Йордан Радичков - Жаркий полдень
А люди стояли, густо гомоня, на берегах и на мосту, и всем было странно, что они здесь, что все это разноликое множество остановил в его беге и собрал тут этот маленький мальчик, кое-как остриженный ножницами, босой, веснушчатый, ни дать ни взять лягушонок на горячем песке. И это казалось теперь всем ребяческой глупостью, но такой сладостной глупостью, что от сладости этой можно было ну просто упасть без чувств.
Первые танки разбудили свои моторы и двинулись с места.
— А ну-ка посмотрим, какой ты молодец! — сказал генерал.
Он повел мальчика по песчаному берегу к вертолету.
Летчик открыл дверцу и подхватил мальчика под мышки, помогая ему влезть в прохладное брюхо машины. Генерал обернулся и увидел в толпе мать, которая еще плакала, не вытирая слез, крестьян с топорами, баграми и веревками, пассажиров с поезда, офицеров, отдававших честь, людей на мосту, свесившихся через перила. И там, в толпе, он заметил второго мальчика, того, что в красной майке. Сделал ему знак рукой, а тот не стал ждать, чтоб его позвали еще раз, и пустился бегом, так высоко забрасывая ноги, что ударял себя голыми пятками по ягодицам.
Запыхавшись, он забрался в машину, моторы уже работали, и генерал сел между мальчиками. Винт разметал песок, кабина подпрыгнула и вдруг повисла в воздухе. Под брюшком машины блеснула река, приподнялась со своего логова, точно хотела укусить эту потрескивающую над ней стрекозу, потом мелькнули вербы, и вдруг земля наклонилась, и мост наклонился, и люди, и река, и армия, еще чуть-чуть — и покатятся под горку.
Вертолет сделал еще один круг и, треща все громче, понесся над полями. Мальчишки смотрели, прижавшись лбами к иллюминаторам, и, можете мне поверить, им ни капельки не было страшно.
Генерал сидел, пожевывая незажженную сигарету — в вертолете нельзя курить, — и думал о своем. Может быть, о цене одной жизни, может быть, о маневрах, может быть, о войне. О многом может думать генерал, и заботы немалые у каждого генерала, а у этого генерала, кроме всех других, была еще в сердце забота о мальчишке.
Если судьба одного ребенка может остановить часть человечества, то ради судьбы мира человечество должно остановить бег всей вселенной и дать ей направление, которое нужно, чтобы спасти мир.
По сути дела, это ведь единственно возможное направление.
Генерал посмотрел на часы. Через пятнадцать минут форсирование реки должно быть окончено.
Танки шли на юг, все на юг, и туда смотрели их стволы, прощупывая простор. Простору этому ничто не угрожало, и орудия молчали, по машины все шли вперед, отпустив поводья сотен лошадей в своих сердцах-моторах, шли сквозь этот жаркий полдень, раскаленный полдень мира.
Тысячи лошадей, тысячи копыт мчатся с ревом и скрежетом стали; стальные гусеницы вращаются и наступают, оставляя позади тишину и покой; они видят перед собой, за этим простором, змею, которая корчится в своем логове, набухает ядом, злобно тычется мордой в берега зеленой земли, пытаясь найти расщелину, как металась и билась о плотину прегражденная река, а в небе неслись и сверкали тучи, стремясь влить в нее свою адскую силу.
Змея, сиди в своем логове, слышишь, змея!
Сиди и не вылезай, исчадие адово!
