Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006)
Роман журавля и синицы —
предмет обсужденья ворон.
Нью-Йорк никогда не снится,
поскольку он сам — сон,
приснившийся Семирамиде.
Синица, душа моя,
что можно во сне увидеть
в объятиях журавля? —
Море.
Глеб Павловский. Две речи — одно событие? — “АПН”, 2006, 10 июня <http://www.apn.ru>.
“Я предлагаю рассмотреть XX съезд в контексте пары великих риторических сдвигов ХХ века — как сторону риторического диполя. Полюс каждого — некая речь. Речь, которая с момента своего произнесения, укрупняясь, разрастается в мировой водораздел. Таковы Фултонская речь Черчилля в марте 1946 года, которую принято считать началом Холодной войны — и т. н. секретный доклад Хрущева на ХХ съезде, содержащий пресловутое „разоблачение Сталина”. Одна речь от другой отделена ровно десятью годами, и в минувшую весну мы справляли оба юбилея. <…> Черчилль в Фултоне, как известно, обобрал Геббельса. Сама идеологема „железного занавеса” позаимствована из последних речей Геббельса, о чем бывший военный диктатор Британии не мог не знать. Хрущев в своей речи заимствует концепты из троцкистских текстов, тогда еще многим памятных. Из троцкистской антисталинистской лексики заимствуются целые риторические обороты „перерождения кадров”. Для чего это? Каждый обращается к вражеской традиции именно для того, чтобы совершить… рывок, слом, какой-то прорыв, для которого нет легитимных инерционных оснований…”
Владислав Поляковский. Канон внутреннего нонконформизма. — “Рец”, 2006, № 37 <http://polutona.ru/rets>.
“Вот тут (и дальше) Алексей Цветков пишет, что нет у нас гениальных поэтов и прозаиков. К чести своей он, являясь одним из крупнейших авторов, довольно невысокого мнения о себе, — как это и приличествует поэту. Но разберемся…” Далее — полемика . “Канон строится уже сейчас — надо открыть глаза. <…> Будьте здоровы, Алексей Петрович”.
Поэма для героя. Беседа поэтессы Алины Витухновской и метафизика Гейдара Джемаля. — “Завтра”, 2006, № 24, 14 июня.
“Дело в том, что современный герой возникает с того момента, как разрушается сословное общество, и соответственно сословие воинов, каста кшатриев, носителей страсти, силы, жертвы, уходит из системы пирамидальной организации — так же, как и другие касты. Буржуазия тоже исчезает. И низший слой, вайшьи и шудры, организованные в качестве пролетариата или рабской рабочей силы, тоже исчезают, потому что после 1945 года возникает гомогенная человеческая масса, которая крутит некое колесо, поднимающее какую-то часть к финансовому успеху и бросающее остальных вниз. И между Березовским или Соросом или каким-нибудь маргиналом без денег нет никакой разницы — они принадлежат к одному люмпен-пространству. И те, кто имеет корни в касте воинов, оказываются за рамками социума и образуют так называемый дальний аутсайд. Дальний, потому что есть ближний аутсайд — художественно-богемный, маргинальный, который более-менее включен в это пространство…” (Гейдар Джемаль).
Поэт и музочка. Неизвестная пассия Сергея Есенина. Публикация Сергея Шумихина. — “Политический журнал”, 2006, № 22, 19 июня.
Вспоминает — в 1957 году о 1923 годе — Агнесса Рубинчик: “Наконец извозчик нас довез до какого-то дома. Я пошла за Есениным. Он привел меня в какую-то квартиру и оставил одну в темном коридоре. А сам куда-то исчез... Итак, я одна в темном коридоре. Слышны только возня и шорохи. Наконец мы вошли в комнату. Моим глазам представилась двуспальная кровать в очень беспорядочном виде. Помню белые батистовые панталоны в кружевах, неизвестно чьи, а на мне была белая батистовая рубашка, отделанная русскими кружевами, через которое просвечивалось мое бронзовое тело. Что такое любовь? Наблюдали ли вы, как две звезды стремглав впадают одна в другую и, слившись, как бы исчезают? Я испытала в эту первую брачную ночь такое безграничное и бескрайнее слияние, что мы растворились в этом чувстве. Есенин говорил, что, только приобщившись к древней культуре, которую несет в себе такая еврейка, как я, он теперь может писать по-настоящему. „Теперь я буду писать о любви”. Когда я проснулась, первое, что я заметила, — это бледно-желтовато-розоватую руку, которая страстно и нежно обвила меня…”
Дмитрий Пригов. Спасительная жизненная рутина. Беседу вел Юрий Безбородов. — “Взгляд”, 2006, 18 июня <http://www.vz.ru>.
“ — Дмитрий Александрович, почему вы кричите кикиморой?
— Кикимора — это условное обзывание экстатического имиджа поэтического поведения, в котором наличествуют и буддийские элементы, и православные, и африканские. Это один из имиджей, в которых работаю и который встраивается в немалый ряд остальных высветляющих друг друга именно как имиджи. Ну, для публики это предстает просто в виде саунд-перформансов”.
См. также беседу Дмитрия Пригова с Дмирием Бавильским: “Топос”, 2006, 19 и 20 июня.
Дмитрий Пригов. Мир. Труд. Май. — “Топос”, 2006, 19 июня.
“Помню, когда сыну исполнилось пять лет, повез я его в культурно-познавательных и воспитательных целях ознакомиться с прекрасными (во всяком случае, утвержденными в качестве таковых в культурно-интеллигентском сознании) историческими местами старой Москвы. Побродили мы, побродили. Он, невинный и честный, и говорит: „Поедем к нам, в Беляево. Там просторно, ясно, все видно. А здесь тесно и загромождено”. Вот и понимай. Вот и метафизика. Да я и сам предпочитаю, скорее, места бескачественные”.
Дмитрий Пригов. Диалоги между учеником и недоучившимся. — “Топос”, 2006, 19 июня.
“— Замечал ли ты, как перед закатом все вдруг стихает на какое-то мгновение?
— Нет, но зато замечал, как, скажем, даже слабый ветерок закручивает спиралью столбики пыли на проселочной дороге.
— Вот и хорошо, вот и получается: перед закатом все вдруг стихает на какое-то мгновение, лишь слабый ветерок закручивает спиралью столбики пыли на проселочной дороге”.
Дмитрий Пригов. Кого я хотел убить в разные свои возраста. — “Топос”, 2006, 27 июня.
...........................................................
4
В поздние годы я хотел убить Вучетича, хотя нет, нет,
я не хотел его убить
Хотел я убить и Серова, хотя нет, нет, я не хотел его
убивать
Хотел я убить Суркова, но нет, нет, нет, я не хотел, не
хотел его убивать
Хотел я убить и Брежнева, хотя нет, нет, нет, нет, нет,
не хотел
Это другие хотели, а я не хотел, не хотел, не хотел
И Рубинштейн не хотел
А Некрасов — не знаю, не знаю
И Сорокин не хотел, хотя, впрочем, не знаю
А вот этого, как его? — я хотел убить
А в общем-то, никого, никого, никого не хотел убивать,
кроме некоторых
Это другие хотели меня убить, а я не хотел, не хотел,
не хотел, не хотел никого убивать
...........................................................
1997.
Александр Пятигорский. Честно говоря, никакой русской философии нет… Беседу вели Алексей Нилогов и Сергей Чередниченко. — “Литературная Россия”, 2006, № 24, 16 июня.
“Философов и не должно быть много. Из ныне живых могу назвать Владимира Калиниченко. Это настоящий философ. <…>
— Георгий Дмитриевич Гачев — философ?
— Вы что, с ума сошли?
— Валерий Александрович Подорога?
— Валерия знаю. Блестящий философски образованный культуртрегер.
— Александр Александрович Зиновьев?
— Настоящий философ. Александр Александрович — удивительный, замечательный человек, очень много сделавший для русской философии”.
Расширение политических сфер. Беседовал Константин Митрофанов. — “Политический журнал”, 2006, № 20, 5 июня.
Говорит президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов: “<…> нас интересует усиление собственной позиции во всех областях: и в сфере институциональной политики, и в сфере массовой культуры, и в сфере философии. Именно поэтому мы в данном случае озаботились кристаллизацией национал-консервативной позиции. Просто потому, что мы считаем: соединение национал-консервативных политологов и национал-консервативных фантастов работает тем и другим в плюс. Наша особенность в том, что мы не боимся признаваться в собственной ангажированности”.
