Мюриэл Спарк - Передел
Неподвижной и холодной статуе Дианы-охотницы стали поклоняться как богине плодородия. Но как безумному императору Калигуле удалось переспать со статуей? Оргия происходила на корабле, ответил бы на вопрос Хьюберт, значит, это не могла быть просто статуя. Согласно Светонию, Диана сошла на борт корабля Калигулы в облике полной луны. Богиня Диана легко умела изменять срок жизни людей – так она удлинила жизнь своему возлюбленному Ипполиту. Она родила безумно влюбленному императору ребенка, добавив ему несколько лет так, что младенец сразу стал взрослым. И не римского наемника, а собственного сына послал Калигула, чтобы тот стал преемником Царя Леса, жреца Дианы.
Таким образом, Хьюберт вел род от императора Калигулы и богини Дианы. На самом деле это была художественная обработка невнятной болтовни двух его выживших из ума теток. Тетки, восторженные поклонницы сэра Джеймса Фрэзера, позволили ввести себя в заблуждение одному из тех шустрых специалистов по генеалогии, которые процветали в викторианскую эпоху, да и вообще никогда не упускали возможности пожить припеваючи.
Современный Неми конца девятнадцатого века показался Фрэзеру, как позже и Хьюберту Мэлиндейну, застывшей картиной старой Италии, «когда лишь кое-где бродили племена диких охотников и пастухов-кочевников». Христианская церковь боялась культа Дианы. Часть храма, длинная стена, испещренная высокими проемами, превосходно пережила античность. (Теперь проемы называли «гротами дьявола».) Хьюберт, продираясь сквозь кустарник, которым поросли подходы к сохранившимся ритуальным помещениям, однажды набрел на традиционные следы неуважения к святыням. Это были груды мусора, никуда не годной дряни: спинки пластмассовых стульев, старые канистры из-под бензина, вдрызг разбитые грязные ботинки и изношенные коврики – все это нагромождалось в древнеримских нишах, которые с каменным достоинством реяли над этим осквернением. Но даже отсюда храм казался прекрасным: открывался вид на прямоугольное святилище, засыпанное землей и засаженное хризантемами.
Немногие теперь заходили в эту часть храма. Однажды Хьюберт прочитал в журнале, что «храм Дианы все еще потерян для обычного туриста. Никто из местных, – жаловался автор статьи, – похоже, не знает, где он». С другой стороны, с местными так всегда и везде. А хризантемы пользуются в Италии бесспорной популярностью один день в году – в День поминовения усопших. Во все остальные Дни они приносят итальянцам несчастье.
На месте древнего святилища, в углу, незаметно притулилось дряхлое грушевое дерево. Три стены храма, как и в древности, отступали от ствола на несколько дюймов. Как объяснил Хьюберту один из местных жителей, они засадили эту землю цветами после раскопок потому, что «Деньги за работу перестали поступать».
Однажды весной, когда он надзирал за постройкой дома, предназначенного ему судьбой и Мэгги, Хьюберт спустился к храму и разговорился с человеком, подрезавшим дерево на древнем святилище. Мужчине исполнилось сорок два, и он хорошо помнил последние раскопки. Тогда он был еще мальчишкой. Пол в храме был из красного кирпича, очень красивый. А вон там – очаг. Да, согласился Хьюберт, весталки поддерживали вечный огонь. Его собеседник снова взялся подрезать ветви. «Здесь поклонялись Диане, моей прародительнице», – добавил Хьюберт. Видимо, после этого мужчина решил, что Хьюберт плохо знает итальянский.
Потом, уже зимой, стоя один-одинешенек меж голых деревьев и глядя на вспаханный прямоугольник, на место, где годы и годы тому назад поклонялись богине, он заорал, пытаясь перекричать ветер: «Неми – мой! Я – Царь Неми! Мое право даровано богами! Я Хьюберт Мэлиндейн, потомок римского императора и грозной Дианы Немийской!» Был он честен или нет, был ли и в самом деле потомком безумца Калигулы или нет, и вел ли свой род от мифологических божеств (а, чисто статистически, кто не вправе этим похвастаться?) или же не вел, однако эти слова ветер пронес над черной гладью озера.
ГЛАВА 6
Мэри все еще не привыкла к послеобеденному итальянскому затишью. Ее англосаксонский день начинался в восемь утра и, с двухчасовым перерывом на обед, тянулся до полуночи. То, что Мэгги уснула в три и спала до пяти, она приписала преклонному возрасту. А то, что в это время отдыхали практически все итальянцы, она объясняла леностью, свойственной, как известно, католикам. Мэри не интересовалась, чем в эти часы занимался ее муж в Риме. Задумайся она об этом, то не стала бы сомневаться, что сразу после обеда он возвращается в офис, в гордом одиночестве следуя американскому распорядку дня. На самом деле в Риме у Майкла была любовница, у которой он и проводил традиционные часы сиесты. Итальянские бизнесмены сплошь и рядом отводили часы обеда и послеобеденного отдыха на встречи с любовницами, но знай Мэри, что и ее муж обзавелся этой привычкой, особенно так скоро после свадьбы, то сочла бы свой брак окончательно погибшим.
Мэгги хорошо выспалась. Сначала Мэри с некоторым сомнением, ибо ее терзали сомнения по всем вопросам, угостила свекровь белым вином. Они позавтракали на террасе. Затем Мэгги протянула Мэри большую кожаную шкатулку, плоскую, чуть пошире коробки для обуви. Внутри лежало множество золотых монет разнообразных размеров, времен и стран. Обе склонились над сверкающим богатством.
– Коллекционных редкостей тут нет, – объяснила Мэгги. – Но они, разумеется, стоят больше, чем просто золото. С монетами всегда так. Моя настоящая коллекция стоит немалых денег.
Мэри погладила монеты длинными пальцами. Подняв одну, она разглядела ее и, положив обратно, подняла еще одну, а потом – еще.
– Полсоверена королевы Виктории, соверен короля Эдуарда, южноафриканский соверен… Чья это голова?
– Крюгера.
– А… Они потянут на большую сумму, да?
– Смотря для кого.
Монеты позвякивали в руках Мэри, пока она не услышала, что несут кофе, и не захлопнула крышку. Появился Лауро, который, хотя и смотрел на поднос, наверняка видел черную шкатулку у нее на коленях. Когда он удалился, Мэгги сказала:
– Хьюберт не должен знать, от кого они.
– Я не понимаю, зачем вообще ему их посылать.
– У меня очень большая коллекция, – ответила Мэгги, – и я могу достать таких сколько угодно в любое время.
– Я знаю, но все равно это полное безумие.
– Да, безумие. Зато я смогу выкинуть его из головы.
– Понимаю.
– Чеком я привязала бы Хьюберта к себе еще больше и никогда бы не смогла от него избавиться.
– Конечно. Он бы подумал, что все идет как прежде. А золото постоянно поднимается в цене, это так?
– Чертов наглец, – пробормотала Мэгги. – Ненавижу его.
Позже, в комнате Мэгги, они пересчитали монеты и составили список. Это придумала Мэри. Она писала списки по любому поводу, составляла реестры одежды, расходов и писем, книг, пластинок и мебели. Перед тем как пойти развлечься или пройтись по магазинам, Мэри неизменно брала ручку и садилась за стол. Сначала списки писались от руки, потом перепечатывались в хронологическом или алфавитном порядке, как ей казалось нужнее. Иногда, когда тема была сложной, вроде зимних приемов, она составляла картотеку – где и когда обедала, что на ком было одето, кто еще присутствовал. Сейчас, пока Мэри переписывала названия монет, Мэгги разделась и легла спать. Мэри тихо взяла незаконченный список, шкатулку и перебазировалась в свою комнату. Она чувствовала, что приносит пользу. Несмотря на то что это приходилось держать в тайне от Майкла, помогать Мэгги было все равно что помогать Майклу. Что бы изменилось, если бы вместо Мэгги в соседней комнате спал Майкл?
«К. Викт., – писала она, – 1/2 сов., 1842».
Мэри быстро сообразила, что коллекционных редкостей в шкатулке действительно не было – монеты были ценны в основном с точки зрения их стоимости. Стоимость выходила немалая. В основном деньги были английские, достоинством в полсоверена, ранней и поздней викторианской эпохи, с профилем королевы то помладше, то постарше. Обнаружив среди прочих соверен Георга IV, Мэри догадалась, что он должен стоить больше, и призадумалась, не попал ли он сюда по ошибке. Она отложила соверен, потом, побоявшись, что Мэгги сочтет ее слишком разборчивой или скаредной, вернула монету в шкатулку и записала в список. Больше всего ей хотелось доставить Мэгги удовольствие и показать, как она вникла в положение. В конце концов Мэгги вела себя с Хьюбертом очень тактично. Она даже решила передать эти сокровища так, чтобы Хьюберт не догадался об их происхождении. Когда Мэри сообразила, что просто подойти к дому и передать шкатулку в руки не удастся, то на мгновение ей захотелось именно так и поступить. Ведь иногда она начинала чувствовать себя изгоем в мире утонченности и юмора, в который ввел ее Хьюберт за те несколько месяцев, что они были знакомы. В то же время она не одобряла его места в жизни Мэгги. И у него не было никакого права на это золото. Настроение Мэри резко переменилось, и она с удовольствием вообразила, как красавчика Хьюберта выставляет из дома Мэгги полиция.
