Владимир Кантор - Соседи
– Пожалуй, и в самом деле одна лишняя,- стараясь быть серьезным, ответил Павел. Рассказ Даши был длинен, запутан и поражал полным смешением нравственных ценностей.
– Вот Юрка и думает, что ему все можно,- продолжала она, не замечая его усмешки.- Галинка мне сегодня звонила, просила к себе спуститься. А я отказалась – к тебе спешила. Тогда она и рассказала – быстренько, по телефону, что Юрка в отместку ей за композитора, уехав в тот вечер от Иринки, подцепил какую-то бабу и переспал с ней прямо в Галинкиной постели. А ее домой в ту ночь не пустил. Ей пришлось к отцу ночевать ехать.
– Ну и что теперь с твоей Галинкой? Рыдает?
– Ты что? Она не такая. Ты просто ее не знаешь, а потому не понимаешь. Конечно, вначале она поплакала, но теперь уже ничего.
Она теперь думает, как ему отплатить. Но все равно какой кошмар!.. То с этим композитором кретинским, а потом родной муженек такую подлянку кинул.
В автобусе стало посвободнее, и они сели. Павел снова обнял ее за плечи. Даша прижалась к нему, заглянула в глаза.
– Что ты так смотришь? Ты на что-нибудь рассердился?
– Нет, конечно, нет. Что за вопрос? Как я могу? – бормотнул в ответ Павел, испытывая вдруг неожиданное ощущение отстраненности
– от Даши, от себя самого, от окружающего, как будто душа вылетела из тела и наблюдает происходящее со стороны. При этом его душе казалось, что тело совершает сегодня (да и всю жизнь!) какие-то странные передвижения в пространстве, ненужные, не соотносимые с отмеренным ему человеческим временем жизни. Все эти передвижения и перемещения по большей части бессмысленны, не имеют в себе чего-то главного. Но чего? Павел попытался сосредоточиться, прорвав эту отстраненность. И сразу потерял мысль.
Даша продолжала заглядывать ему в лицо.
– Ты о чем думаешь? Думаешь небось, с какой дурой связался, а теперь еще и с собой взял… Разве не так?
– Не так.
– Ну а если не так, тогда улыбнись мне. Посмотри в окошко.
Видишь, никакой грозы и нет. Все разъяснелось. Мне надо верить.
– Я и верю.
– Вот и правильно. Так и продолжай.
Автобус остановился.
– Нам сходить.- Павел быстро вскочил и ринулся к выходу, потянув за собой Дашу.
Автобус уже тронулся, двери, однако, еще не закрылись, и они выпрыгнули на ходу. Соскочив в какую-то рытвину, Галахов чуть споткнулся, но устоял на ногах, подхватил Дашу и огляделся.
Нечасто добирался он до Чертанова – с одного конца Москвы на другой. Когда-то они с Лёней росли в одном дворе, а потом те самые разнообразные перемещения в пространстве, о которых он только что задумался, оторвали их друг от друга. И встречались они либо в центре, либо по большим праздникам – вроде сегодняшнего дня рождения. Автобусная остановка была у глинистой, в трещинах дороги, и вела та к двойному ряду блочных девятиэтажек бледно-голубой рас цветки. За ними находилась насыпь железной дороги. На просвет между домами виднелись стоявшие в ряд хилые тополя, как бы отгораживавшие “жилой массив” от этой насыпи. Вдоль глинистой дороги и за шоссе сохранялся поросший бурьяном, изобиловавший ямами и канавами пустырь. Это была та часть Москвы, что обычно именуется окраиной, место, которое уже нельзя назвать деревней, но оно еще и не город. Наиболее типичное состояние российской жизни: “И города из нас не получилось, и навсегда утрачено село”.
Теплый летний вечер всегда выманивает на улицу людей. Особенно на городских околицах. У подъездов девятиэтажек виднелись кучки людей, группировавшиеся весьма живописно, как крестьяне и горожане на картинах Брейгеля. Кто сидел за столиками, врытыми в землю, кто на сваленном бревне с поставленными у ног бутылками; старухи и старики болтали, мостясь на лавочках; несколько человек – по двоеи по трое – прогуливались на краю пустыря, а вокруг них носились собаки; у подъездов стояли машины разных марок, около машин жестикулировали какие-то парни; дети лазали по “паутинке”, качались на качелях; совершали вечерний променад семьи; навстречу Даше и Павлу спешила группка совсем юных девиц в коротеньких платьицах, двигавшихся, очевидно, к автобусной остановке; откуда-то из-за ближайших домов доносился звук гармошки; потом следом за девицами появилась компания парней провинциально-окраинного типа – с хамскими громкими голосами, разнузданными и грубыми движениями, пихавших и хлопавших друг друга по спинам, громко оравших и гоготавших.
– Нас здесь сейчас просто зарежут, и мы так и не попадем в гости к твоему другу,- полуиспуганно-полувсерьез прижалась к нему
Даша.- Как ты думаешь, что скажет моя мама, когда узнает, что меня зарезали вместе с каким-то ей незнакомым мужчиной?..
– Не говори глупостей,- ответил Галахов и крепче сжал ее локоть, словно передавал ей свою силу и уверенность. Но сам сжал зубы и обошел компанию так, чтобы Даша была с внешней стороны, как бы закрывая ее от этих парней.
Они разминулись с ними довольно спокойно, несмотря на громкий мат и рёгот, на пару минут окутавший их, хотя бежавший сбоку компании шпана-недоросток попытался поставить Павлу подножку – просто так. Не получилось – и он побежал дальше. Столкновения не состоялось. Но чем ближе они подходили к Лёниному дому, тем медленнее шла Даша. Наконец она остановилась.
– Знаешь, я, пожалуй, не пойду. Вернусь домой. Я подумала, что там будут твои прежние женщины, и они все будут меня с ног до головы оглядывать.
– Ну что ж, ты неплохо выглядишь. Мне есть чем похвастаться, усмехнулся Павел, испытывая невольный приступ самодовольства при взгляде на стройную юную девушку, в него влюбленную и принадлежавшую ему. Но тут же спохватился, добавив: – Ты моя радость! Не беспокойся. Там вовсе не ожидается “моих прежних женщин”.
– Нет, нет, я не пойду.- Она остановилась, опустив голову и носком туфли выдалбливая ямочку в песке рядом с асфальтом.
Молодые мужики около полуразобранных “Жигулей”, живо обсуждавшие свои автомобильные проблемы, замолчали и с тяжелым любопытством уставились на препиравшуюся парочку. Две старушки, сидевшие на скамейке с вязаньем, тоже смотрели с интересом. Даша обняла
Павла за талию и потянула прочь от Лёниного подъезда в сторону гармошки и разудалых простонародных вскриков и песенок. Павел послушно пошел следом за ней. Местные обитатели провожали их глазами, не двигаясь, однако, с места.
За следующим домом на вытоптанной лужайке собрался давно спаянный и спевшийся многочисленный круг пожилых мужчин и женщин
– жителей этого “жилого массива”, соседей. В середине круга кто-то пел и плясал. Играла гармошка. На Дашу и Павла внимания не обращали и голов не поворачивали – были увлечены своим весельем. Зрелище напомнило Галахову воскресные гулянья из
“раньшего времени”, из его детства, только что нет массовика-затейника, буфета, где крашеные бабы в белых халатах торговали жигулевским пивом и засохшими бутербродами с застарелой колбасойи сухим сыром, нет также и аттракционов и детского оживления и визга. Детям такие гулянья были в особенную радость, ибо, помимо интереса, казалось, что приобщаются к таинственной жизни взрослых. А бутерброды с сухим сыром и лимонад становились настоящим пиршеством. Но в этом круге пожилых, между пятьюдесятью и шестьюдесятью, хоть и пилось пиво и некоторые весьма даже раскраснелись, все же не было молодого разгула и детской радости, не походило это и на деловитую мужскую попойку, однако не было еще и старческого воспоминательного брюзжанья… Было то, что было: компания пожилых мужчин и женщин, которые разгоняют усталую кровь.
Даша протиснулась в первый ряд круга, Павел – за ней. На поставленном стоймя пластмассовом ящике сидел гармонист в меховой безрукавке, склонив правое ухо к инструменту. Вместо левого уха багровел огромный ужасающий шрам – казалось даже, что с этого бока в черепе есть какая-то выемка. Распаренная, уже мокрая от пота коренастенькая баба на коротких толстых ногах, притопывая и помахивая платочком, кружилась на одном месте, а невысокий рябой мужичонка в майке-сеточке ходил кругом нее, пронзительным и придурковатым голосом выкрикивая частушки.
Каждая частушка сопровождалась смехом толпы.
– Пойдем, уже время, пора, нас ждут,- каждые несколько минут шептал Павел, но Даша только передергивала плечами. И упрямо смотрела и слушала.
Мужичок перевел дух, женщина вытерла ему платком потный лоб, промокнула себе шею и ложбинку между грудями, а затем они встали друг против друга и принялись петь по очереди.
Женщина, обращаясь к рябому, пела игриво:
– Вспомни, милый, как дружили!
Поврозь спали – дети были!
Рябой пел не в лад партнерше, обращаясь не к ней, а к толпе:
– Меня девка заразила,
А ей всего семнадцать лет.
А жена моя сказала:
“У ей на это права нет!”
Все снова засмеялись. Даша вдруг покраснела и возмущенно фыркнула. А Галахов воспользовался случаем и потащил ее за руку из толпы. Она, не сопротивляясь, шла за ним. Опять они миновали все тех же обитателей Лёниного двора, нырнули в подъезд, вызвали лифт, и Павел нажал кнопку седьмого этажа. Их повлекло вверх, подальше от жизни городской окраины. Даша задумчиво смотрела на своего спутника. Она жила на Тверской, за магазином “Подарки”.
