Петер Розай - 15 000 душ
Мошкара.
Хриплыми криками он отогнал ворон, расстегнул ширинку на штанах и помочился. Струя разбрызгивалась веером. Да, сквозняк здесь сильный! — Бабочки-лимонницы сели на штаны Ляйхта.
Вазелин? Этот совсем расклеился. Его серое, осунувшееся лицо еще не озарила любезная улыбка, которая придавала ему чертовски обаятельное выражение. Он передвигался как на ходулях, согнувшись под ветром, но старался не отставать от Смунка на тот случай, если ему подадут команду «апорт».
На его пальто налипли трупики клопов.
Пальто на меху.
Его жидкие светлые волосы приобрели пепельный оттенок. Отчего бы это? Пыль? Пенка для укладки? Угольная крошка?
Груда костей.
В общем, вот так наши приятели, по-разному пыхтя, дрыгая на ходу ногами, размахивая руками и топоча, выбрались из своего укромного бетонного логова на свежий воздух: маленький отряд темнел как ориентир посреди светлого пространства. — Впереди Смунк.
Как же здесь было светло! Какая ширь! Какой простор!
Не будем спешить: серо-черная местность, которая раскинулась перед ними, была невелика вширь, но зато тянулась далеко-далеко за горизонт. Вообще-то, на небе было просторнее, чем на земле. Эти возвышенные в буквальном смысле слова небеса лишь кое-где были подернуты мглой и затянуты пеленой размытых, тлеющих по краям облаков. Вся эта рыхлая муть медленно колыхалась, двигалась, выпуская вниз щупальца или шипы и заволакивая красный луч света, который то тускнел, то вспыхивал снова, исподволь сплачивая вокруг себя все это необозримое пространство. Вот где таилась сила. Вот почему эта пустынная местность выглядела так, словно здесь намечалось какое-то торжество, какое-то странное празднество, чуть ли не ярмарочное гуляние.
Повсюду виднелись озера, пруды и подпруженные реки. Местность немного напоминала океан. Изогнутая береговая линия кружила по равнине, взмывала ввысь, изгибалась, становилась толстой, жирной, черной и опять терялась вдали: круглые, свитые в клубок отблески света лежали на черных ледяных полях и тянущихся к горизонту складках.
— Город вон там, — сказал Смунк и указал на недвижимый, как будто застывший пейзаж.
Клокман огляделся.
— Его так сразу не различишь, — подсказал ему Смунк, — тут, сами видите, все в саже!
И правда: куда ни глянь, повсюду снег был покрыт пятнами и крапинками сажи и грязи. Вдали снег и сажа сливались в единую черно-серую гамму.
Вороны!
Алый луч света пробился сквозь облака.
И тут Клокман, приглядевшись, различил там, вдали, за оседающей, рыхлой мутью, леса, кряжистые дымовые трубы и башни, похожие с виду на лапы какого-то невидимого зверя.
Он посмотрел окрест себя: вон там — такие же! И сзади то же самое! Они были повсюду. — Смыкались кольцом!
Ну, там и дымище! — Как раз сейчас огромные облака вспучились, отбросив мглистую тень на ледяные каналы и зеркальную гладь озер. — Все вокруг потемнело.
На небе разверзлись красные кратеры, скважины, извергающие зловонный смог.
Ух ты!
На землю посыпались крупинки сажи. Угольная крошка. Бисквиты из кокса. Омлеты из прогорклого жира.
— Это еще не страшно, — сказал Смунк, — это еще цветочки!
— Это еще ничего, — подтвердил Вазелин.
Смунк прикрыл себе рот могучей рукой.
Ляйхт приплясывал; прыгал из стороны в сторону.
Пелена облаков разорвалась. Градом посыпались крошки кокса. Кровавое месиво на небесах.
Чемпион по бритью!
Ветер раскроил облака пополам, отрывая их от земли, как шлаковую корку или листы лазаньи. — Сейчас в отразившихся от снега лучах света показался уже целый частокол фабричных труб, которые высились, как крепостная стена.
Из мрамора.
Ржавчина. Сажа.
— Впечатляет, — сказал Клокман.
— Промышленный комплекс, — пояснил Смунк.
— Мы тут работаем, — добавил Вазелин и размазал угольную сажу по лицу.
Вот это да!
Снег поредел; летели прозрачные, как стекло, снежинки.
Белые.
Ляйхт подпрыгивал на одной ноге, распугивая ворон, которые снова налетели, как только улеглась угольная метель.
Они кружили среди снежинок. На клювах у них виднелись красноватые пятнышки.
Однако тут нам придется прерваться — сейчас слово берет дружище Клокман:
— Так как насчет рекорда, дорогой господин управляющий? — спросил он. — Все хорошо? — В конце концов, я тут по делу!
Кажется, он пришел в себя! Немного оклемался! Щеки порозовели. — Тут у него промеж глаз что-то сверкает! Ну и ну!
Молния ударила! Бритвой полоснули! Стекло разбилось!
И гаснет.
Клокман улыбается! Усилием воли он собирается с мыслями. Совладав с головокружением, он указывает в даль.
— Просветите меня, господин управляющий, — весело говорит он Смунку.
— Вы разве сами не видите, — отзывается тот.
— А где? — спрашивает Клокман, его сбивает о толку эта путаница. Обломки.
— Да у вас перед глазами, — воскликнули разом Смунк и Вазелин. Партию верхнего голоса исполнил Вазелин, взвизгнув фальцетом.
Смунк свистнул. Он даже пальцы в рот не сунул: это был сигнал! — Ляйхт и Вазелин бросились прямиком к замерзшим озерам!
— Так, — сказал Смунк и добавил примирительным тоном:
— Когда-то давно в лагере я был капо. Надсмотрщиком. — Страна безмолвия.
По расстилавшейся перед ним серой, невыразимо унылой равнине вилась поземка. Клокман пригляделся. Вазелин и Ляйхт уже уменьшились до крошечных размеров.
— Ах, вон там!
Клокман приложил ладонь козырьком ко лбу.
Там, впереди, посреди тусклого льда вздымался черный конусообразный холм или бакен, а чуть поодаль — еще один. Колокола? Автомобильные шины? Кегли из резины. — Вокруг каждой тянулась, как хоровод, непрерывная вереница людей.
Издали казалось, что двигаются они не слишком быстро — скорее медленно, рывками, с заминками, как вязкое пюре.
Зыбучие пески.
Смунк снова свистнул. Два этих хоровода, которые кружили там, где проводилась эстафета, пересекались — в одной точке! — и образовывали восьмерку — исполинскую восьмерку!
Восьмерка!
— Вот наша восьмерка, — сказал Смунк, как будто прочитал мысли Клокмана.
— Невероятно, — пробормотал Клокман, — а где, позвольте узнать, вы набрали столько людей? Ведь их здесь тысячи!
Ляйхт и Вазелин возвращались, окутанные клубами светлого пара, который шел у них изо рта.
— Зимние каникулы, — ответил Смунк. — Должны же люди когда-то отдыхать.
Он указал на равнину:
— Повсюду каникулы! В школах занятий нет! Все в отпуске!
— А как же заводы?
— Посменная работа. Да тут почти все идет само собой. — Смунк махнул рукой.
— Все отлично?! — Ляйхт захихикал и стал бурно жестикулировать:
— Затор. Остановились. Все развалилось. — Полный кавардак!
— Понимаю, — Клокман кивнул.
Смунк без особой злости плюнул Ляйхту в лицо.
Ляйхт утерся.
— А теперь представьте себе, как бы мы тут жили без «Метрополя», — сказал Смунк. — В этих снегах! Взаперти! Среди этих бескрайних просторов! С таким грузом ответственности!
— Тут кто угодно мог бы?..
Вазелин уставился на Смунка.
Ляйхт, который уже встал чуть поодаль, постучал себе пальцем по лбу. У него зуб на зуб не попадал от холода.
Смунк нагнулся, потянувшись к одной из льдин, которые валялись тут повсюду: бац!
И Вазелин туда же: хлоп! Лед затрещал, раскрошился.
Ледяная галька.
Восьмерка!
— Эта самая большая, большущая восьмерка, какую я только видел, — промолвил Клокман, а он, надо сказать, чего только не перевидал.
— Феноменально! Такой размах!
Смунк осклабился.
— А как регулируется движение? — спросил Клокман, явно стараясь выглядеть деловито.
— Там стоят флагштоки! Желтые флаги! — это подал голос Вазелин. — Вон там! Это наше знамя!
По периметру «восьмерки», — чем дольше Клокман к ней присматривался, тем быстрее и стремительнее, казалось ему, кружили конькобежцы, — были установлены пункты отдыха, над которыми реяли, колыхаясь на ветру, большие потрепанные флаги.
Поблескивал отполированный коньками лед.
Накатанная колея.
— Дистанция между ними в самый раз, — похвалил Клокман, — двести-триста метров, как положено по регламенту. Все организовано на высшем уровне.
Он прикинул расстояние на глазок:
— Поздравляю!
Людей — что мух.
Смунк положил руку Клокману на плечо:
— Подойдите поближе — взгляните, как тут все устроено! С какой любовью! С каким тщанием! На совесть! Чего только не сделаешь, чтобы почувствовать, как сердце трепещет от радости?
— На этих пунктах участники могут получить гуляш, свиной гуляш, с соусом, с клецками. Горячие напитки: чай с лимоном, с ромом, воду. Все, что угодно! Теплые пледы, чтобы согреться. Имеются койки для отдыха. На каждую семью! Отдельное помещение. Все, что надо! Понимаете! Умывальни, кровати, удобства! Там! Тут! Везде.
