Ирина Левитес - Боричев Ток, 10
— А лепить она умеет? Из пластилина?
— Пока не знаю. Ее никто не видел. Только не забудь, что это тайна. Наш Алик женится.
Валерик, потрясенный тем, что ему доверили страшную взрослую тайну, на цыпочках уходит, тихонько притворяя за собой дверь. Опасается, что тайна может выскочить и убежать. Но потом до него доходит. Тайна растет, разбухает и вырывается наружу. Валерик кубарем скатывается во двор и, набрав побольше воздуха, истошно вопит:
— Наш Алька женится!
С крыши беседки срываются голуби и суматошно хлопают крыльями.
Вздрагивает старый дом, распахивает удивленные окна, из них выглядывают толстая Бася, Мира Наумовна, дедушка Сема и даже бабушки Лиза и Века.
Подпрыгивает скамейка, вскакивают тетя Фира и тетя Голда.
Звенят старые тазы, ведра и корыта в сарае, сыплется труха, и высовывается дядя Петя рыбак.
Останавливается тетя Маша, роняет тяжелые сумки, хватается за сердце.
Падает с велосипеда Славик.
Замирают на ступеньках, ведущих с Боричева Тока во двор, Алик и незнакомая девушка.
А Валеркин крик летит над двором, отзывается эхом в подворотне, вырывается на улицу:
— Ура! Наш Алька женится!
Кому нужны эти эксперименты?
За сутки случились кража, почти что бандитское нападение и скупка краденого. На закуску. И кто это придумал, что Боричев Ток — тихая улица, на которой ничего не происходит? Все носились прямо как гангстеры в Чикаго. Только не стреляли. Чего не было — того не было. Не будем придумывать. А все остальное было по-честному.
И зачем только бабушка Лиза пошла на Житний рынок? Сидела бы дома, довязывала Нине берет. Триста лет не выбиралась. Кому, спрашивается, нужны эти эксперименты? Так нет же, пошла. Из принципа. Потому что бабушка Века неправильную смородину купила. Кисловатую. И мелковатую. И грязную. Хотя она тщательно выбирала: все ряды обошла, но отыскала отборную, одна к одной, без мусора. Но эти жулики сверху в ведро насовали самую лучшую, хоть в приданое дочке Рабиновича. А внутри — не пойми что. Три часа перебирали. Всякие веточки-палочки-листики выбрасывали. А давленую в мисочку откладывали — на компот. Или в вареники. Но никакого компота не получилось. Тем более вареников. Бабушка Лиза рассердилась и поставила наливку. В огромной бутыли. Жаль. Наливку детям не дают. Причем совершенно напрасно: она ужас какая сладкая! Только не спрашивайте, откуда Нина про это знает.
Века буркнула:
— Сама покупай. Посмотрим, что тебе подсунут.
И ушла в другую сторону. Вниз, в гастроном. За докторской колбасой. Она уже кончилась. Века всегда покупает двести граммов и просит продавщицу нарезать. Дома так тоненько не получится. Конечно, продавщица уже натренированная. Целый день режет.
Двести граммов быстро заканчиваются. Нина с Валеркой так к вечеру набегаются — им на один укус. Века нарочно покупает понемногу: нечего травить детей вчерашней колбасой. Она в санэпидстанции работала. Экономистом. Поэтому знает даже самые секретные секреты. Например: витамины в морковке сохраняются только до декабря. Потом — один пшик. А люди-то не знают! И продолжают верить в морковку. А еще в картошке откуда-то берется яд. Как он называется, Века забыла. Но пугается зеленых клубней. Где зеленое — там и прячется яд! Можно запросто умереть. Бабушка Века считается большим специалистом по продуктам. Обиделась совершенно справедливо, когда бабушка Лиза подлила масла в огонь:
— Выберу, не бойся. Что ты купила? Смородину? Это воши, а не смородина!
— Ай! — Бабушка Века схватила проверенную кошелку с ручками, обмотанными для прочности бечевкой. Надела очки, чтобы лучше разглядеть колбасу. На прощание бросила не оборачиваясь: — Ты ж понимаешь! Некоторые думают о себе! — и ушла.
Бабушка Лиза тоже стала собираться. С трудом втиснула ноги в испытанные туфли. Разношенные и надрезанные по бокам, чтобы не сжимали косточку. Взяла эмалированное ведро. Кошелка не годится — смородина помнется и пустит сок. И авоська не годится — в авоськины дырочки все повыпадает. Прихватила верную палку с черной резиновой нашлепкой внизу, приделанной для устойчивости.
— Ба! Я с тобой. Ты не донесешь, — попросилась Нина.
— За Валериком смотри, — велела бабушка. И тоже ушла.
Хорошенькое дельце! Чего за ним смотреть? Вечно путается под ногами, мелочь пузатая. Дома с ним сидеть — никакой радости.
— Пошли во двор! — велела Нина и пригрозила: — Будешь ныть — получишь!
— Но! И-го-го! — Брат запрыгал по деревянной лестнице, топоча сандалиями и охлестывая себя скакалкой.
Нина вздохнула. Прихватив «Принца и нищего», закрыла дверь великанским ключом и чинно спустилась следом. Хотя было искушение, было. Сильно хотелось скатиться по широким перилам, отполированным до блеска. Нельзя. Старшая сестра должна показывать пример. Спряталась от солнца в виноградной беседке и через каждый абзац строго напоминала:
— Не бегай! Не лазь туда! Спустись немедленно! Вылезай оттуда!
Исчезновение брата обнаружилось сразу после того, как принц и нищий обменялись одеждой. Куда он подевался? Нина сбегала на черный двор — нету. Перегнулась через штакетник, огораживающий чахлый садик, — нету. Посмотрела за мусоркой, там, где скользкая глинистая тропка убегала вниз проходными дворами, — нету. Вскарабкалась на низкую каменную ограду и заглянула за тополь — нету. Вернулась в беседку и посмотрела под скамейкой — просто так, для очистки совести.
— Ты чего там сидишь? А ну выползай!
— Нинка! — зашептал брат. — Там никого нет?
Нина оглянулась. Мира Наумовна снимала с веревки белье и утрамбовывала его в таз. Тетя Фира сидела на низкой табуретке и читала «Литературку». Дядя Петя в тени сарая задумчиво вязал леску к удочке. Тетя Паша внимательно изучала прохудившееся цинковое корыто. Славик бесцельно слонялся по двору.
— Никого. Вылезай!
— Боюсь… — захныкал брат.
— Новости! Кого ты еще боишься?
— Домой хочу… — продолжал ныть Валерик.
— Ну пошли…
Дома брат долго пыхтел, задвигая непослушный засов на двери, а потом забился за сундук в темной комнате и притих. Нина попыталась добиться правды. Узнать, с чего это он прятки затеял. Но Валерик молча сопел и покидать убежище не собирался. Опять фокусы! За ним такое водилось: напридумывает всякой ерунды, а потом сам поверит. Пусть сидит, ничего ему не сделается. Зато тихо. Нина взяла веник и стала подметать пол. Вон сколько песка со двора натащили.
А в это время с бабушкой Векой случилось вот что. Продавщица уже нарезала колбасу — нежную, розовую, влажно поблескивающую на срезах. Завернула в коричневую грубую бумагу. Кассирша выбила чек. Века склонилась над кошелкой: понадежней припрятать сверток и потертый кошелек с блестящей застежкой-«поцелуйчиком».
— Дама, пододеяльником интересуетесь? — неожиданно прошелестело над ухом.
Странно… Какой еще пододеяльник в гастрономе?
— Даром отдам. Всего по рубль двадцать, — продолжала искушать благообразная старушка. Сухонькая, в цветастом низко повязанном платочке.
Века поколебалась. Постельного белья в магазинах днем с огнем не сыскать. И цена показалась заманчивой. С одной стороны. С другой — чересчур дешево. Вполовину дешевле, чем обычно. Подозрительно.
— Зачем мне старые шматы?
— Новый! Новый! — горячо зашептала старушка и, настороженно оглянувшись, пригласила: — А вот, дама, идите. Идите и не думайте.
Она зацепила Векин рукав, несильно, но настойчиво повлекла ее из гастронома и затащила за угол. Но и тут, в укромном месте, в подворотне, сначала посмотрела: нет ли кого. Приоткрыла сумку. Внутри белело.
— Бязь? — бдительно уточнила Века и пожамкала ткань.
— Та бязь же, бязь. Вы что, дама, не видите?
Века решилась. Достала кошелек и расплатилась: рубль, гривенник и два пятака. По дороге домой недоумевала: чего это приличная женщина по подворотням торгует? Но сама себя успокоила: мало ли что? Может, лишний. А если — она остановилась от ужаса — а если ворованный? И теперь ее посадят как скупщицу краденого?
Приплелась чуть живая от страха. Еле достучалась — дети на засов закрылись. Развернула пододеяльник и осела на стул. Так и есть! Ворованное государственное имущество! На новенькой бязи у квадратного выреза несмываемым клеймом жирнели буквы: «ПБ ХО». Что означало несомненно: «Подольская больница, хирургическое отделение». Сейчас в дверь постучат и громко скажут: «Открывайте! Милиция!»
Века выдернула ящичек из швейной машинки. Зазвенели, покатились пуговицы, наперстки, катушки, запасные челноки, вязальные спицы, крючки, ножницы…
— Ба! Ты чего там громыхаешь? Ой! — Нина застыла на пороге.
Бабушка подняла с полу ножницы и выхватила здоровенный клок с казенным штампом. Заодно и незапятнанную ткань по кругу. С корнем выкорчевала обличающие буквы. И растерялась: куда прятать? В мусорное ведро? Опасно. Могут найти при обыске. Сжечь! На газе!! Скорее!!! Но не успела. В дверь постучали. Века заметалась, в панике открывая дверцы буфета, поднимая подушки и примеряясь к земле в цветочном горшке. Но здравый смысл восторжествовал: села на тахту, подложив под себя проклятый лоскут, и юбку расправила пошире. Для маскировки. Валерик еще глубже забился в свое убежище. Нина на цыпочках подошла к двери:
