Толмач - Гиголашвили Михаил
Этот рассказ тоже очень заинтересовал Тилле.
– А где этот паспорт?
Лунгарь сделал большие глаза:
– Паспорт этот временный? А выкинул к чертям собачьим. Италию эту хренову, почти пятьсот километров, пешком ногами насквозь прошел. Вот дрянь страна!.. Грязь, бардак, чистоты и порядка нет ни грамма, плоды культуры в грязи валяются, народишко взъерошен. Еле ушел, во Франции оказался.
Во Франции Лунгарь пару раз заходил в полицию, хотел, чтоб и там ему временный паспорт выдали, потому что «к дисциплине привык», но французы-кусочники только посмеялись и прогнали его прочь, а во второй раз, узнав, что паспорт ему нужен, чтобы в Германию уехать, сами купили ему билет на поезд и под надзором отправили в Неметчину – пусть боши разбираются.
Тилле опять поднял брови и обратился ко мне:
– Слышали?.. Это называются партнеры по ЕС! Союзнички! Что Италия, что Франция!.. Он десять стран прошел, и никто на себя ничего брать не захотел!.. Конечно, зачем? Пусть немцы отдуваются! Вот как дело обстоит!.. Спросите его, почему он вообще с таким упорством сюда шел?.. Почему в Италии, Франции или Турции не остался? – уже раздраженно спросил он.
Лунгарь шлепнул шапку на стол и почесал бороденку:
– Турция – мусульманская страна, в ней жить невозможно без потери сознания. Противно их вой пять раз на дню слушать и на их толстые рыла смотреть. В Италии и Франции жизни нет совсем: шум, гам, гавканье, вонь, копоть и мотоциклы. Полиция противная, нищие донимают, черноты курчавой больше, чем в зоопарке… Вообще, господин начальник, я думаю, что лучше всего было бы, если бы с несчастного лица нашей бедной земли исчезли все негры и мусульмане! Если бог очистит нас от черномазых и бородатых, то жить станет лучше и веселее, уверяю вас!
Тилле усмехнулся:
– Слышали эти сказки. Курдов и цыган забыл.
Я перевел.
Лунгарь перевел дыхание, подобострастно уставился на Тилле:
– Да, конечно, их тоже, одни проблемы, это мусор. Все убийцы, преступники! И зачем бог в мир столько швали напустил? Что, делать ему было нечего? А Германия и Англия – это семена цивилизации, цветник жизни, сад радости, мечта певца. Поэтому прошу, чтобы меня оставили в этом земном раю, хотя бы временно!
– В его положении быть таким разборчивым не пристало, – выключив микрофон, проворчал Тилле под нос. – Франция ему не нравится, в Италию он не хочет!.. Спросите, что ему вообще, по его мнению, грозит в случае возвращения на родину? И что значит – просит временно оставить?
Лунгарь по-ленински сжал в кулаке кепчонку и, потрясая ею, заговорил о том, что ему грозит трибунал и большой срок: восемь и три за побег, вот и все одиннадцать; тут раньше Гитлер был, крутил-вертел, как хотел, немцев на другие народы понатравил, костры зажег и фашизм произвел, но после войны немцы осознали ошибки, когда и у нас придет новый Сталин, порядок наведет и этот ублюдочный капитализм прихлопнет, тогда и он, Лунгарь, с удовольствием поедет назад, к жене и детям, семейный мед ложками кушать:
– Потому искренне прошу временно при жизни оставить, а там видно будет.
– Сталина долго ждать придется, – усмехнулся Тилле и включил микрофон: – Имеет он еще что-нибудь добавить? Есть еще какие-нибудь причины, по которым он просит политическое убежище?
Лунгарь повторил просьбу, напирая на слово «временно» и на то, что в будущем он посчитает за особую честь выплатить все долги («без договору нет разговору») и служить дальше неописуемо преданно великой Германии:
– Даю вам слово на отсечение, что долги оправдаю и доверие верну!
А Тилле уже перематывал кассету, готовя ее для распечатки. Потом подписал стандартный временный паспорт беженца и, передавая его через стол, с усмешкой сказал:
– Итальянцы на две недели дали, а мы, конечно, сразу на три месяца. Спросите его, кстати, собирается ли он еще куда-нибудь бежать?
Лунгарь сделал испуганные глаза:
– Да ни боже ж мой – куда мне бежать? Я уже прибежал. Дальше для нас земли нету, как говорится. Никуда я бежать не хочу и только прошу и даже умоляю, чтобы мне спасли жизнь и не посылали в пекло на верную гибель. Ведь человек живет только один раз и не больше того?.. Что ни день – то короче к могиле наш путь. Защитите беззащитное существо, а то в России я полностью открыт, как на ветру стою, защиты нет!
Помечая время в моем обходном листе, Тилле откликнулся:
– Ну-ну, не так мрачно. У нас в Германии тоже есть поговорка: жизнь – как куриный насест, коротка и закакана. Все не так просто, как кажется, – уже суше добавил он.
А Лунгаря несло дальше:
– Я слышал, что «азюль» по-немецки значит «убежище». И я, будущий азюляндец, житель страны Азюляндии, обязуюсь не только кушать от ее кисельных берегов, но и рьяно чтить конституцию, исполнять все приказы точно в срок, беречь имущество и лесонаселение… охранять рекорыбные просторы… звериные тропы… небоптичий грай…
– Зря стараешься. Он уже выключил микрофон, – остановил я его, ленясь переводить этот бред.
Когда мы шли вниз на окончательные подписи-печати, он тихо спросил:
– Как думаете, оставят?
– Трудно сказать. От разного зависит. Не имею понятия.
– То-то и оно… Эх, ну бывай! Как говорится, пусть всегда будет пиво, водка и селедка! И зубной порошок, чтобы чистить горшок!
Я смотрел ему в юркую спину и думал, что все услышанное от него может быть чистой правдой, а может – и полной ложью, и никакой он не прапорщик Лунгарь, а какой-нибудь Фомка Хромой, или беглый растратчик, или просто хитрый человек, которому все осточертело, он по путевке приехал в Германию, спрятал паспорт и теперь пытается внедриться в райский сад с черного входа. Все могло быть. И всего могло не быть. И стало ясно, почему следователи во всех людях видят лгунов, врачи – больных, а психиатры – сумасшедших.
Потап с этапа
Долго не писал – по врачам таскался. К Ухогорлоносу ходил из-за звона в голове, тут все по-прежнему неясно. Да и как можно лечить то, чего не видно, рукой не пощупать, скальпелем не разрезать?.. И что лечить: уши, мозг, сердце или душу – тоже непонятно. Ухогорлонос, похожий со своим зеркальцем на безумного марсианина, дал порошки и сообщил, что причиной шума может быть стресс, а это значит, что я – чувствительная натура, ибо у толстокожих этого шума не бывает. Это, конечно, приятно слышать, да делу мало помогает. Чтобы окончательно меня успокоить, он сообщил, что после сорока лет многие этим недугом страдают. Утешил, не чего сказать, спасибо на добром слове… Я ему ответил в таком роде, что лучше уж быть глухонемым, чем с вечно-звенящим котелком на плечах, на это он с врачебным садизмом уточнил, что, если на то пошло, тогда лучше быть вообще полностью слепоглухонемым, совсем спокойно жить будет.
Потом поволокся к Поясничнику – что-то в спине защемило, когда ящики с водкой перетаскивали (к выставке одного художника готовились). С тех пор согнут, как Вольтер за богохульства. Ишиас, люмбаго, поцелуй тещи, выстрел ведьмы, язычок дьявола, а может, и похуже что-нибудь, вроде смещения позвонков или выхода костного мозга из ямок. В общем, вскрытие покажет. Только правильно люди говорят: после сорока все болезни – хронические, так что и гавкать нечего. Рука ноет – скажи спасибо, что не живот. Живот болит – хорошо, что не рак. Рак обнаружили – отлично, что уши поездом не отрезало. Вот на таком шатком балансе и висим, как в том анекдоте: «Поздравляю, мы вошли в минеральный возраст: в костях – соли, в почках – камни, в легких – известь, в пузыре – песок, во рту – металл, а в заднице – огнедышащий клин геморроя».
Поясничник таблетки от боли дал, с кодеином. Думаю, зачем лекарству пропадать? Таблетки растворил в воде и через кофейный фильтр пропустил. Кристаллики кодеина остались на фильтре, их и принял (водкой запив для лучшего растворения). Могу теперь перед телевизором сидеть, «В мире животных» смотреть и с тобой мыслями делиться. А что жалуюсь на шумы, соли и боли – так это каждому мыслящему человеку приятно слышать, что у ближнего тоже что-то болит. И не от злобы, заметь, а из чувства справедливости. Даже Фома Аквинский – на что уж хороший человек – и тот рад бывал, когда к нему прихожане приползали. На прощание Поясничник посоветовал: «Надо думать позитивно. Говорите себе, что все хорошо, – и все будет хорошо, ибо что хорошо и что плохо – никому не известно». Поэтому не буду больше о болячках, надоело. Думать позитивно!
