Ольга Найдич - Дом на побережье
— Я родился в Петербурге. В 1729 году. Как меня зовут, ты уже знаешь.
«Мое имя Дункан Маклауд. Я родился четыреста лет назад в горах Шотландии», — промелькнуло у Миры в голове. Бред какой-то…
— Я… гм… я читала биографию Алек… то есть твою биографию.
Бред.
Алекс бросил на нее быстрый взгляд и пожал плечами.
— Ну, тогда я скажу только о том, что имеет отношение к нам.
— К нам?
— Мира, я был женат, — он уставился куда-то вдаль. — Ее звали Лиз. Елизавета. Но я звал ее Лиз, только я. Она была такой… — губы Алекса тронула неясная улыбка. — Нежной, светлой, красивой. Будто свет с собой несла. В нее все влюблялись, потому что было невозможно не влюбиться. А она любила меня… во всяком случае, я так думал.
Мира вздрогнула.
— Мы поженились, когда ей было семнадцать лет. Она была счастлива тогда, я это чувствовал. Полгода я жил, как во сне, даже подумать не мог, что это когда-нибудь кончится. Она ждала ребенка. А мой брат, Михаил, тоже любил ее. Я шутил над этим… думал, что это пустяки. Она тоже шутила, только не при нем. Я думал, она его жалеет. А потом… Я несколько раз видел их вместе, но не придавал значения. Но однажды я зашел в спальню… хотел оставить под ее подушкой браслет с изумрудами, она так любила находить подарки. Все равно, какие, тогда это были изумруды, а могла быть просто дешевая картинка или цветок. И я увидел письмо. Незапечатанное. Оно лежало на столике у окна. Я даже не знал, что это письмо, думал — просто бумага. Поднял… а там…
Алекс опустил голову, прижал к вискам кулаки.
— Она писала Михаилу. Жаловалась, что он забыл о ней. Просила о встрече. А еще упрекала, что он не собирается заботиться о своем ребенке. Я даже не понял сначала, какого ребенка она имела в виду. У него были дети от крестьянок, по-моему, он сам не знал, сколько. А потом до меня наконец дошло. Но я все равно продолжал уверять себя, что не так понял. Что это просто недоразумение. Я взял себя в руки и пошел к ней. И спросил об этом злосчастном письме. А она… Она даже не стала отпираться. Сразу призналась, что написала его, и что не может больше скрывать своих чувств. Как я не убил ее тогда — не знаю. Перед глазами все красным подернулось, будто кровью залило. В себя пришел только в спальне… вокруг все изорвано, от мебели одни щепки остались. И в тот же вечер я ее отправил сюда. На побережье. Ей так нравился этот дом… А я его тогда возненавидел. Сказал всем, что она решила до рождения ребенка подальше от города пожить. Знаешь, она мне каждую ночь снилась. Все звала к себе. В конце концов я перестал спать. Михаил тогда из Петербурга исчез, его счастье — я бы его просто убил, попадись он мне на глаза. Так почти месяц прошел. А потом на одном из балов, куда я просто обязан был придти — будь моя воля, я бы заперся в доме и ключ бы выкинул подальше — я встретил приятеля Михаила. Владимира Лигова. Он мне сказал — смеясь, будто невзначай, — что Михаил давно уже поселился в поместье и живет там вместе с Лиз. И я не выдержал. Выбежал из зала, сам оседлал коня… Я мчался, не разбирая дороги, и видел только ее. Лиз… Видел, как она шепчет мне о своей любви в цветущем саду… Как плачет от счастья, когда я сказал, что хочу просить ее руки у ее отца… Как клянется быть моей перед алтарем… И думал — как могла она меня обмануть? Как могла лгать мне? Как могла, как посмела?!
Я сбился с дороги и выехал на берег. Тогда было странное утро — безоблачное, безветренное, светлое, но на небе не было солнца. А может, это я его не видел… И на этом самом берегу я увидел Михаила. Он стоял у кромки воды и глядел на залив. Я понял, что он ждал меня.
Алекс отвернулся, и Мира увидела, что его руки дрожат.
— Он сказал, что Лиз предпочла его. Так и сказал. А я ответил, что тогда ему придется умереть, потому что Лиз моя перед Богом и людьми, моя навечно. «Что ж, так тому и быть», — сказал он и вытащил шпагу.
Я устал, потому что скакал всю ночь. Очень устал, а он был одним из лучших фехтовальщиков Петербурга. Последнее, что я видел — Лиз, стоявшая на песке и глядевшая на меня. По-моему, она что-то кричала, но я ничего не слышал. Она была с ним…
Мира хотела дотронуться до его плеча, но что-то остановило ее.
Он хочет смерти…Хочет убить его… Она знает это уже давно и бежит за ним, скрываясь между деревьев…
Берег моря. Двое мужчин, сцепившихся в смертельной схватке. Звон клинков. Кровь, расплывающаяся на белой рубахе.
— А-але-е-екс!!!..
Мира вздрогнула, моргнула, прогоняя видение.
— А ты…
— Я не знаю, что произошло, — перебил он ее. — Не знаю, почему я здесь. Но ты, Мира, ты — копия Лиз. И не только внешне. Я сразу узнал тебя. Пожалуйста, вспомни… ну должно же быть хоть что-то! Может, тебе мое лицо сразу показалось знакомым? Или голос? Или…
— Ты мне снился, — тихо ответила Мира, глядя на серый, пропыленный асфальт. — Ты, Михаил… Еще до того, как я узнала о вас. И Анна.
— Ты ее очень любила…
— Алекс, но я ведь не Лиз! — почти умоляюще крикнула она. — Я Мира, это моя жизнь, моя память. Это я, понимаешь?
— Но что-то ведь осталось и от Лиз, — он пригладил ее волосы, и Мира с ужасом осознала, что помнит этот жест. — Ты — это ты. А какой-то кусочек у тебя остался от нее.
Мира расстроенно покачала головой.
— Все равно… — тут она кое о чем вспомнила. — Алекс, когда я была в том доме, я нашла несколько писем. Может быть, это писала она? Вот, возьми, — она протянула ему связку, но Алекс покачал головой.
— Может… ты сначала?
— Почему я? Это ведь не мои письма, — начала было Мира, но тут же все поняла. Алекс боялся, по-настоящему боялся узнать, что хранят в себе эти письма. Боялся убедиться в том, что ошибался в своей жене, а еще больше — боялся убедиться в ее предательстве.
— Хорошо, — Мира подцепила ногтем тонкий лист, но только взлохматила край. Мысленно посмеявшись над собственной нерешительностью — смешок вышел довольно нервный — она аккуратно оборвала край конверта и вытащила небольшой, тщательно сложенный пополам листок. Почерк на листке показался ей знакомым, и внезапно она поняла, что этот почерк — ее собственный. Поборов безотчетное опасение, она развернула письмо.
Строки были ровными, только в конце слова слегка сползали вниз.
«Алекс,
прости мое беспокойство. Прости, но я никак не могу понять — что случилось? Почему ты отослал меня сюда? От кого ты хочешь меня защитить? Я не жалуюсь, здесь хорошо, я всегда любила этот дом — но мне не дает покоя тревога. Неужели ты впал в немилость к государыне? Алекс, милый, если это так, умоляю тебя — смири свою гордость, попроси у нее О, я знаю, ты никогда ни о чем не просишь. Я просто боюсь, Алекс. Боюсь, что тебя у меня отнимут, отнимут навсегда…»
Мира осторожно отложила в сторону листок. Значит, она не ошибалась. Письма писала женщина, которая страстно любила и боялась за любимого человека.
«Почему ты не отвечаешь? Это уже третье письмо… Хотя бы дай знать, жив ли ты еще. Новости из столицы доходят сюда так редко, что иногда мне кажется — я живу в другом мире. А ведь в ясную погоду отсюда виден берег Петербурга. Когда я говорю Прасковье или Яшке съездить туда, они говорят, что ты не велел. Почему, Алекс? Прасковья посылает одного из мальчишек отнести письма, но строго наказывает не задерживаться. Ты пришли с ним ответ, Алекс, хоть одно слово.
Вчера приехал Михаил. Он твой брат, Алекс, я знаю… но он мне не нравится. У него недобрые мысли. После того письма, что я ему написала, и за которое ты так на меня рассердился, он больше не пытается оказывать мне знаки внимания… но это еще хуже. Раньше я хотя бы знала о его намерениях, а теперь он таит их в себе. Может, я была излишне резка, когда просила его оставить меня в покое? А он решил отомстить… Я не могу спать, все время прислушиваюсь к шорохам за окном. Иногда мне кажется, что кто-то идет по коридору… Из слуг я доверяю лишь Прасковье, остальных привез Михаил. Мне страшно, Алекс, очень страшно. Пожалуйста, напиши хоть слово!
Но что я со своими страхами… Утром ко мне приходила старая цыганка. Она сказала, что у нас будет сын. Как ты и хотел, Алекс. Я попросила ее погадать, она долго смотрела на мою руку и молчала, а потом сказала, что меня ждет долгая разлука. Я не поверила ей, любимый мой. Ты ведь обещал, что мы никогда не расстанемся, помнишь? В саду, когда просил моей руки. Пусть эта старая ворона каркает, сколько угодно — я верю только тебе.»
Мира читала, и перед глазами ее плясал огонек свечи, метались по стенам погруженной во мрак комнаты дрожащие тени, и тонкая белая рука с одним-единственным кольцом на безымянном пальце выводила на бумаге тонкие, чуть сползающие вниз строчки.
Алекс сидел рядом, не глядя на нее, и просеивал между пальцами горсти смешанного с сухой землей песка. Тонкие струйки песчинок стекали с его ладони, рассеиваясь мерцающей пылью, которую тут же подхватывал и уносил прочь легкий вечерний бриз. Закатные лучи освещали хмурое неулыбчивое лицо, заостряя и без того резкие черты.
![Ольга Пищаль - Тёмные улицы [СИ]](/uploads/posts/books/1514/1514.jpg)
