Мюриэл Спарк - Пособники и подстрекатели
– Когда вы последний раз видели лорда Лукана?
– Не помню.
– А все-таки? – решил уточнить один из полицейских.
– Не могу вспомнить. Я встречаю так много людей. Мне кажется, я видел его месяц назад, на скачках.
– И сейчас вы впервые услышали об убийстве и о нападении на леди Лукан на Лоуэр-Белгрейв-стрит прошлой ночью? – Взгляд полицейского скользил по полированному серванту и столовому серебру, словно он и не ожидал прямого ответа.
– Я не слежу за хроникой убийств. Как вы можете представить, у меня и так слишком много дел. Я продаю молоко.
– Продаете молоко?
– Да, я возглавляю молочный концерн.
– Да-да, конечно, – пришел на помощь второй полицейский, – «Туикнем дэари продактс».
– Совершенно верно, – сказал Алфред.
– Но вас не потрясло убийство, совершенное в доме человека, которого вы знаете? Мы разыскиваем Лукана. Он скрылся. Что вы на это скажете?
– Это ужасно. Но он играет в баккара и покер, а мы с женой – нет. Мы всегда составляли партии в бридж.
– Спасибо, сэр, за помощь.
– Не стоит благодарности.
Алфред не сомневался, что телефоны и в доме, и в офисе уже прослушиваются. На следующее утро он заехал в лондонский универсальный магазин «Арми энд нейви сторз» и позвонил из автомата.
– Вы слышали новости? – спросил он человека, взявшего трубку. – Он на пути в Кейтнесс. Да, вы знаете где. Правильно. Я говорю из телефонной будки. Если он у вас появится… Конечно, именно так и сделайте. О бедный Лаки!
В четыре часа Алфред поехал в школу за дочерью.
– На всякий случай, – сказал он ей, – если тебя спросят, не приходил ли ко мне кто-нибудь прошлой ночью, скажи, чтобы не вмешивались в чужие дела. Так и отвечай: не вмешивайтесь не в свое дело.
– Хорошо, папа, – ответила девочка.
– Такие вопросы не принято задавать.
– Я знаю.
Девочка привыкла к частому появлению друзей отца. Находящаяся вдали мать подала иск об опеке и алиментах, и дочь была абсолютно убеждена, что у родителей есть все основания никого не посвящать в свою частную жизнь. Ее лучшие школьные подружки, целых пять, находились примерно в таком же положении.
«Зачем я это сделал? – позже спрашивал себя Алфред. – Почему скрыл, где он находится? И так же поступили многие из нас. Почему? Полиция прекрасно знала, что мы его покрываем. Но в Лукане было что-то особенное, что-то притягательное. Интересно, действительно ли его видели в разных местах? И почему, если это был он, друзья считали, что должны защищать лорда, даже если его руки были запятнаны кровью?»
Кровь на его руках, кровь на одежде в ту ночь убийства. И все же он не поехал прямиком в Кейтнесс, а направился сначала к одним жившим за городом знакомым, затем к другим и только после этого в Кейтнесс, тогда как кто-то из его друзей припарковал его машину, которую он ранее взял на какое-то время в Ньюхейвене.
Мария Туикнем отличалась красотой, которую трудно описать. Дело было даже не в общем облике, не в ее отдельных чертах. Она была высокой и нескладной, с длинными ногами и соприкасавшимися при ходьбе коленками. Ее нос, слишком длинный, смотрел слегка в сторону; рот, прелестно очерченный, был определенно слишком широк; сероватые, удачно поставленные глаза казались тусклыми и слишком маленькими; цвет лица, безупречно ровный, был грязновато-желтым. Просто непостижимо, как все это вместе превращало ее в поразительную красавицу.
По возвращении в Лондон для завершения развода Мария услышала от мужа историю о визите Лукана. Он предвидел, что дочь непременно выдаст ей свою версию появления Лукана, а затем и взбудораженных полицейских. В то время Мария все действия Алфреда приняла как должное.
И вот по прошествии десятилетий Мария Туикнем прочитала в газете, что исчезнувшего седьмого графа опять кто-то видел. Из заметки следовало, что он отдыхал в гамаке в принадлежавшем британскому торговцу фруктами роскошном саду где-то в Восточной Африке. По-видимому, Лукан сделал пластическую операцию, тем не менее при помощи компьютерной системы идентификации его можно было узнать. На следующий день репортер, сообщивший эту новость, вернулся вместе с фотографом, но человек, которого он видел накануне, очевидно, почувствовав опасность, исчез. Хозяева дома ничем не могли помочь.
– Белый мужчина, лет шестидесяти, лежавший в гамаке? Вы, должно быть, сошли с ума! Все утро сюда приходят какие-то люди. Я скоро повешу на своем доме вывеску «Отдых паломников»! Во всяком случае, в это время года здесь никто не бывает…
Мария перебирала в памяти минувшие годы – произошло множество событий, изменивших ее жизнь, образ мыслей, внешний вид, систему ценностей и всю ее сущность. Мысли Марии обратились к прошлому.
Прошлое – это шляпка-«таблетка» с вуалью, которую она нашла среди своих старых вещей начала семидесятых годов. Последний раз она была в ней, отправляясь на скачки. Мария уже не могла надевать эту шляпку, как не могла мириться с тем, что ее бывший муж занимался укрывательством Лукана. Теперь она твердо знала: появись у нее полубезумный Лукан с пятнами крови на одежде и абсолютно нелепой историей о том, что, проходя мимо подвального окна, он увидел, как какой-то человек избивает его жену, она, Мария, не стала бы приводить в порядок его одежду, кормить и отправлять дальше, к своим хорошим друзьям. Дружба? Да, но дружба иногда подвергается слишком тяжелым испытаниям. Наступает момент, когда дружба рушится, – близкий друг оказывается убийцей или предателем. Выясняется, что это – человек, чья подлинная сущность была ранее неизвестна.
«Но в чем же разница, – раздумывала Мария, – между тогда и теперь? Разница – это время, более четверти столетия». Алфред снова женился, потом умер. В воздухе носилось что-то новое. Менялись склонности, привычки, взгляды, менялось представление о мире. Теперь в центре внимания оказалась девушка из рабочей среды, убитая няня. Тогда в центре внимания был лорд Лукан.
Дочь Марии, Лейси, которой уже за тридцать, давно, когда ей не было еще и двадцати, как-то естественно и незаметно начала оказывать влияние на мать. Прочитав книги наиболее здравомыслящих и информированных авторов о Лукане, дочь Марии заметила:
– Как ты вообще могла поддерживать знакомство с таким типом? И что заставило отца помочь ему скрыться? Каким другом мог быть ему этот омерзительный сноб? Во всяком случае, если Лукан убил один раз, то может убить и опять, не важно, что его не судили за убийство. И очень рискованно общаться с убийцей. Неужели ни у кого не нашлось ни капли жалости к бедной, полной радости жизни девушке, няне его детей? Неужели все действительно считали, будто ему можно простить попытку убить свою жену только потому, что она ему не нравилась и он не хотел, чтобы его дети находились под ее опекой? Разве он был совсем сумасшедший?!
В некоторых случаях, размышляла Лейси, наступает момент, когда лучшие из друзей, самые желанные, самые любимые, столкнувшись с неоднократным проявлением иррационального поведения человека, вынуждены признать, что он в некотором роде сошел с ума. Выражение «сошел с ума» охватывает огромное поле состояний ума, покрытое минами.
Дочь Марии, начинавшая ощущать все прелести свободы – ее дети были уже в юношеском возрасте, – хотела написать книгу. Люди, которые думают этим заняться, в глубине души понимают: это самое простое, что они могут сделать. Они умеют читать и писать, им доступны любые инструменты для письма – ручки, бумага, компьютеры, магнитофоны и, кроме того, у них к тому времени, когда они принимают это решение, есть какое-то образование. Основное представление Лейси о Лукане основывалось на воспоминаниях ее матери, то есть на простом факте, что та знала пропавшего без вести, возможно, уже покойного, лорда Лукана. Лейси прочитала пачку собранных матерью вырезок из газет и журналов, все статьи и книги о Лаки Лукане, которые ей удалось найти. Затем она приступила к беседам с некоторыми еще живыми осколками его жизни. Встретиться с ней согласились немногие, а те, кто согласился, были в основном убеждены, что Лукан покончил с собой, чтобы избежать правосудия или несправедливости, в зависимости от того, какой оборот приняло бы рассмотрение его дела в суде. Один обаятельный вдовец, знавший исчезнувшего графа еще студентом последнего курса университета, был общительнее других. Он жил в уединении в типичном каменном шотландском доме в Перте.
– Если бы я мог перенестись в то время, – сказал он Лейси, – то расследовал бы это дело с максимальной тщательностью и раскрыл тайну.
– Вы считаете, что тогда было сделано недостаточно?
– Конечно. Я в этом убежден. Верх одержало своеобразное помрачение рассудка. В психологическом плане наступило состояние полного бессилия, возник практически неосознанный сговор – все хотели дать ему скрыться. Дело не только в том, что он принадлежал к аристократии, был известным представителем высшего общества. Дело в том, что он задавал тон, совершал поступки и жил так, как, он считал, положено жить и поступать людям его положения. Его кредо было: «Я – седьмой граф, я – аристократ, следовательно, могу поступать так, как мне нравится, и моя особа неприкосновенна». В течение нескольких дней после убийства в благоговейном страхе пребывали и следователи, и его друзья. Кроме того, это было не обычное убийство, какое, например, происходит во время охоты, а ужасающая кровавая бойня. Его жена с открытыми ранами головы, которые, как она сказала, нанес он, попала в больницу. Друзья Лукана видели кровь на его брюках, но они не могли, не хотели поверить, что это насилие было делом его рук. В те первые дни, и даже в первые недели, ему удалось ускользнуть. И смог он это сделать только лишь потому, что обладал особым, действующим как гипноз даром убеждения. Похожий случай, происшедший еще до вашего рождения, – это бегство предателей Маклина и Бёрджесса. Маклин особенно гордился своей принадлежностью к высшему обществу (хотя на самом деле он был никем), так что, когда стали известны сообщенные министерством иностранных дел факты, все замерли. Эти двое смогли бежать по одной причине: им удалось внушить окружающим мысль о своем превосходстве.
