сергея Петрова, я бы рискнул его сравнить с Максимилианом Волошиным. И вот здесь представьте себе, каково издательству, к которому впервые попадают рукописи Волошина. Представьте себе, что Волошин неизвестен и издательство удостаивается чести впервые опубликовать его стихи. Думаю, что нечто похожее было в случае „Водолея” и Сергея Петрова”.
“7 апреля 2011 года Сергею Владимировичу Петрову исполнилось сто лет, мы очень старались выпустить третий том к юбилею, и, по счастью, это удалось, книга вышла. В этот огромный том вошли и чудесные стихи, по разным причинам не попавшие в первые два тома, и стихотворные циклы, и поэмы. Но, пожалуй, главное, что сюда вошло, — это огромный и чрезвычайно значимый для Сергея Владимировича Петрова раздел „Музыка”. Пожалуй, у Петрова, как ни у кого другого в русской поэзии, стихи происходили из духа музыки. Он среди русских поэтов наиболее архетипически укоренен в музыкальной природе и музыкальной культуре”.
“Еще в первый том вошли гениальные фуги Сергея Владимировича Петрова. Очень хорошо было бы напечатать эти черновики в цвете. Дело в том, что Петров писал свои фуги разными цветами, выделяя различные музыкальные партии, музыкальные темы. Это, конечно, пропадает при обыкновенной полиграфической технике. Но даже и в черно-белом варианте стихи производят ошеломляющее впечатление. <...> Поэтическое наследие Петрова теперь более или менее издано, хотя пока остается за рамками этих томов его грандиозная мистерия „Аз”, абсолютно нетронутой остается проза”.
