Оскар Рай - Лабиринты сознания
Выйдя из подземки, я увидел припаркованный буквально в двух шагах от нас, милицейский УАЗик, на котором было написано, правда, не черным по белому, а белым по синему - «милиция».
Судя по всему, на нем мне и придется продолжить свое путешествие.
- Карета подана, можем загружаться, - в своем же стиле сообщил прапорщик, открывая дверь автомобиля.
В машине водитель и еще один конвоир, причем тоже вооруженный автоматом.
Забравшись вовнутрь, наш «дружный коллектив» разместился так, что «гнойный» прапорщик оказался напротив меня.
Его ухмылка указывала на то, что все время, которое мы проведем вместе, будет сопровождаться неприятным для меня и увеселительным для него общением.
Мне очень хотелось избежать всевозможных разговоров и издевок с его стороны, но, к огромному сожалению, не я здесь командую парадом.
Машина тронулась с места, и мы синхронно закачали головами под воздействием того, что автомобиль совершал маневры и поддавался неровностям дороги.
- Ну так, за что ты бабу завалил? - спросил меня прапорщик, уверенный в том, что я умышленно притворяюсь сумасшедшим, но не являюсь таковым.
Я же все больше склонялся к тому, что находясь в состоянии, когда теряешь грань между реальностью и чем-то необъяснимым, то это вполне можно назвать сумасшествием.
Понимая, что дотошность этого гения по натуре и мудака по природе приведут к тому, что мне все равно придется отвечать на его вопросы, я решил не усложнять свое и без того затруднительное положение и постараться держаться молодцом, то есть, действовать по обстоятельствам.
- Я не помню, чтобы кого-нибудь убивал, - твердо ответил я.
- Так ты допускаешь вероятность того, что мог кого-то убить и, просто напросто, об этом забыть?
Да, этот занудливый мент не такой тупой, как кажется на первый взгляд. По крайней мере, он умеет широко мыслить и играть словами, что явно не идет на пользу тому, чтобы облегчить мне этот имитируемый допрос в стиле психологического воздействия на подозреваемого.
При всем при этом, он оказался прав. Я действительно допускаю возможность того, что находясь в неконтролируемом состоянии, мог сделать что-то совершенно для меня неприемлемое.
С одной стороны, глупо подписывать себя под столь тяжкое преступление, не помня ни малейшей детали из того, в чем тебя обвиняют. В конце концов, может оказаться так, что меня просто подставили. Подсыпали какого-нибудь хитроумного зелья и подстроили все так, что в конечном итоге я и сам поверю, что сделал это.
А память? На нее в наше время легко воздействовать с помощью изобретений истинных гениев в области медицины, психиатрии и т. д. Уже давно используется электросудорожная терапия, заключающаяся в том, что через головной мозг пропускается электричество напряжением до 460 вольт, что приводит к временной амнезии. Так, где гарантия, что нельзя добиться полной потери памяти или стереть из нее отдельные моменты.
И это только то, о чем я слышал. А если вспомнить о том, что в засекреченных спецслужбах не первый год практикуются разные способы воздействия на подсознание человека, не редко применяемые к своим же сотрудникам, то версия о «подставе» не кажется такой уж нелепой.
- Меня подставили, - произнес я, испытав некую радость оттого, что «нащупал» еще один вариант того, что могло со мной произойти.
Человек верит в то, что хочет верить, вот и я в тот миг, как только мою голову посетила эта мысль, искренне поверил в то, что не мог никого убить, а все это подстроено.
- Да ну?! И ты даже знаешь, кому это выгодно, - усомнился прапорщик.
- Нет, не знаю. Кто точно не знаю, но доброжелателей у всех хватает, - с большей уверенностью в своей невиновности, продолжал я.
- Ну, хотя бы предположения? Может, в последнее время у тебя были с кем-нибудь конфликтные ситуации или напряженные отношения?
Ну вот, он окончательно вжился в роль следователя. Мне эти вопросы еще не раз зададут. Это, точно, что-то вроде генеральной репетиции получается.
- Сложно сказать. В такой ситуации, почти всех подозревать начинаешь.
- А на психа ты не похож, рассуждаешь логично, - подметил прапорщик.
- Я и не говорил, что я псих.
- А тебе и не надо. Это психиатры решать будут. Но мне почему-то кажется, что ты и им мозги запудришь, уж больно ты грамотный какой-то.
Я мозги никому не пудрю. Просто я оказался жертвой событий.
- Мне хоть не заливай, - резко прервал меня прапорщик, - жаль, что в наше время перебарщивают с гуманизмом и вас, «жертв», нельзя трогать. А то я бы быстро из тебя правду вышиб, жертва неуравновешенная!
Его резкий тон заставил меня воздержаться от лишних высказываний. В разговоре с этим чудовищем следует вести себя осторожней. Он ведь как собака, которую хозяин сильно не наказывает за то, что она кусает прохожих.
- Слушай, а это идея! Своими скромными усилиями мы можем докопаться до истины, - с детским азартом сказал прапорщик, рьяно вытаскивая резиновую дубинку, - а потом просто составим рапорт, что задержанный оказывал сопротивление.
Меня встревожил настрой этого борца за справедливость.
- Я уверен, ты постепенно начинаешь вспоминать, как все было, - злобно и ехидно сказал неугомонный прапорщик.
Он смотрел на меня, то сгибая, то разгибая дубинку.
В какое-то мгновенье он почти без замаха ударил меня этой дубиной по ноге, чуть выше колена.
Нельзя сказать, что удар был сверхсильным и что боль от него неимоверная, но, в совокупности с напряженной атмосферой и простым человеческим испугом, эффект получился, как от применения электрошока.
Я заметил, что от этого незначительного события паника возникла только в моей голове, так как все остальные были невозмутимы как и прежде.
- Я уверен ты вспоминаешь, - еще тверже повторил прапорщик.
- Послушайте, я, действительно, ничего не помню! И вряд ли силовые методы здесь помогут! - среагировал я на его настойчивость.
- Че?! - возмутился этот садист.
Удар пришелся на мое плечо, и на этот раз по-настоящему больно.
- Ладно, заканчивай, - пресек разгулявшегося прапорщика младший лейтенант, который до этого сидел с абсолютно равнодушным видом.
Что? Ты тоже сторонник гуманизма? - недовольно бросил ему в ответ прапорщик, - вот такие уроды как он, мочат молодых девчонок и им все с рук сходит, потому что такие как ты слишком добрые и лояльные.
- Да мне насрать, пусть он хоть целый гарем вырежет! Пусть этим следаки занимаются, а мне из-за тебя не хочется в управе за побои отписываться. Меня семья дома ждет. А тебе если нечем после работы заняться это твои проблемы.
- Да ладно, не парься, нахрен он мне нужен, - уклонился от дискуссии прапорщик.
ГЛАВА 8
Наш «спецкар» остановился перед большими железными воротами. КПП районного отделения милиции.
Вошли в здание. Далеко меня не повели, почти у входа, напротив дежурной части, было сооружено место для заключения задержанных, отгороженное решеткой, такой же, как в комнате милиции подземки. Разница только в том, что здесь немного больше места и имелись еще две изолированные камеры, в одной из которых меня и разместили.
Сняли наручники. Ощущения сравнимы с тем, как снять туфли, которые тебе немного жмут после того, как ты в них отходил целый день.
Свет в камеру попадал через маленькое окошко, на котором тоже установлена решетка. Вот тебе и небо в клетку Побеленные стены, давно почерневшие от сырости, изуродованная деревянная скамейка. Атмосфера куда ни нахрен скверная.
Металлическая дверь захлопнулась у меня за спиной, и света в камере стало еще меньше. Такое впечатление, что попал в пещеру.
Оставшись в одиночестве, я испытал большое облегчение от того, что избавился от злосчастного прапорщика.
Усталость одолела меня окончательно, и я обессиленный рухнул на скамейку. Меня страшно клонило в сон, и я не видел никакого смысла с этим бороться. Лег на бок, поджал колени и, не пытаясь умоститься по удобней, что естественно бесполезно, уснул крепким сном.
Проснулся от того, что отлежал бок и затекла рука, которую использовал вместо отсутствующей здесь подушки.
Подумав о том, как бы необычно выглядело, будь здесь подушка. Даже улыбнулся. Вряд ли тут меняли бы каждый день наволочки или выдавали каждому задержанному персональную. И гипотетически, присутствующая здесь подушка очень быстро вписалась бы в этот жуткий интерьер.
Медленно, от боли, вызванной тем, что долго находился в неудобной позе, начал подниматься, желая принять вертикальное положение.
Не закончив задуманное, замер в положении полусидя. Такое ощущение, что и сердце остановилось, не решая сделать очередной удар.
Но эта пауза длилась недолго, и вскоре сердце отчетливо дало о себе знать, забившись в груди как сумасшедшее.
Я обнаружил, что в камере нахожусь не один. Рядом со мной на скамейке сидит какой-то дед. Благо, что он сидит неподвижно, а то, если бы он сделал хоть одно резкое движение, точно мог бы случиться разрыв сердца.
