Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена

Я не хотела поднимать трубку.

Я не хотела получать подтверждение неприятной мне истины.

Я предпочитала оставаться в неведении и мечтать, что она позвонит и я услышу ее голос: «Малыш, купи еще этот золотистый крученый шелк, у меня он только что закончился, и еще какое-нибудь хорошенькое пирожнице, а то так замоталась, что ничего не успела испечь».

Увы. Звонила мама и бесстрастным голосом сообщила мне, что пани Стефании не стало.

У меня не было сил плакать.

Я чувствовала, как мир внезапно остановился, а я как будто вообще потеряла способность двигаться. Через какое-то время я начала механически, как робот, выполнять все, что положено. Если бы кто-нибудь спросил меня про дни с момента ее смерти до похорон, я не смогла бы ответить, что делала, о чем думала, где находилась. У меня было ощущение, что я пребываю в небытии; при этом я постоянно была занята делами – так занята, что даже поплакать спокойно не могла.

Я совершенно не понимала, почему так внезапно, почему так рано. В тот вечер я плакала, уткнувшись маме в плечо.

– Как же это несправедливо – умереть от гриппа или какой другой простуды!

– Зося, – тихо сказала мама. – Простуда или грипп – все это неприятно, но не в них дело. Она была серьезно больна.

– Больна? Чем больна? Она фонтанировала здоровьем, оптимизмом! Я бы точно знала, если бы она была больна!

– Она просила не говорить тебе, – вздохнула мама. – Она не хотела тебя волновать.

Я смотрела на маму так, словно та говорила со мной на неизвестном мне языке. Я ничего не понимала.

– Как это была больна? Чем? – спросила я.

– Множественная миелома.

Два слова. Информация, которая поразила меня как гром среди ясного неба.

– Я должна была это знать, – помотала я головой.

– Я тоже так думаю, дорогая, – обняла меня мама. – Однако пани Стефания была тверда в своем решении.

Я закрыла лицо ладонями.

– И давно ты это знаешь?

– Совсем недавно. Причем узнала случайно. Она проходила обследование. У нас в больнице.

– Когда?

– Когда ты ездила на свадьбу в Быдгощ, – сказала она. – Сначала были обычные базовые анализы. Они мне не понравились, и тогда я направила ее к специалистам.

– Ты понимаешь, если бы я знала, то успела бы попрощаться с ней.

– Да, но это ваше совместное время не было бы для нее таким радостным. А так она умерла счастливой.

На следующий день я пошла на квартиру пани Стефании. Позвонила по привычке нашим условным звонком – три коротких и один длинный.

Тишина.

Никто не открыл дверь. Я не услышала шарканья ее стоптанных тапочек и не увидела ее улыбчивых глаз.

Я достала из сумочки ключи и открыла дверь, а открыв, почувствовала себя очень странно, как незваный гость. У меня всегда были ключи от ее квартиры, но никогда раньше мне не случалось пользоваться ими. Она всегда стояла на пороге и всегда приветливо встречала меня.

В ее квартире привычно пахло ванилью и шоколадом. На столике стояла тарелка с шоколадным печеньем. Я невольно улыбнулась. Рядом с пустой чашкой лежали письмо и конверт. На нем ручка. Может, мне и не стоило читать это письмо, но я села в кресло и взяла его в руки.

Какой красивый почерк был у пани Стефании! Теперь такой встречается нечасто. Тогда еще я не знала, кому было адресовано это письмо, но, видимо, это был очень важный для пани Стефании человек. Теперь я знаю, кто был ее адресатом. Для меня этот человек тоже стал очень важным.

На конверте даже имени не было. Из письма я сделала вывод, что она писала его еще до того, как узнала о заболевании. Или, может быть, не хотела волновать адресата? Не знаю. Она не успела отправить свое сообщение. Нет, я знала, куда собиралась ехать пани Стефания в начале нового года. Она что-то говорила о Руде Пабьяницкой, но ничего не сказала о человеке, который должен был ждать ее там. Ну да, видимо, эта загадка так и останется неразгаданной. Только какое это могло иметь теперь значение? Ведь главное было то, что мне больше не было суждено ее увидать. И как только я поняла это, разрыдалась.

После смерти пани Стефании я долго приходила в себя. Я вспомнила, что квартира вроде как была отписана мне. Мы как-то говорили об этом. Так оно и случилось. Я нашла написанное от руки завещание, заверенное нотариусом, в котором пани Стефания указала, что я – наследница всего ее состояния: квартиры на десятом этаже, дома в Руде Пабьяницкой, всех сбережений. Я не могла в это поверить.

– Ты теперь богачка! – улыбнулся Марек.

– Я бы предпочла не быть богатой, лишь бы она жила, – пожала я плечами.

Мы сидели с Мареком в доме пани Стефании в новогодний вечер. Я в легинсах и простой тунике, он в фирменных синих джинсах и белоснежной рубашке. Полдня он уговаривал меня, чтобы мы наконец вышли из дома. Я знаю, он делал это из лучших побуждений, чтобы я смогла расслабиться. Но трудно расслабиться, когда ты только что вернулась с похорон своей подруги, попечительницы, названой бабушки и самого главного для тебя человека в мире. Это ничего, что подруга старше в несколько раз. Все равно она была для меня самой главной.

– Марек, я не пойду ни на какую вечеринку, – сказала я в очередной раз в тот вечер.

– Я понимаю тебя. Ну а мне-то что делать? Все-таки Новый год… Ты не возражаешь, если я схожу? Один?

Я согласно кивнула. Мне тогда действительно все было безразлично. Теперь мне кажется, что это неправильно, когда мужчина, в котором я должна чувствовать опору, просто бросает меня в трудный момент и уходит на танцы. У него это легко получалось. Что поделаешь, если он всегда считал, что пани Стефания стоит на пути нашего счастья. Ну, стояла… Значит, так судьба ее поставила… А зачем? Поди спроси судьбу. Ответит, но не сразу. Для этого нужно набраться терпения и жить. Просто жить…

Марек пытался поговорить со мной о том, что я собираюсь делать с наследством:

– Я проверил в Интернете. За такую виллу можно прилично взять, – сказал он.

– Марек, я пока об этом не думала.

– А ты подумай. Сантименты сантиментами, а к любому делу надо подходить практично: дом рушится – не сегодня завтра развалится, жить ты в нем все равно не будешь.