Кадзуо Исигуро - Художник зыбкого мира
Мой внук притих, задумчиво глядя на чистый лист, однако не брался за карандаш.
— Может, попробуешь нарисовать что-нибудь из того, что бросилось тебе в глаза вчера? — предложил я. — Ну, вот что ты увидел, как только вы сошли с поезда?
Итиро еще некоторое время молча смотрел на чистый лист бумаги, потом вдруг поднял на меня глаза и спросил:
— А ты, дед, и вправду был когда-то знаменитым художником?
— Знаменитым? — Я засмеялся. — Думаю, что можно и так сказать. А что, так твоя мама говорит?
— Папа. Он говорит, что раньше ты был знаменитым художником. Но тебе пришлось все бросить.
— Я просто вышел на пенсию, Итиро. Все выходят на пенсию, когда достигают определенного возраста. Это вполне справедливо — ведь каждый старый человек заслужил отдых.
— А папа говорит, что тебе пришлось все бросить. Потому что Япония проиграла войну.
Я снова засмеялся, потом взял альбом и еще раз перелистал его, внимательно рассматривая сделанные моим внуком наброски трамваев. Я держал альбом подальше от глаз, чтобы лучше видеть.
— Понимаешь, Итиро, когда достигаешь определенного возраста, тебе хочется от всего отдохнуть. Твой папа тоже перестанет работать, когда ему будет столько лет, сколько мне. А когда-нибудь и тебе будет столько лет, сколько мне, и тебе тоже захочется отдохнуть. Итак, — я открыл альбом на чистом листе и снова положил его перед Итиро, — что ты мне нарисуешь?
— А это ты, дед, нарисовал ту картину, что висит в столовой?
— Нет, ее нарисовал художник Ураяма. А что, она тебе нравится?
— А ту картину, что висит в коридоре, кто нарисовал?
— Ее нарисовал один очень хороший художник и мой старый друг.
— А где же твои картины, дед?
— Они все пока что убраны. А теперь, Итиро, давай вернемся к более важным вещам. Что ты мне нарисуешь? Что ты помнишь из событий вчерашнего дня? В чем дело, Итиро? Ты что это вдруг притих?
— Я хочу посмотреть твои картины, дед.
— Я уверен, что такой способный мальчик, как ты, успел очень многое запомнить. Ты же запомнил, например, ту афишу — с доисторическим чудовищем, верно? И я не сомневаюсь, что ты вполне сможешь нарисовать это чудовище. Может, даже лучше, чем на афише.
Итиро некоторое время явно обдумывал мои слова. Потом плюхнулся на живот, низко свесил голову над листом бумаги и принялся рисовать.
Темно-коричневым карандашом он нарисовал в нижней части листа ряд каких-то ящиков, превратившихся вскоре в очертания городских зданий. Затем на листе появилось огромное ящероподобное существо, оно стояло на задних ногах, грозно возвышаясь над городом. После чего мой внук заменил темно-коричневый карандаш красным и принялся рисовать вокруг ящера яркие полосы.
— А это что такое, Итиро? Огонь?
Итиро не ответил, продолжая решительно чиркать красным карандашом.
— А почему там пожар, Итиро? Он имеет какое-то отношение к появлению этого чудовища?
— Электрические провода, — кратко ответил Итиро и нетерпеливо вздохнул.
— Электрические провода? Так, это уже интересно. Хотелось бы знать, почему электрические провода вызывают пожар. Ты знаешь?
Итиро снова нетерпеливо вздохнул, но ничего не ответил, продолжая рисовать. Теперь он тем же темно-коричневым карандашом изображал в самом низу листа крошечные фигурки насмерть перепуганных людей, разбегавшихся во все стороны.
— Здорово у тебя получается, Итиро! — похвалил я. — Пожалуй, тебя стоит наградить — сходить с тобой завтра на этот фильм. Ты как к этому относишься?
Мой внук помолчал, подумал и поднял на меня глаза:
— Этот фильм, наверное, слишком страшный для тебя, дед.
— Сомневаюсь, — усмехнулся я. — Но маму твою и тетю Норико он вполне напугать может.
Это страшно развеселило Итиро, он громко расхохотался, перекатился на спину и, продолжая хохотать, крикнул в потолок:
— Маме и тете Норико будет ужасно, ужасно страшно!
— Зато мы, мужчины, ничуть не испугаемся и посмотрим этот фильм с удовольствием, верно, Итиро? Завтра и сходим. Хорошо? И, если хочешь, возьмем с собой женщин и посмотрим, как им будет страшно.
Итиро захохотал еще громче.
— Да тетя Норико сразу до смерти испугается!
— Это вполне возможно, — кивнул я и тоже засмеялся. — Значит, решено: завтра все идем в кино. А теперь, Итиро, давай-ка заканчивай свою картину.
— Тетя Норико очень испугается! Она захочет уйти!
— Возможно. А теперь довольно, Итиро, продолжай работать. У тебя очень хорошо получалось.
Итиро снова перекатился на живот и стал рисовать, но былой сосредоточенности у него уже не осталось. Он продолжал изображать фигурки бегущих в страхе людей, пока они, совершенно утратив форму, не превратились в непонятные закорючки. А вскоре, совсем позабыв о старании и аккуратности, он просто принялся чиркать карандашом по нижней части листа как придется.
— Итиро, что ты делаешь? Мы ни в какое кино не пойдем, если ты намерен и дальше так безобразничать. Немедленно прекрати!
Мой внук тут же вскочил на ноги и завопил:
— Хай ю, Сильвер!
— Итиро, сядь. Ты еще не закончил рисунок.
— Где тетя Норико?
— Она разговаривает с твоей мамой. А ты еще не закончил рисунок. Итиро!
Но мой внук уже скакал прочь из комнаты и во все горло вопил:
— Я — одинокий рейнджер! Хай ю, Сильвер!
Не помню точно, что после этого сделал я сам. Скорее всего, я еще несколько минут посидел в «музыкальной» комнате, глядя на рисунок Итиро и ни о чем конкретном не думая. Со мной в последнее время такое довольно часто бывает. Вскоре, впрочем, я встал и пошел посмотреть, куда разбрелись члены моей семьи.
Сэцуко я нашел на веранде; она сидела в одиночестве и смотрела в сад. Солнце светило еще довольно ярко, но уже сильно похолодало, и Сэцуко, заметив меня, передвинула один из футонов на солнечное пятно, приглашая меня присесть.
— А мы свежий чай заварили, — сказала она. — Хочешь чая, папа?
— С удовольствием, — сказал я, и она налила мне чая, а я тем временем тоже оглядел наш сад.
Несмотря на ущерб, нанесенный войной, он отлично восстановился, и в нем по-прежнему можно узнать тот сад, который около сорока лет назад посадил сам Акира Сугимура. В дальнем его конце, ближе к ограде, я заметил Норико и Итиро, рассматривавших что-то в зарослях бамбука. Этот бамбук, как и почти все прочие растения, Сугимура в свое время уже взрослыми перенес в свой сад из разных других мест. Говорят, что он часто ходил по городу, заглядывая за садовые ограды, и предлагал внушительные суммы тем, у кого замечал куст или дерево, которые хотел бы пересадить к себе. Если это правда, то растения он подбирал с редкостным умением и вкусом, достигнув в итоге поистине восхитительной гармонии, которую по мере сил стараюсь поддерживать и я. Все растения в саду кажутся выросшими здесь самым естественным образом; ощущается лишь самый легкий намек на его искусственное происхождение.
