Елена Черникова - Вишнёвый луч
Подойдя к порогу, бабушка выпрямила спину, разгладила лицо, помолодела лет на полста и открыла дверь.
Тот, кто был так звонко настойчив, наверняка пожалел о своём воспитании, когда увидел унылую злобную старуху со скалкой, то есть меня, и розовую молодуху с гладкой кожей, свежую, словно с первого свидания, то есть бабушку. Мы часто меняемся лицами от неожиданности.
- Здравствуйте. Извините, я прошу...
- Да-да, мы знаем, Давид, милости просим, - бабушка, на грани книксена, прожурчала что-то обольстительное, мужчина вздрогнул и уронил букет прямо в руки ей, прекрасной, волшебной, единственной, которая встретила мужчину блеском тысячи зубов и лучами северного сияния молодых глаз.
Я, старея с каждой секундой, подняла скалку повыше.
- Привет, - мой голос был ужасен: хриплый, как у музейной дежурной, и распутный, как у спортивного комментатора. - Вы к нам?
Совсем плохо. Веду себя, как у себя. Кто это чудо с левкоями?
Мужчина, именованный Давидом, сделал шаг и упал на правое колено:
- Богиня, это вы?
Бабушка потрепала его по загривку:
- Возможно. Тут не Олимп, но кое-что и мы умеем.
Валять дурака так валять. Ходят тут всякие. Зачем нам с бабушкой мужчина? Она уже покончила с этим недомоганием, а я вполне довольна Петром. Я ещё не рассказывала вам о Петре, но там и рассказывать нечего. Он есть. Это лучшее, что можно сказать о любом Петре.
- Можно я вас поцелую? - поинтересовался Давид.
Бабушка подняла свежее, пряное, любящее лицо, и Давид, склонясь, поцеловал её в молодые, выпуклые, блестящие губы. Мне удалось откашляться. Интересно, надолго ли сей театр?
- Детка, спрячь скалку, - сказала бабушка, когда её рот освободился. - Настоящий мефистофель является только в среду, такова традиция. Не будем нарушать.
Давид дотерпел до конца фразы и вернулся к целованию.
Скалку я унесла на кухню, покурила, выпила чаю, вернулась в коридор и ещё долго созерцала их, выражала поддержку, корила, упрекала, уговаривала, восхищалась, топала ножкой, аплодировала, свистела, пела, плясала, ругалась, шептала, смеялась, каменела, оживлялась, устала.
Они стояли то насмерть, а то нажизнь. Малланага Ватсьяяна рассылал им факсы.
Утром я пошла на работу, вечером пришла. Сижу в своей квартире, смотрю телевизор. В голове тихо. Специально разволновавшись, поднялась к бабушке: вдруг всё-таки откроют?
Да. Как же! Ладно, завтра.
Чтобы не томить вас, скажу, что в следующий раз я увиделась с ней через неделю. Она гуляла с Давидом по парку близ нашего дома и рассказывала ему сказки. Заметив меня, бабушка махнула рукой:
- Иди к нам!
Я подошла. Удивляться она меня, слава Богу, давно отучила. Итак.
Женщина, выгуливавшая Давида, была стройна и вся звенела запретными, сакраментальными, корпускулярно-волновыми струнами. С первого взгляда было ясно, что все эти дни она провела в его непрерывных объятиях, чем он, в свою очередь, был очень доволен. Он был как олень, или как лев, словом, перед прыжком, но куда ему ещё прыгать!
Извините, но мне сейчас мешает русский язык, и я не в силах описать эротический вихрь, бушевавший в окрестностях дома в тот день.
Эта пара молодых любовных львов, неустанно раздирающих друг друга всяческими объятиями, сделала мир вокруг преувеличенным и плотным. Я не умею передать этот сладостный шок. Смотреть на них было больно - от ритмичных спазмов солидарной страсти, незаконно вцепившейся в мои внутренности и резонансно переворотившей душу и тело. Это было противно: так беззащитно-безотвратно-тотально предаваться тяге чужих извивов.
Попутно я поняла все механизмы воздействия массовой культуры. Это так, чисто профессионально, от въевшегося навыка регулярного самоперечитывания.
Бабушка пронаблюдала за моей скоростной эволюцией, вручила мне поводок Давида и ускакала в супермаркет. Я, вся в кляксах иноприродного трепета, и Давид, весь в собственном соку, сели на скамеечку близ песочницы.
- Вас, видимо, интересует... - начал он.
- В какой-то степени, - перебила я. - Но могу и воздержаться.
- Всё-таки позвольте - и заранее простите. Я - будущий депутат. Меня могут выбрать или не выбрать. Ни один кандидат, даже провалившийся на выборах, не остаётся внакладе, поскольку всё равно это реклама, и она потом, и очень быстро, отбивается и по деньгам и по людям. То есть пройду я или не пройду в депутаты - я в выигрыше в обоих случаях, но суммы разные. Это понятно?
- Конечно. Я преподавала и то, и другое. Самый сильный наркотик - власть.
- Знаю. Тем не менее должен объясниться, чтобы вы не беспокоились и не мешали. Вы так любите себя!
- Откуда знаете про меня? - протокольно поинтересовалась я.
- Оттуда.
- А, уже нахватались!..
- Конечно, - сыто мурлыкнул Давид, проглотив минувшую неделю.
- И она вам пообещала непробиваемый имидж? С учётом ландшафта?
- Нет, конечно, нет. Она вообще не обещает ничего. И, наверное, никому. Мы за эти дни словом продепутатским не обмолвились. Мы пили чай, целовались, обнимались, телевизор смотрели...
- Телевизор???
- Да, телевизор. С большим интересом.
- Давид, вы знаете, что воля к власти есть форма чёрной магии?
- Конечно, знаю. Поэтому и нашёл её, вашу бабушку. Поймите меня. Имиджмейкеров и прочей высокоплатной дряни сейчас уйма. Всё напишут, всё поднимут - в смысле рейтинг. Но я поэтому и не верю никому из демократов. Аристократия - это власть лучших. Мне нужен художник! Чтобы по тексту пробегала лёгкая дрожь, как у эпилептика перед припадком.
- А припадок чтоб у электората.
- Разумеется, - сказал Давид. - Я в принципе не верю в здоровье... любого электората. И не мне лечить безнадёжных. И пока запрещена, так сказать, эвтаназия избирателей, надо успеть. Мне нужна власть. Это понятно? Аристократия в одном лице. Моём.
- Бабушка понимает ваши задачи?
- Ваша бабушка понимает любые задачи и, что удобно, без слов. Если бы мы с ней начали договариваться обычным путём, нал-безнал, я понял бы, что ошибся дверью. Вы уже ненавидите меня?
- С чего вдруг? - пожала плечами. - Ваши планы. Планы - ваши! Я так считаю. Судьба. Планида. Что - я? Мой чай вы всё равно не выпьете. Каждый пьёт только свой чай. Помните одиннадцатую сутру?* Кама. С утра.
________________________________________________________
* Сутра 11. При выборе невесты должно избегать девушки, страдающей сонливостью, кликушеством или бегающей из дому [сонливость предвещает раннюю смерть, непроизвольные крики указывают на болезнь, тогда как побеги из дома указывают на то, что она бросит семью].
_________________________________________________________
- Конечно... Кажется, я вам всё-таки не очень нравлюсь, - догадался Давид.
- Это и не обязательно. Припадок у вашего электората не зависит от моих чувств, поскольку я сейчас увлечена частной жизнью. Я абсолютно не беспокоюсь о вашем электорате. Этот маятник на мне мигом заглохнет. А я на нём не якорюсь. Добавить?
- Вот и ладушки, - человечно сказал Давид. - Пойдёмте ей навстречу, поможем сумки тащить.
- Это вы погорячились, голубчик, - усмехнулась я. - Она уже, скорее всего, дома. Сумки разобраны, чай заварен, в кастрюлях что-нибудь булькает. Во всяком случае, в супермаркете её давно нет.
- Мы увидели бы её! Тут одна тропинка к подъезду! - сплоховал Давид.
- Вы не увидели. Уже. Можем спорить на деньги, можем на интерес. Как вам удобнее?
Он искренне растерялся, что странно, ведь понял же, с кем связался. Бабушка наверняка в магазине состарилась, это мы мигом, захирела и согнулась пополам, а ей сочувственно уступили очередь, поднесли сумки, причём, скорее всего, к подъезду. Или к лифту. Или куда ей вздумалось. Объём её личной власти безмерен.
- Идём! - Давид схватил меня за руку. - Пошли скорее в магазин.
Что ж, проучим гражданина кандидата в депутаты. Идём.
А в магазине!.. Толпа, давка, не хватает кассиров: народ отоваривается к праздникам. Найти тут кого-либо - задачка не для слабонервных. Кто-то упал, и посыпались, как с горы, джонатаны-кишмиши-бананы-авокады. Случайный бомж, по недомыслию охраны допущенный в магазин, уволок одним цапом килограмма три дорогой экзотики. Вообще наши граждане так любят справлять Новый год, будто перед кем-то отчитываются. План по усушке-утруске кошелька - выполним в пять минут!
Давид, прихватив мою руку покрепче, пронёсся по магазину, заглядывая даже в подсобки, но бабушку не нашёл. Я с наслаждением ждала развязки.
Давид зачем-то набрал мандаринов и встал в экспресс-очередь, которая была самой длинной. Вертит головой, нервничает, кусает губу. Когда мы приблизились к кассе, он отвлёкся на миг - бумажник доставал, а когда заплатил, обнаружил пропажу: мандариновый пакет исчез.
- Спасибо, спасибо, - говорил чуть знакомый голос кассиру. - Вот копейка. И мой долг вашему шопу не переходит на новый год! С праздником! - Это наша бабуля, вся в мехах, тоненькая, изящно-стебельковая дама на каблучках, подхватила наши мандарины. - О, ребятки! Привет! Пойдёмте!
