Кихару Накамура - Исповедь гейши
В такие моменты сердца окружающих наполняли покой и чистота.
Когда при этом присутствовали маэстро Ёсида Сэйфу и маэстро Фукуда Рандо, они, вдохновленные лунным светом, играли ту или иную пьесу на ся-кухати.
Что за счастье было для меня слушать эту трогательную чудную игру обоих маэстро, когда лунный свет разливается по бегущим рядом волнам! Этот звук все еще раздается в моих ушах. Гости, гейши, лодочники — все завороженно слушали, и это трогало их до слез!
Как бы мне хотелось хоть что-то из этого настроения передать сегодняшней молодежи.
В Симбаси работало много гейш, обладающих разнообразными талантами.
Дзикка была мастерицей игры на утадзава-сялш-сэне, а к тому же как поэтесса она издала много сборников стихов — хайку. Котоки была исполнительницей сказов и к тому же прославленной сочинительницей хайку. Нельзя не упомянуть исполнительницу танца адзума Маритиё. Своим чеканным, мужским стилем она в точности походила на актера театра кабуки Оноэ Кикугоро Шестого. Или вспомнить двух страстных, чудных и очень женственных гейш Кокуни и Сомэфуку. Своей игрой в шашки ГО отличалась всегда Косимэ.
Я так благодарна судьбе, что именно в этом восприимчивом ко всему возрасте каждый день дарил мне столько прекрасного!
Утром я шла в школу, а вечером на приемах неизменно сталкивалась с чем-нибудь для себя новым. Например, в больших чайных домиках вывешивали в токонома, особых нишах, настенные свитки1, которые нигде больше не увидишь. На Новый год в нишах ресторана «Синкираку» поместили такое прелестное оранжево-красное и золотистое изображение горы Фудзияма, что даже я, ничего не смыслящая в живописи, чуть не вскрикнула от восторга. Оками-сан объяснила мне, что это работа художника Ёкояма Тайкан. В одной чайной я видела в небольшом помещении специально предназначенный для чайной церемонии настенный свиток Тикудэн, в другой раз это был изысканный натюрморт Мусяно-кодзи. Порой для обозрения выставляли ширму работы Комуро Суйун.
Для банкетов подавали самую изысканную посуду и украшенные позолотой, с лаковым покрытием вазы. Хотя никто меня этому не учил, благодаря всему увиденному и услышанному я почти автоматически получила обширные знания об утвари и керамике.
Позже, уже будучи взрослой, я часто намекала своим посетителям на то, что девушке из хорошей семьи значительно полезней было бы три месяца проработать гейшей в Симбаси, нежели посещать так называемую школу невест.
Тогда в качестве приложения к журналу «Друг хозяйки» появилась «Новая книга для невесты» Ки-кути Кан. Кикути там писал:
«Недавно в Симбаси заговорили о молодой гейше по имени Кихару. На приемах она не поет и не танцует, однако, несмотря на свою молодость, она располагает такими обширными познаниями, что с ней можно говорить обо всем. Мне хотелось бы пожелать, чтобы все современные женщины стремились походить на эту девушку».
Я была любимицей многих литераторов. Тогда этих людей не именовали писателями, а называли беллетристами или просто литераторами.
Самым представительным из всех литераторов был Осараги Дзиро. В спортивной куртке из домотканого сукна он выглядел настоящим щеголем. С какой охотой я отправилась бы с ним прогуляться по Гиндзе и показать себя!
Иногда он появлялся вместе с художником Ивата Сэнтаро (1901 —1974), у которого были прекрасные, трогательные глаза с огромными ресницами и устоять перед которым не могла ни одна женщина. Моя подруга Котоё была настолько влюблена в него, что с раннего утра сторожила у ворот его дома. Ей было достаточно мельком увидеть его, чтобы весь день быть счастливой. Вот такой наивной она была.
На мой взгляд, каждый из них был по-своему привлекателен. Они приводили с собой также Си-мура Тацуми, который тогда был еще довольно юн и поэтому немного робок, но тем не менее очарователен.
Кикути Кан был весьма разборчив, и я нигде не видела его, кроме как в Ёнэдая, что в Кобикитё. Поэтому неудивительно, что тамошняя оками-сан всегда превозносила его милый характер. Миёси и я были его любимицами среди гейш. Ходили слухи, что Миёси была его любовницей, но я до сих пор этому не верю.
Кикути нравилось, чтобы его обслуживала и вела с ним беседу девушка, которая ему приглянулась. Сплетничали о его якобы любовных связях с официантками, но у нас в Симбаси он относился к числу посетителей, которые развлекались у нас вполне невинно.
Он был коренаст, с красивым лицом и львиной шевелюрой, а из-за толстых стекол очков на вас смотрели добродушные глаза. Вопреки своей внушительной внешности говорил он тихим, запинающимся голосом.
Помимо всего прочего, он относился к тем мужчинам, которых сегодня называют заядлыми курильщиками, поскольку едва догорала одна сигарета, как он тут же брал следующую. К тому же он везде ронял пепел. Я не могла на это смотреть, так мне было жалко его шикарной двойки-осилш (т.е. когда кимоно и хаори сделаны из одного материала), которую он постоянно пачкал пеплом.
Наконец я не выдержала и сказала:
— Сэнсэй, привяжу-ка я вам на шею какую-нибудь плошку.
Позже он жаловался по этому поводу своим характерным голосом госдодам Кумэ и Ёсикава: «Ки-хару невыносима. Она хотела повязать мне на шею плошку… Это какая-то злюка».
На что господин Кумэ ответил: «Это настоящий чертенок, который заслуживает хорошего шлепка по заднице», — но я-то хорошо знала, что Кикути вовсе не был зол на меня.
Мы делили посетителей на две категории. Одни приходили ради дамского общества, другие ради любовных утех.
Первые просто находили удовольствие в том, чтобы рядом с ними были девушки, но никогда не привязывались к какой-то одной юбке. Они были самые безопасные. Других вовсе не интересовали беседы с девушками. Эти посетители хотели сразу переходить к делу. Позже в подобную категорию попали многие так называемые писатели.
Мы, естественно, предпочитали гостей, которые с охотой и дружески беседовали с нами.
Кикути для юных гейш, у которых еще не было поклонников, представлялся добрым посетителем. Он всегда интересовался, не голодны ли девушки, не нуждаются ли в деньгах на карманные расходы.
Однажды господин Кикути пришел вместе с крупным, серьезного вида мужчиной.
— Это господин Исикава. В этом году он получил премию имени Акутагавы. Это награда, которую дают в Японии за написание лучшей повести, — представил он его нам.
Это был Исикава Тацудзо, который первым получил премию Акутагавы за свой роман «Народ». Даже когда мы наливали ему сакэ или же заговаривали с ним, он оставался немногословным и неприветливым.
Был в то время еще один господин, который носил сине-белую в крапинку двойку в сочетании с ха-кама, японскими штанами.
