Александр Силаев - Рассказки конца века
Интереснее с царством божьим. Это безумие в кубе, и оно почти объяснимо умом как шизофрения. Но трубку подняли, и живой девичий голос представился секретаршей, ответил, посмеялся, позвал приезжать. Ум отступает на дальние рубежи: фантастическая шиза или здоровое, но тогда непонятно что. Не корысть. Это слишком загибистый путь обмана, есть другие, почеловечнее и попроще. Кто обманется на такую чушь? Лохи ведь ищут тысячу годовых, а не божкины сказки.
Альберт Леонардович спустился вниз, хлопнул дверцей «ландкраузера» и покатил, куда звал его улыбчивый женский голос. Приткнул недешевый джип к бордюру, спрыгнул в мелководную грязь и пружинисто зашагал, распугивая прытких мартовских воробьев. Другие люди бегали вокруг него, на свой манер распугивая весенних птиц и друг друга…
Увы, голос оказался симпатичнее женщины, так тоже случается, и не в том суть, что девушка была некрасива: просто голос был сногсшибательным, а лицо было ничего, и фигура была ничего, одним словом, ничего была девушка, но до собственного голоса ей было — не рукой подать, и не ногой дотянуться.
— Вы Марина? — спросил он шепотом бывалого заговорщика.
— Альберт Леонардович? — оживилась она. — Очень приятно.
Было ей от роду двадцать пять зим — примерно. Носила она малосочетаемое, но у нее сочеталось — пиджак и вольные джинсы, все темное, а еще носила светлые волосы и улыбку. Блузка светилась желтым, а сережки слегка покачивались, и никого в комнате не было, и не было двери, ведущей к начальнику. Альберт Леонардович полагал, что бытие секретарши немыслимо без ее начальника, ан все-таки нет…
В кабинете было метров семь по гипотенузе, тяжелый стол и легкий стул для Марины, два кресла для людей, телевизор в углу и телефон — для нее же, видимо. Экран показывал с приглушенным звуком: красивые мужчины и женщины в нерусских платьях говорили нерусскими голосами, демонстрируя страсти, по всему видать — нерусские, да и нечеловеческие вообще, может быть, даже и марсианские.
Альберт Леонардович сел в одно из кресел, назначенных для людей, в то, которое дальше. Хотел, куда ближе, а не сумел — занято было, лежала там пачка цветных журналов «Космополитэн».
— Ваше? — спросил он.
— Мое, — вздохнула девушка. — Здесь все мое.
— Вы что-то делаете весь день?
— Ничего не делаю и ничего не знаю, — призналась она. — Мне платят, чтобы я бездельничала.
— Вот оно как, — сказал Альберт Леонардович.
— Ваш звонок был первый за две недели, — продолжала Марина. — До этого никто не звонил, никто не приходил, а по пятницам платили деньги. Правда, немного.
Клиент присвистнул, клиенту нравилось…
— И что вы будете со мной делать?
— Возьму ваши деньги, — просто ответила Марина. — Дам вам телефон. Все.
— А если я откажусь?
— Ваше право. У меня инструкция никого не уговаривать, — объяснила она. — Нужный человек согласится без уговоров.
— А если я дам сто долларов?
— У меня инструкция не торговаться. Вы же понимаете.
— Конечно, понимаю, — кивнул Альберт Леонардович. — Все правильно.
Он вынул пачку из внутреннего кармана, отсчитал ровно десять.
— Я позвоню отсюда?
Марина протянула бумажку с цифрами, извинительно улыбнувшись.
— С девяти до десяти вечера.
— Хорошо, — покорно сказал он. — А если я захочу деньги обратно?
— Придете завтра утром, я верну, — сказала Марина.
— За ночь-то пропьете, — ужаснулся Альберт Леонардович.
— Потрачу на героин, — уточнила Марина. — Или сниму себе жиголо.
Она радостно тряхнула копной светлых волос.
— А скучно здесь? — посочувствовал он.
— Не-а, — выпалила она. — Здесь такое бывает!
— А что бывает?
— Ну как что, — сказала Марина. — То про негров покажут, то про пепси, то про дельфинов. Интереснее всего про импичмент и лесные пожары.
— Ух ты, — позавидовал Альберт Леонардович. — Прям-таки про лесные пожары?
— А как же без них?
— Серая у меня все-таки жизнь…
Уже в лифте он пожалел, что не поцеловал Марину в курносый носик, и свидание не назначил, и на колени не встал, слов не сказал подобающих — хотел даже вернуться. Но не вернулся, вспомнил, что так нельзя — то есть возвращаться нельзя, раз ушел, то ушел.
Да и другое намечено.
23–39–98, так, кажется.
— Приходите, — сказал обыкновенный мужской голос и назвал адрес.
Дом стоял в центре города. Добротный, пятиэтажный. Не хрущевка заурядная, не брежневка и не андроповка — сталинка возвышалась, гордясь своим именем. Он загнал «крузер» во двор.
Хозяин ждал Альберта Леонардовича в недрах восемнадцатой квартиры. Он на глаз прикинул, в какой из шести подъездов ему идти. Туда и двинул. Угадал.
Дверь открыл мужчина лет тридцати, гладко выбритый и черноволосый, в черном свитере и черных тренировочных брюках. Он пожал узкую ладонь Альберта Леонардовича, махнул приглашающе: заходи, мол, брат, раз пришел.
— Володя, — назвался он.
Больше никого не было, по меньшей мере, ему так виделось: но могло быть в квартире и пять человек, и десять, и сорок пять — явно не однокомнатной строили восемнадцатую квартиру. Черноволосый, понятно, всех комнат не показывал. Он сразу толкнул застеленные створки напротив прихожей и они оказались в гостевой комнате, в гостиной, как ее называют.
— Дело не в деньгах, — говорил он, — это ведь очевидно. Нужен просто показатель энтузиазма, пускай в денежном выражении. Я понимаю, что получилось пошло, но лучшего мы не придумали. Доллары вернем обязательно.
— Это хорошо.
— Так вот, к делу, — начал Володя. — Пива хотите?
— Да нет вроде.
— Водки? Вина? Ужинать, наконец?
— Да ну, рано еще…
— Мы исходим из буквального понимания текста Библии, — объяснил Володя. — Там две категории: нищие духом и страдающие за правду. Первое отметается, поскольку нищий духом в России не может ездить на «тойоте-ландкраузер». Для него в девяносто восьмом это нереально. Козел может. А нищий духом и по деньгам босяк, у него штаны в заплатах, куда ему. А за правду вы у нас пострадаете.
— Это как?
— Это просто, — рассмеялся Володя.
— Откуда я буду знать, что за правду? Люди обычно хрен знает за что страдают, нравится им, наверное. Страна мазохистов.
— А вот здесь самое интересное, — довольно сказал Володя. — Желание познать Бога и заслужить его милость — наверное, и есть стремление к высшей правде? Да?
Альберт Леонардович ответил, что понимает.
— Вот и ладненько, — заключил Володя. — Любая проблемы, вытекающие из знакомства со мной, будут для вас страданием за правду.
— Наверное, — сказал он.
— Не наверное, а точно. Контракт подписан.
Альберт Леонардович засмеялся, и Володя засмеялся, и долго они смеялись, и звонко, и заразительно. Смешно им было, обоим, вот и смеялись. А потом им стало печально, и они перестали звенеть своим хохотом.
Они пили пиво и водку. Они ужинали салатом и колбасой сервелат, пиццой с грибами и голландским майонезом, солеными огурчиками и огромным батоном с городского хлебозавода. Они говорили о динамике цен на Лондонской бирже и приватизации нефтяных компаний, о столичных банках и выборах в горсовет, о броске к Индийскому океану и начале третьей мировой, о громких тусовках и закрытых борделях, о проститутках и педиках, о воре Губе и авторитете Малом, о маньяке Лапушонке и воспитании подростков, об особенностях вина и полезности водки, о закате Европы и русской национальной идее. Они говорили о Ницше и Достоевском, о Возрождении и соленых огурчиках, о тюрьмах и зоофилии. Они обсудили прозу Джойса и красноярского писателя Виктора Астафьева. Они говорили о поисках утраченного времени и пассинарных толчках. Они говорили о «Битлз», «Пинк флойд» и Гребенщикове. Говорили, как с пары ударов завалить хулигана. Под конец беседовали о тиграх и персидских котах. Беседовали о бабах. Упомянули погоду и сказали несколько слов о будущем.
Расстались под утро. Альберт Леонардович шел пошатываясь, от макушки до пят проникнутый спиртом, мудростью и любовью. Он шел верным путем в сторону джипа. Но джипа не было.
Он рванулся назад. Звонил и бился в железную дверь восемнадцатой квартиры. Не открывали. Вышел сосед и сказал, что на часах без пятнадцати три. Ну и хер, сказал Альберт Леонардович. Мужик повторил свое: на часах, мол, того уже. На часах — время. Я знаю, что время, заорал Альберт. А что орешь, мать твою? Хочу и ору, ответил Альберт. Подумал малость и послал надоедливого на хуй.
Мужик сбил Альберта коротким ударом в лоб.
В шестом часу он приехал домой на отловленном «жигуленке».
Открыл дверь своими ключами и зашел сразу в спальню. Жена сидела верхом на юном охраннике, шепча тому нежные слова и резво подпрыгивая. Хорошо ей было, наверное. Жене-то.
