Елена Сазанович - Маринисты
– Я противник кулаков, Тим. Я сторонник только словесной защиты. Поверьте, она гораздо сильнее.
– Всего доброго, Бережнов, – и я пожал ему руку. – До встречи.
Марина злилась, когда я ходил к Бережнову. Надувала свои большие губы. И отворачивалась к окну.
– Терпеть его не могу.
– Но за что, Марина? Я не понимаю? Конечно, я согласен, в нем много неприятного. Но это скорее от болтливости.
– Скорее от его ума, – поправила она меня. – А слишком заумные люди… Я это хорошо воняла. Они способны на крайности. Благородство не в его вкусе. Ты только всмотрись в его улыбку. Значит он способен на обратное.
– Слон тоже не Апполон, Марина. Но ты его любишь.
– Слон безобразен. Но разве ты не замечаешь его обаяния? И сколько отталкивающего в Бережнове!
Я с ней не согласился. Но не во всем. Я не любил судить по внешности. Потому что как художник понимал, что внешнее проявление натуры – это зачастую обман. Обман, которым мы, художники, в основном и пользуемся.
Это был последний наш вечер с Мариной. И мы этого тогда еще не знали и не могли знать. Ничего не говорило о нашей разлуке. И я, как всегда, привычным жестом набросил куртку, захватил мольберт и крепко обнял Марину.
– Марина, девочка моя. Ну давай хотя бы сегодня ты не станешь плакать и злиться на меня. Сделай мне этот подарок. Ведь я вновь приеду. Время идет и оно обязательно пройдет. Все, как всегда…
– Но так не бывает, Тим! Мне страшно. Слишком уж часто все повторяется. Вдруг это не повторится. Твой приезд. Я. Твои картины у моря.
– Ты повторяешь это каждый раз, Марина. И тем не менее все повторяется. Истому что нас уже ничто не сможет разлучить. Я это знаю точно. И ты это тоже должна знать.
Но Марина не выдержала и расплакалась.
– Ну вот, опять слезы, – я поцеловал это милое заплаканное лицо. – Ну все, Марина. Не надо. Ты делаешь мне больно. И я оторвал силой ее от своей груди. – Еще чуть-чуть, еще совсем капельку, ты потерпи. И мы никогда больше не расстанемся. Я улыбнулся. Я искренне верил в свои слова. Я ни о чем не догадывался.
– Я провожу тебя, Тим.
– Что ты! Посмотри какой дождь! Я не хочу, чтобы ты заболела. Я не хочу, чтобы тебе когда-нибудь было больно. Я пойду, Марина…
– Слон, проводи ты его.
Слон с готовностью кивнул. И Марина протянула ему свое большой серый зонт.
– Слон, проводи его. И возвращайся сразу же ко мне! Я расскажу тебе, как мне грустно и одиноко. Мы целый вечер будем болтать с тобой о Тиме. Хорошо, Слон? Я снова и снова расскажу тебе, как я его люблю…
Она протянула мне руку. И слон потерся своей небритой щекой о ее ладонь.
– Пока, моя девочка, – и я, как можно веселее подмигнул ей. Не ругай меня сильно. А то следующий раз не помирюсь с тобой.
– Пока, Тим, – сквозь слезы выдавила она.
Я знал, что она прильнула к окну. Я знал, что она смотрит нам вслед. Но не оборачивался. И не хотел встречаться с ней взглядом. Я не хотел лишних упреков и слез. Я знал, что в любом случае обязательно вернусь. И никакие силы не смогут нас разлучить. Но силы судьбы я так и недооценил. И в этом была, возможно, моя главная ошибка.
Слон держал зонт над моей головой. И неуклюже ступал своими косолапыми лапами по вязкой грязи. И его рваные тапки промокли насквозь. И на его узкий дырявый пиджак с короткими до смешного рукавами попадали грязные брызги.
– Бедный мой Слон. В следующий приезд я обязательно куплю тебе ботинки. Блестящие, лаковые. И куртку тебе подарю, Слон. И выброшу ко всем чертям твои старые вещи!
Слон от неловкости еще больше сгорбился. И попытался подтянуть рукава. Но бесполезно. Они были слишком уж коротки.
– Ничего, Слон. Все образуется. Все будет – класс! Ты мне веришь?
Он закивал своей стриженой головой.
– Если бы ты знал, Слон, как мне без нее плохо! Я впервые узнал, что значит любить женщину. И я впервые узнал, что такое настоящая женщина. Если бы ты знал, какие глупые куклы окружали меня. А Марина… Она совсем другая. Она ни на кого не похожа. Правда, Слон? Вот так. И я все сделаю, чтобы мы были вместе. А ты знаешь, Слон, это случится совсем скоро! Гораздо скорее, чем думаешь ты и чем думает она. И, возможно, следующий приезд, станет последней нашей встречей. Потому что больше мы с ней не расстанемся. Никогда!
Слон радостно улыбнулся своей безобразной улыбкой. И заглянул вглубь моих глаз, словно удостовериться, не вру ли я.
– Я не вру, Слон. Мои дела идут неплохо. А за эту работу, – и я кивнул на картину, – мне могут заплатить немало. – Мы уже можем снимать квартиру. И я заберу Марину с собой. Навсегда, Слон! И она покорит весь сумасшедший многомиллионный город! Потому что она совсем другая!
Слон всхлипнул. И с жалостью посмотрел на меня. – Не печалься, дружище! Мы обязательно будем наезжать в поселок. Обязательно. Я тоже не могу жить без моря. И Марина не может. И мы всегда будем помнить тебя… Поверь, Слон, всегда!
Слон в порыве благодарности схватил меня за руку. И крепко ее пожал. А я похлопал по его плечу.
– А как мы будем жить, Слон! Только я и Марина. Только она и я. И никого в целом мире! Мы закроемся от ненужных звонков и ненужных встреч! От ненужных людей и ненужных глаз! Потому что это все бессмыслие, пустота, Слон! И ничего настоящего. Только ложь и страх остаться наедине с собой, потому что наедине с собой можно понять, чего ты стоишь. А мы с Мариной не боимся одиночества. Потому что мы знаем, что одиночество – единственный шанс на правду, единственный шанс узнать мир и узнать себя в мире. Ведь правда, Слон? Ведь ты тоже из нас, одиночек! Я посвящу Марине свои лучшие идеи. Я брошу к ее ногам всю свою жизнь! Все свои победы и удачи. А они у меня обязательно будут! Поверь, Слон! Да они уже есть, черт побори! Но главная победа еще впереди! Я это знаю. Я открою свой, новый мир. Как когда-то открыл Самойлов. И этот мир тоже будет благодарным и прекрасным. И я подарю его Марине, – мои глаза возбужденно блестели. И я остановился. Слон поддался моим эмоциям. И с нескрываемым восхищением смотрел на меня.
– Ты не хочешь, чтобы была счастлива эта женщина, Слон?
Слон очень хотел ответить: да. Крикнуть: да, да. Заорать на весь мир: да, да, да! Но не мог. И в его глазах выступили слезы. И я крепко пожал его огромную ладонь.
– Я тебя понял, Слон. Считай, что твоя мечта уже сбылась. Я сделаю ее счастливой! Чего бы мне это ни стоило. Прощай, Слон!
И мы крепко обнялись.
– Ты единственный, кому я могу открыть до конца свое сердце.
– Прощай, море! – я помахал морю рукой.
Оно запенилось, забурлило, зашумело. Оно тоже мне кричало: прощай!
С тех пор я никогда не видел Марину. И никогда не увижу. Я не знаю, как я мог пережить эту утрату. Эту ни с чем не сравнимую боль. И все же я ее пережил. И порой мне становилось горько от того, что оказывается человек способен пережить все. Я не спал ни одной ночи за четыре года спокойно. Перед моими глазами мелькало ее смуглое лицо с отточенными, как на скульптуре, неправильными чертами. На своих губах я физически ощущал ее горячие поцелуи. На своей коже я чувствовал ее нежные прикосновения. И мне она казалась уже нереальностью, мифом, мечтой. Мне казалось, что я никогда не встречал такой женщины. Потому что таких женщин не бывает. И утром я с нездоровой радостью бросался в бессмысленные разговоры, пустые взгляды, сигаретный дым, запах дорогих духов и отвратительные поцелуи сладкой помады. Мне это казалось гораздо реальнее. Это меня возвращало к жизни. Пусть крикливой, пусть суматошной, пусть пустой и наигранной. Но – жизни. И эта жизнь мне казалась гораздо реальнее морской пены, криков чаек, касающихся волны и почти неземной женщины, опускающееся на раскаленный песок. Но вновь наступали ночи. И я вновь слышал этот запах. Так пахла ее кожа – запах моря. Но море не пахнет! И я до боли сжимал свои виски! И вновь проваливался в черную бездонную дыру. И утром долго не открывал глаза. Мне хотелось обманывать судьбу. Мне хотелось кричать: это не правда! Вот сейчас я открою глаза. И увижу смуглое лицо. И комната заполнится запахом моря. А она улыбнется мне белозубой улыбкой и скажет:
– Ну же, Тим! Сколько можно спать! Так можно проспать все утро! И твоя жизнь от этого станет в два раза короче. Ты хочешь короткой жизни, Тим?
И я открывал глаза. И перед глазами – голые стены. И перед глазами – бесконечное одиночество. Которого я уже боялся. Потому что не верил в свои силы. И я плакал от бессилия. И закрывался с головой одеялом. Я не хотел больше утра. Я хотел короткой жизни.
Я никогда больше не ездил к морю. Я не мог видеть те лица, которые ненавидели Марину и которые любили. Так или иначе, но они были живы. И я не мог простить целому миру, целому человечеству, что она по-прежнему дышит, движется, смеется и развлекается. Мне казалось, никто на это не имел права. Если не было в мире Марины.
Женился я от отчаяния. От страха одиночества. И первое, что возненавидел в своей жене – это ее имя. Я считал, что единственное имя, которое всегда останется на моих губах – это имя моей возлюбленной. Постепенно я стал ненавидеть в своей жене ее правильные плавные жесты. Ее правильный ум, ее правильную красоту. Она многое мне прощала. Но единственное, что она так и не смогла смириться – это то, что я ни разу так ее и не нарисовал. Этого она мне не простила. И я облегченно вздохнул, услышав о разводе. Я постепенно стал приходить в себя. И мне вновь понадобились полная свобода и полное одиночество.
