Дуглас Кеннеди - Пять дней
Я очень люблю свою дочь. Она яркая, энергичная, полная оптимизма. Эти ее качества меня восхищают. Но я часто задаюсь вопросом: а к чему она стремится?
— Я знаю: Брэд бросит меня сразу же, как только кончится лето и мы разъедемся по университетам. Потому что я для него просто школьная подружка, с которой можно весело провести время, и только. А он ищет кого-то, кто подошел бы на роль будущей жены сенатора.
— Ты хочешь стать женой сенатора? Это цель твоей жизни?
— Я слышу разочарование в твоем голосе, мама?
— Ты никогда меня не разочаровываешь, Салли.
— Хотелось бы верить.
— Я не хочу, чтобы ты стала кем-то, кем быть не хочешь.
— Но ты против того, чтобы я вышла замуж за такого, как Брэд.
То есть не конкретно за Брэда? То есть речь вообще идет о парне с деньгами, уверенно продвигающемся по карьерной лестнице в высшие эшелоны власти?
— У каждого свои планы, свои устремления.
— Ну вот, опять ты мною недовольна.
— В каком смысле?
— Считаешь, что я не ставлю перед собой высоких целей. Что не достигну высот в жизни…
— У тебя много талантов, Салли.
— На твой взгляд, я ограниченная, пустая и, в отличие от тебя, книг не читаю.
— Ты ведь знаешь, что я очень высокого мнения о тебе.
— Но ты больше любишь Бена.
— Я не делаю разницы между тобой и Беном, вы оба одинаково дороги мне. И дело в том, что ты понятия не имеешь, как сложится твоя жизнь. Или на чем ты остановишься. Даже когда ты думаешь: «Ну вот, это и есть моя жизнь», все может измениться в одно мгновение.
— Ты так говоришь, потому что целыми днями смотришь на чужие опухоли.
Уф. Я натянуто улыбнулась:
— Ну… это действительно заставляет по-особому смотреть на многие вещи.
— Я не хочу быть рабом заведенного порядка.
— Тогда не нужно быть чьей-то женой.
Ну вот. Я это произнесла. Салли вздрогнула, парировала:
— Ты тоже чья-то жена.
— Не спорю. Но…
— Можешь не договаривать, мама. И я знаю, что, будь я такой же творческой личностью, как Бен…
В некоторых вопросах детей просто невозможно переспорить.
— У него есть сестра, верно?
— Да. Салли.
— Они довольно разные, верно?
— Салли не такая, как Бен, — подтвердила я, слава богу, как мне показалось, бесстрастным тоном.
— Бен вскользь упоминал об этом. И о том, что с вами он более близок, чем с отцом.
— Он любит Бена.
Доктор Аллен смерила меня внимательным взглядом.
— Не сомневаюсь, что любит… по-своему, — сказала она. — Но позвольте спросить вас кое о чем, Лора: вы всегда чувствуете необходимость что-то улучшить, исправить?
— Это плохо?
— Неблагодарное это дело, правда? Если говорить о чужом счастье… Каждый человек должен сам заботиться о своем счастье, верно? В том числе и ваши дети, ведь они уже взрослые. Вы не должны винить себя за то, что у Бена есть проблемы.
— Легко сказать.
Полчаса спустя я встретилась с Беном в кафе за пределами территории кампуса — доктор Аллен посодействовала. Он заметно похудел, хотя и так был тощим. Все еще был немного бледен. Позволил обнять себя, но сам в ответ меня не обнял. Во время нашей получасовой беседы постоянно отводил взгляд. Поначалу, когда я сказала ему, что он неплохо выглядит, Бен бросил раздраженно:
— Мама, ты никогда мне не лгала… не начинай сейчас, пожалуйста.
Потом стал расспрашивать меня, как дела дома, как сестра поживает, «все еще сходит с ума по мистеру Спортсмену Республиканцу?» (меня порадовало, что присущая ему саркастичность никуда не исчезла), сообщил, что начал новую работу, но это не коллаж.
— Это картина в полном смысле слова. Больше никаких частей тела в композиции, никаких попыток воспроизвести автокатастрофу, где за рулем «порше» сижу я.
— Как Джеймс Дин,[3] что ли?
— Моя мама — культурно образованный рентген-лаборант.
— Ну, не настолько уж и культурно образованный.
— Просто из всех, кого я знаю, никто не читает столько книг.
— Это скорее хобби…
— Ты бы попробовала писать, мам.
— О чем? Я в своей жизни не сделала ничего интересного или важного… разве что тебя с Салли вырастила.
— Это ты не обязана была добавлять.
— Но это так.
Бен коснулся моей руки:
— Спасибо.
— Вид у тебя немного усталый, — заметила я, понимая, что лучше сказать правду. Бен всегда раздражался, если чувствовал, что ему лгут.
— Я наконец-то снова засыпаю без снотворного.
— Доктор Аллен сказала, что ты еще принимаешь лекарства.
— Да, но уже не от бессонницы. Просто таблетки, помогающие мне быть счастливым.
— Такого лекарства нет, — сказала я.
— Это точно. — По губам Бена скользнула мимолетная улыбка.
— Но ты вроде бы окреп…
— Держусь…
— Ты сегодня сама любезность.
— А ты предпочла бы, чтобы я хамил? — Бен снова едва заметно улыбнулся. — Ты бы этого не вынесла.
— Я рада, что ты приходишь в себя, Бен.
— Прости, если я тебя напугал…
— Ты меня не напугал…
— Ну да, рассказывай…
— Ну, хорошо, да, я очень волновалась. И папа тоже…
— Но сегодня ты здесь одна.
— Папе на утро назначили собеседование, он устраивается на работу.
— Рад это слышать. А то последнее время он сам не свой…
— Ты несколько преувеличиваешь, Бен.
— Ничуть. И мы оба это знаем.
— Папа в душе хороший человек.
— Жаль только, что меня он ни во что не ставит и превозносит свою заводную дочь.
Перестанут ли когда-нибудь наши дети ревновать друг к другу? Неужели мы с Дэном так сильно напортачили с их воспитанием? Возможно ли вообще построить правильные отношения между родителями и детьми? Или это, как и в межличностных отношениях, вечная проблема?
— Он очень тебя любит, Бен.
— Но мы с ним не друзья.
— Вы подружитесь.
— Угу, непременно.
— По крайней мере, мы с тобой друзья, — сказала я.
Бен кивнул.
— Ты точно на меня не злишься? — спросил он.
— Я никогда на тебя не злюсь.
Этот разговор произошел в колледже пять недель назад. В тот вечер, вернувшись домой из Фармингтона, я отправила сыну сообщение по электронной почте, написав, что буду в его распоряжении в любое время дня и ночи, но пусть он не беспокоится: надоедать не буду.
