Виктор Дьяков - «Тихая» дачная жизнь
Дело в том, что возле забора купленного Суриными дома, ещё во времена прежних владельцев, скинули с кузова грузовика несколько железобетонных "пасынок", для замены старых на линии электропередач. Сбросили, да так и забыли, ибо линию так и не начали "обновлять". Невероятно, но эти пасынки так никто и не "приватизировал". Именно на них, нагретых солнцем, сидели сейчас мальчишки и резались в карты.
Возмущённая столь беспардонным, по её мнению, поведением, Лена, так и не застегнув халат, вылетела к калитке:
— Вот что мальчики, мне надоело ваши маты слушать. Играйте где хотите, только не возле моего дома!
— Мы больше не будем громко… мы тихонечко, ничуть не смутившись, спокойно ответил старший сын хромого, вынув из угла рта сигарету и окинув взглядом женщину в расстёгнутом халате.
— Нет, ищите себе другое место! Возле своего дома играйте… и курите!
— Возле нашего дома таких пасынок нет, там неудобно, — продолжал лениво отвечать старший, не отводя глаз от выпиравшего из халата пышного "фасада" женщины.
— Это не моя проблема, но здесь вы играть не будете, — Лена перехватила взгляд мальчишки, покраснела и торопливо запахнула халат…
8
Исмаил не мог оторвать глаз. Подглядывать за чужой жизнью оказалось так увлекательно и… приятно. У многих мусульман обычно имело место однобоко‑негативное мнение: русская семья, если её глава не большой начальник, это обязательно пьющий, ленивый муж, надрывающаяся по дому, расхристанная жена, безнадзорные дети. То была, как правило, штрихами нарисованная картина, без деталей — так видели, или хотели видеть русских едва ли не все бывшие советские нацмены. Здесь же Исмаил видел, что дети ухожены, а женщина, холёная, ухоженная, заставив их с утра немного потрудиться, оставшись одна… она откровенно «сачкует», бездельничает, валяется полуголая на раскладушке. Нет такого не могло быть в чеченской семье. Самая нерадивая чеченка всегда чем‑то занята. Правда, он понимал, что это не всегда от избытка трудолюбия, а скорее от природного, на генном уровне страха, забитости. То, что наблюдаемая им женщина вот этого самого страха совсем лишена, это Исмаилу нравилось. Она чем‑то была ему симпатична, даже этой своей ленивой позой, раскинувшись на раскладушке.
Мальчишек‑картёжников он тоже заметил, когда они уселись на пасынках, но не обращал на них особого внимания, так как его занимала куда более приятная картина… Он не понял, отчего женщина вдруг поднялась, но в бинокль отчётливо видел её крайне недовольное лицо. Не понял и зачем, заскочив домой вышла оттуда уже в накинутом на плечи халате, но в таком виде она казалась не менее соблазнительна, чем в одном купальнике. Она решительно вышла к картёжником и с тем же недовольным лицом стала им что‑то выговаривать… Препирательства продолжались минут десять. Потом мальчишки встали и нехотя покинули импровизированное "казино". И вновь Исмаил наглядно увидел разницу в менталитете — никогда ни одна горянка, сколько бы ей не было лет, не посмела бы вот так прогонять мужчин, даже мальчишек. Не говоря уж о том, что бы выходить на улицу с голыми по пах ногами.
Мальчишки ушли недалеко. Они сели в тень одного из больших деревьев, росших вдоль дороги‑грунтовки, пролегавшей как раз между рядами домов. Там они продолжили свою игру. Впрочем, Исмаил на них больше не смотрел. Прогнав картёжников, женщина уже больше не "сачковала". Она, опять оставшись в купальнике, загорала, совмещая приятное с полезным, пропалывала одну из грядок. Теперь Исмаил наблюдал её в наклонённом состоянии, " к верху задом", широким, мощным, чрезвычайно притягательным…
От этого занятия его оторвали резкие мальчишеские голоса, скорее даже крики из‑под дерева, куда юные картёжники перебрались. Исмаил быстро перенацелил бинокль. Там уже не играли. Трое картёжников с воинственными намерениями полуокружили, видимо возвращавшегося домой, сына женщины из дома напротив. Что они ему говорили, расслышать было трудно, но эмоции буквально переполняли "игроков". Особенно усердствовал по виду старший из них, чуть ниже ростом, чем сын прогнавшей их женщины, но казавшийся плотнее. Однако сверху Исмаил опытным глазом видел, что эта плотность лишь видимость, а в плечах он значительно уступал своему оппоненту. Накал обмена "любезностями" всё возрастал, "игроки", наступая на "сына" энергично жестикулировали, всем своим видом показывая, что вот‑вот начнут его бить… Но случилось совсем неожиданное, бить первым начал "сын". Исмаил отчётливо увидел, как вдруг изменилось его, до того довольно растерянное лицо, оно побагровело, исказилось злобной гримасой и тут же резкий, молниеносный удар в челюсть свалил с ног "плотного". Остальные двое от неожиданности явно растерялись, чем вновь воспользовался "сын". Он таким же резким, коротким тычком в живот заставил согнуться пополам самого маленького из "игроков". Третий, правда, уже не стал дожидаться когда и его "отоварят", он кинулся к "сыну" и, вцепившись ему в руки, не дал себя ударить. "Плотный" тем временем поднялся и тоже кинулся на обидчика. Возникла куча‑мала в которой уже невозможно было различить кому больше попало…
— Прекратите сейчас же… Антон быстро домой!! — женщина кричала так громко, что Исмаил всё расслышал и моментально перевёл бинокль от поля сражения.
Она стояла в своей калитке с испуганным лицом, на этот раз даже не накинув халата. Видимо, услышав "звуки сражения" и поняв, что там её сын, она кинулась как была. Дерущиеся сразу разошлись, хоть, по всему, продолжали "поливать" друг‑дружку угрозами. У "плотного" из носа текла кровь, маленький продолжал держаться за живот. "Сыну" тоже досталось, он утирал кровоточащие губы…
Ваха появился только через два дня.
— Ну, как ты тут… этот майор не появлялся? — родственник был как всегда тороплив и энергичен.
— Не было его, он же по выходным приезжает, — отвечал Исмаил красноречиво поглаживая отросшую щетину и косясь на прикрытую куском фанеры "парашу" в углу чердака, дескать лучше бы спросил, как я тут в таких скотских условиях выдерживаю. — Жрать охота. Этот азер со своей бабой одну картошку едят… Не могу я больше здесь, — уже конкретно пояснил Исмаил.
— Терпи… у них другой жратвы нет. Ты ещё должен радоваться, что рядом с твоим кровником этот азер поселился. Он нас не продаст… Так ты что, так ничего и не высмотрел за эти дни?
— Да, говорю тебе, ничего. Пустое это дело, бросать надо, сгорим зазря.
— Этого я и боялся, что ты здесь без толку просидишь. А знаешь, сколько я уже успел сделать?… С ребятами связался, обещали помочь. По спутниковому телефону с ними разговаривал. Для них ведь это как отпуск с фронта, по Москве тут погулять. Оттянутся и нам заодно помогут святую месть сделать. А ты тут… Ладно, дай я послежу из твоего гнезда, у меня время зря не пропадёт. Учись… через час план будет готов, как и что, — Ваха выхватил из рук Исмаила бинокль и стал пристраиваться у отверстия в крыше…
Похоже, то что он увидел увлекло и его. Во всяком случае, он молча не отрываясь смотрел на внутренний двор дома напротив минут тридцать. Когда же отполз от пролома, его глаза сверкали жадным, похотливым блеском.
— Что там? — с нотками ревности спросил Исмаил, ибо почему‑то не хотел, чтобы Ваха наблюдал то же, что и он.
— Обедают… прямо во дворе… Баба его… жирная сука, так вся и лоснится. Мясо жрёт, брюхо набивает и щенков своих кормит. В Чечне мы их всех до отвала накормили, кровью своей захлебнулись, там ни одной жирной русской бабы не осталось, мы их всех на хлеб и воду… а здесь ещё водятся… Ну, ничего и до этих доберёмся… Значит, план такой. Брать будем всех сразу, ночью, прямо с постели, голыми. В какие‑нибудь тряпки завернём, в машину и на Кавказ.
— Какой Кавказ, ты что, нас же до Чечни сто раз остановят! — попытался возразить Исмаил.
— Дурак… я не сказал, что в Чечню, Кавказ большой. В Кабарду, Карачай, да хоть в Адыгею, кто там нас искать будет, кто помешает месть сделать… спокойно, не спеша, с наслаждением. Сначала утолить жажду мести унижением врага и его семьи, а потом спокойно лечь спать — высшее наслаждение. Только эту суку надо кормить по дороге, чтобы не отощала, пока довезём, чтобы у неё всё так же как здесь было и жопа, и ляжки, и сиськи. Я их ей там на его глазах узлом завяжу, уж я оторвусь, я её по кусочкам отрезать и есть буду… ха‑ха, такую надолго хватит…
Исмаил с ужасом смотрел на Ваху, который в мечтательном экстазе закрыл глаза и, видимо, представлял себе осуществление своих диких фантазий.
— Представляешь, какое наслаждение испытал Газимагомед, сын иммама Шамиля, когда захватил семью князя Чавчавадзе, его жену, дочерей, невестку… А в прошлую войну, когда эту журналистку в пещерах… — сладострастное выражение Вахи постепенно сменилось презрительной улыбкой. — Но что такое грузинки, даже княжеского рода, такие же сухорёбрые, как и все кавказские женщины, или эта журналистка, кто там она, еврейка, тоже второсортное мясо. У этого майора баба высший сорт, царица, нежная, одна мякоть…