Александр Попов - Надо как-то жить
Помолчал, прикурил, затянулся и продолжительно, нахмуренно выпускал дым.
– Не люблю я высоких слов, привык к делам. Батя мой, наверно, знаете, в свое время тоже принял разоренное хозяйство. Но при нем совхоз поднялся. Помните?
– Как же, помню, помню.
– Вот и мне хочется что-то настоящее в жизни сделать. Да и другие времена приспели – для дел больших и серьезных.
Сильными торопливыми затяжками докурил папиросу, хотел было бросить окурок под ноги, но рука остановилась.
– Пора мне! Если кто будет мусорить возле запруды или нагадит возле нее – дайте знать. Мы теперь с вами односельчане, почти соседи: мой берег этот, ваш – тот. Да, кстати, на свинокомплекс возвращайтесь – назначу бригадиром или кем повыше. О вас люди по-доброму отзываются, и отец высоко ставил. Я помню, все помню!
– Поживем – увидим, – отозвался Небораков.
Слесаря и водители вместе с завгаром приехали в той же скособоченной, тряской телеге, с матами сняли одно звено сетки, чтобы попасть на лед, и принялись расторопно загружать мусор, хотя им давно уже надо было находиться дома.
Вечером, сидя с женой у телевизора, Михаил Ильич рассуждал:
– Ишь придумал: выгода ему нажна! Увидишь, Лариса, как будет драпать отсюда этот варяг. А сетку сам я не сниму – не дождется!..
Лариса Федоровна увлеченно смотрела сериал, не отзывалась, только изредка покачивала головой, чтобы не обиделся супруг.
Через несколько дней поутру в сосновой роще появились люди, сняли и скатали сетку, аккуратно сложили ее возле небораковского огорода. Потом трактор расчистил снег, строители сгрузили с трейлера балок, инвентарь, строительные материалы. Михаил Ильич наблюдал за ними из окна и мысленно спорил с Наездниковым: "Другие, говоришь, времена приспели? Отцовской славы захотелось? Посмотрим, посмотрим…"
***
В мае получил письмо от брата. Удивился: в кои-то веки старший собственноручно написал.
"Здорово, брательник и Лариса! – с трудом разбирал Михаил Ильич закорючки своего малообразованного брата. – Думал, думал, да рискнул нацарапать вам письмецо…"
Справился Александр Ильич о здоровье, о погоде, о делах, сообщил о своем и Веры Матвеевны самочувствии, о погоде и делах, но суховато, сдержанно. В конце же письма прорвало: "Ребята, снится мне наш родной дом и Набережное. Даже запруда, вонючая, загаженная наша запруда, видится во сне: как рыбачим мы и купаемся, когда были пацанами. Уламываю Веру: давай нынешним летом снова скатаем на родину, а она шипит в ответ и чуть не отплевывается. Собралась в какую-то Маерку или на Маера какого, – чертяка поймет ее. А я, ребята, задумался: может, мне одному сорваться да нагрянуть к вам?.."
– Втроем-то легче заживем, – сказал Михаил Ильич жене, когда она дочитала письмо. И так можно было понять эти его слова, будто брат собирался приехать навсегда. Про Веру Матвеевну он не вспомнил. Почему-то не вспомнил.
Лариса Федоровна хотя и вспомнила о своей подруге, но промолчала. Почему-то промолчала.
– Заживе-о-ом, – бережно положила она письмо в конверт.
