Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул
Пол с трудом пробивается к Лив. Оказавшись наконец рядом, он притягивает ее к себе и с явным облегчением в голосе шепчет ей на ухо:
— Лив, она твоя. Она твоя.
— Она выжила! — то ли смеется, то ли плачет Лив. — Они нашли друг друга.
Лив оглядывается на беснующуюся толпу и понимает, что больше не боится ее. Люди улыбаются так, будто довольны исходом дела и больше не видят в ней врага. Братья Лефевр с похоронным выражением на лицах встают с места. И Лив счастлива, что Софи не уедет с ними во Францию. Джейн Дикинсон с обиженным видом медленно собирает вещи.
— Как вам это нравится? — расплывшись от уха до уха, спрашивает Генри. — Как вам это нравится? Никто даже не слушал, как бедняга Бергер выносит вердикт.
— Пошли, — говорит Пол, обняв ее за плечи. — Пора выбираться отсюда.
К Лив подходит секретарь суда, с трудом протиснувшийся сквозь толпу. Он пытается отдышаться, как после долгой дороги.
— Вот, мадам, — протягивает он Лив картину. — Мне кажется, это ваше.
Лив смыкает пальцы на золоченой раме. Смотрит на Софи: в тусклом свете зала суда волосы девушки на портрете кажутся живыми, а улыбка — загадочной.
— Думаю, нам стоит вывести вас через заднюю дверь, — добавляет секретарь.
И рядом тут же возникает охранник, который, бормоча что-то в переносную рацию, расчищает проход.
Пол уже делает шаг вперед, но Лив останавливает его.
— Нет, — говорит она и расправляет плечи, сразу став чуть выше ростом. — Не в этот раз. Мы выйдем через парадную дверь.
Эпилог
С 1917 по 1922 год Антон и Мари Левиль жили в маленьком домике на берегу озера в швейцарском городе Монтре. Жизнь они вели тихую и размеренную, чурались развлечений, довольствуясь обществом друг друга. Мадам Левиль работала официанткой в местном ресторане. Ее считали приветливой, старательной, но не слишком разговорчивой. («Да уж, редкое качество для женщины!» — искоса поглядывая на свою жену, любил говорить хозяин заведения.)
Каждый вечер, в четверть десятого, Антон Левиль, высокий, темноволосый, со странной разболтанной походкой, приходил в ресторан, дорога до которого занимала пятнадцать минут. Здоровался с управляющим, вежливо приподнимая шляпу, и ждал жену снаружи. Протягивал ей руку, и они шли домой, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться закатным солнцем над озером или особенно нарядной витриной магазина. И, по свидетельству соседей, так происходило изо дня в день, и привычный распорядок Левили нарушали редко. Время от времени мадам Левиль отправляла посылки, небольшие подарки, в городок на севере Франции, а так, казалось, остальной мир их не слишком интересовал.
Выходные чета проводила, как правило, дома, изредка выбираясь в погожий день в местное кафе, где они или играли в карты, или сидели рядышком в уютной тишине, его большая ладонь накрывала ее маленькую руку.
«Отец всегда шутливо говорил месье Левилю, что если он отпустит мадам хотя бы на минуту, то ее унесет ветром, — вспоминала Анна Берчи, выросшая в доме по соседству. — А еще отец считал, что в общественном месте не принято так липнуть к жене».
Чем занимался сам месье Левиль, никто толком не знал, хотя было известно, что у него слабое здоровье. Вероятно, у него был свой скрытый источник доходов. Однажды он предложил написать портреты двоих соседских ребятишек, но из-за странного выбора красок и не слишком аккуратных мазков его работа была встречена без особого энтузиазма.
Большинство горожан сошлись на том, что предпочитают тщательно выписанные и реалистичные портреты кисти месье Блюма, живущего рядом с домом часовщика.
В канун Рождества по электронной почте пришло письмо.
О'кей. Официально сообщаю, что меня тошнит от прогнозов. И возможно, от дружеских отношений. Но я с удовольствием встретилась бы с тобой, если, конечно, ты не использовала свои благоприобретенные навыки в области вуду, сделав и мою куклу тоже (чего я не исключаю, так как в последнее время у меня иногда жуткие головные боли. Если это все же твоя работа, прими мои искренние поздравления).
Номер с Раником не прошел. Делить трехкомнатную квартиру с пятнадцатью работниками отеля из Восточной Европы оказалось не слишком приятным занятием. Но кто знал?
Через Gumtree я нашла новое жилье и съехалась с бухгалтером, помешанным на вампирской фигне. И вообще, он считает, что жить с девицей вроде меня, типа, круто. Похоже, он слегка разочарован, что я не забила его холодильник трупами сбитых на дороге животных или не предложила ему сделать самопальное тату. А так он нормальный. У него есть спутниковая тарелка, и его дом всего в двух минутах ходьбы от интерната, так что у меня теперь нет отмазки, почему я не поменяла миссис Винсент мочеприемник (не спрашивай).
Так или иначе, я искренне рада, что тебе удалось сохранить картину. Правда. Жаль, что дипломат из меня никакой.
Я по тебе соскучилась.
Мо— Пригласи ее, — заглядывая ей через плечо, говорит Пол. — Жизнь ведь такая короткая.
И она, даже не успев как следует подумать, набирает номер.
— Итак, что ты делаешь завтра? — не дав Мо открыть рта, спрашивает она.
— Это что, вопрос на засыпку?
— Хочешь прийти в гости?
— И что, пропустить ежегодный бесплатный цирк у моих родителей, с испорченным пультом от телевизора и рождественским выпуском «Радио таймс»? Ты, наверное, шутишь!
— Ждем тебя в десять. Я готовлю на пять тысяч человек. И не откажусь, если кто-нибудь почистит картошку.
— Я приду, — не в силах скрыть своего восторга, говорит Мо. — И даже принесу тебе подарок. Тот, что я, по правде говоря, уже купила. Ой, но мне придется отлучиться, чтобы помочь старикам подписать открытки.
— У тебя действительно есть сердце.
— Ну да. Похоже, когда ты последний раз втыкала шпажку, то здорово промахнулась.
Маленький Жан Монпелье умер от инфлюэнцы в последние месяцы войны. Элен Монпелье впала в ступор. Она не плакала ни тогда, когда гробовщик пришел за крошечным тельцем, ни тогда, когда Жана предали земле. Она продолжала вести себя внешне нормально, в установленные часы открывала бар отеля и отвергала все предложения о помощи, но, как вспоминает мэр в своих дневниках того времени, она стала «ледяной женщиной».
Эдит Бетюн, которая безропотно взвалила на себя многие обязанности Элен, описывает, как несколько месяцев спустя однажды днем в дверях появился худой, изможденный мужчина, с рукой на перевязи. Эдит, которая в этот момент вытирала стаканы, ждала, что он войдет, но он остался стоять на пороге, разглядывая бар со странным выражением на лице. Она предложила ему стакан воды, а когда он отказался войти внутрь, спросила:
— Мне позвать мадам Монпелье?
— Да, дитя мое, — произнес он дрожащим голосом. — Будь так добра.
Мадам Бетюн рассказывает, как Элен неверной походкой вошла в бар и не поверила своим глазам. Она уронила метлу, подобрала юбки и бросилась ему на шею. И закричала так, что переполошила весь город, и даже те из ее соседей, кто очерствел сердцем за годы невзгод и лишений, смахнули нечаянную слезу.
Эдит Бетюн помнит, как сидела под дверью их спальни, прислушиваясь к их сдавленным рыданиям, когда они оплакивали своего незабвенного малыша Жана. Эдит потом с горечью признавалась, что, несмотря на всю любовь к мальчику, она не смогла выдавить ни слезинки, так как после смерти матери разучилась плакать.
История гласит, что за все время, когда «Красным петухом» управляла семья Монпелье, заведение оказалось закрытым, причем на целых три недели, только один раз: в 1925 году. Местные жители вспоминают, как Элен, Жан Мишель, Мими и Эдит, никому ничего не сказав, опустили жалюзи, заперли двери и, повесив табличку «Уехали в отпуск», исчезли. Соседи слегка оторопели, местная газета получила два жалобных письма, а бар «Бланк» — дополнительный доход. Когда их стали спрашивать, где они были, Элен ответила, что ездили в Швейцарию.
— Мы решили, что тамошний воздух будет полезен для здоровья Элен, — добавил месье Монпелье.
— О, действительно, — сдержанно улыбнулась Элен. — Он такой… целительный.
А мадам Лувье написала в своем дневнике, дескать, мало того что хозяева отеля имели наглость уехать, ни с кем не простившись, за границу, так они еще этим гордились, поскольку приехали страшно довольные собой.
Я не знаю дальнейшей судьбы Софи и Эдуарда. Они жили в Монтре до 1930-го, Элен была единственной, кто имел с ними регулярную связь, но она скоропостижно скончалась в 1934-м. После этого все мои письма возвращались с пометкой «Адресат выбыл».
Эдит Бетюн и Лив обменялись четырьмя письмами, делясь информацией, необходимой, чтобы заполнить пробелы. Лив, к которой уже обратились два издательства, начала писать книгу о Софи. Откровенно говоря, она была в ужасе, но Пол тогда сказал, что никто лучше ее не напишет.
