Димфна Кьюсак - Полусоженное дерево
Глупая, жадная до жизни, опьяненная романтикой, она желала лишь одного – получить какую-нибудь службу в летной части, когда в Дулинбе возобновил работу аэродром. Мать предупреждала, что эта работа может быть временной и кончиться ничем, что в ее же интересах лучше остаться на почте, где она будет рядом с отцом, ведь теперь она уже окончила школу.
Мать всегда была слишком осторожной, всегда боялась, что какой-нибудь неверный шаг выбьет ее из привычного, маленького мирка, в котором она прожила всю свою жизнь.
Отец молчал. Он разрешил ей уехать, словно ее выбор был единственно правильным. И она уехала. Распрощалась с крошечным домиком, его старомодной верандой и уехала.
База представляла собой просто-напросто запасной аэродром для военных самолетов. Кроме небольшого административного здания да взлетной площадки, расчищенной среди леса, там ничего не было. И все же новая работа явилась для нее именно тем, о чем она мечтала. Она с удовольствием приезжала в небольшую аккуратную контору с желтыми лакированными столами и хромированными современными стульями, и ей казалось, будто она вступала в иной, совершенно новый для нее мир, такой не похожий на все, что она видела и знала в Дулинбе.
Она жила, напряженно прислушиваясь к звукам прилетавших самолетов, они зачаровывали ее.
Работа на машинке уже не была для нее скучным и нудным делом, и даже заполнение листов прибытия и вылета самолетов не обременяло ее. Явившимися из мира приключений казались ей летчики, стремительно входившие в контору. Все они были чуть заносчивы и самовлюбленны, все заговаривали с ней и мерили ее взглядом с головы до пят, а она, чтоб хоть как-то быть похожей на них, специально для этого носила темно-синюю юбку и светло-голубую кофточку. Она знала, ей к лицу был этот наряд. Об этом убедительно говорили взгляды летчиков, и ей еще больше хотелось, чтобы эти молодые, энергичные парни смотрели на нее с явным обожанием, а не осторожным оценивающим взглядом, какие бросали на нее фермеры и рыбаки из-за конторки почты.
Теперь она могла здраво оценивать все, вспоминая те давно минувшие дни. Странно, но все ее страдания и унижения, так долго не дававшие ей покоя, закончились вместе с лесным пожаром. Они просто сгорели. Точно так же, как сгорела и она сама. Но она была не из того материала, из которого сделаны эвкалипты и хинные деревья. Она не сможет, как они, возродиться к жизни. Из ее сгоревшего сердца уже никогда не потянутся новые побеги.
Кто же это сказал, будто лучше полюбить и потерять любовь, чем вообще никогда не любить? Если бы она осталась в Дулинбе работать на почте, то со временем, конечно, вышла бы замуж за одного из тех здоровенных парней, которые приходили, опирались о конторку своими загорелыми руками и глазели на нее так, что даже ей со всей ее безжалостностью и бессердечием становилось не по себе. Потом она уехала бы на маленькую ферму где-нибудь в окрестностях Дулинбы и зажила бы там, как многие другие женщины, удовлетворенная, загруженная работой и окруженная кучей ребятишек.
И что, собственно, в этом плохого? Как человеку предугадать, где лучше?
Глава девятая
Кемми и щенок бежали по каменистой тропинке к берегу, где уже начинался отлив. Острые скалы бомборы отчетливо вырисовывались в воде, и волны с грохотом разбивались о них. Мальчик старался сдерживать слезы, будто рядом с ним был отец, сурово говоривший: «Мальчики-аборигены не должны плакать».
Пройти посвящение означало научиться не плакать. Вот его отец был уже посвящен. Грампи говорил, что его внук будет посвящен, когда ему исполнится четырнадцать, а мама почему-то сердилась.
– Да не болтай ты об этом посвящении. И не забивай себе этим голову. Думай лучше о получении аттестата в школе.
Но чтобы получить школьный аттестат, надо много заниматься, а Кемми это не особенно нравилось. Вот посвящение, как о нем рассказывал Грампи, это нечто чудодейственное, после чего человек становился сильнее и лучше. Он так толком и не понял, в чем, собственно, состоял этот обряд, он знал только, что после него мальчик становился совсем другим. После посвящения, когда сумеешь вытерпеть любую боль, не заплакав и не проронив ни звука, будешь приобщен к мужчинам.
Отец отмахивался, когда он начинал допытываться, что же все-таки означало «пройти посвящение», и просил:
– Не заговаривай об этом, когда рядом мама. Потом все увидишь сам.
Мальчик знал, что этот обряд как-то связан со старыми шрамами на спине и груди у Грампи и у отца, они темными рубцами выделялись на их коже. Может быть, нечто подобное случилось и с тем мужчиной на берегу. Может быть, он тоже прошел посвящение? Но нет, он уже совсем взрослый. И потом, после обряда посвящения на коже не остается ни волдырей, ни красных рубцов.
Волны мерно плескались у песчаного берега, и от каждой набежавшей волны тревожнее становилось на сердце.
Нужно было непременно найти хоть какую-нибудь еду, чтобы прокормиться со щенком остаток дня. Кемми брел по берегу, высматривал следы черепах. Но здесь совсем их не было. Черепахи любят теплую воду и горячий песок, где могут вывестись маленькие черепашки, если, конечно, какой-нибудь голодный абориген не отыщет яйца и не съест их. А отыскать яйца было совсем не трудно, потому что на песке всегда оставались следы тяжелого панциря. Черепахи вырывали глубокую яму, прятали туда яйца и возвращались к морю. Но сейчас даже с первого взгляда было ясно, что здесь черепахи никогда не высаживались. Мальчик встречал на твердом песке лишь не смытые водой следы чаек.
О, если бы ему посчастливилось увидеть черепаху, возвращающуюся в море! Можно было бы взобраться на нее верхом, уцепиться за панцирь и проехать так до самой воды. Он видел, как мальчишки катались на черепахах. Черепахи тащили их до глубины, там они ныряли и возвращались на берег.
Кемми уходил все дальше по дюнам от того места, где остался мужчина, все дальше от почты, внимательно высматривая, нет ли где острой палки или проволоки для крючка, с помощью которого он смог бы вытащить из расщелины краба или поймать осьминога. Будь он посвящен, он, конечно, сумел бы сделать крючок и вытащить краба или осьминога из-под скалы. Эта мысль заставила мальчика заняться поисками более сосредоточенно.
Грампи показывал, как можно разбить на мелкие части твердый камень, сделать из осколков наконечник, привязать к палке тонкий шнурок, сплетенный из собственных волос, а потом заклеить смолой. Грампи даже мог обтесать кусочек зеленой стекляшки от разбитой пивной бутылки и сделать из него наконечник стрелы, и тоже приклеить к палке, разогрев на огне.
Но Кемми не умел всего этого делать.
«Слушай, па, – начал он неслышный разговор с отцом. – Почему ты никогда не говорил мне, что есть вещи, которые не записывают в школьный аттестат, но которые могут пригодиться ребенку, если он потеряется».
– Скажи мне, я действительно потерялся, как малыши из сказок, которые читала мне мама? – обратился он к щенку за неимением других собеседников. – Можно ли потеряться, если все-таки знаешь, где ты находишься?
Щенок залаял.
– Правильно, Наджи, – громко сказал Кемми, – не я потерялся, это потерялись мои мама и папа.
В горле у него защекотало, и он почувствовал, что если сейчас же чем-нибудь не займется, то может расплакаться, и тогда дух Грампи рассердится на него. Он свистнул щенку и помчался по краю дюны, проваливаясь по щиколотку в песок, похожий по цвету на мякоть созревшего плода пау-пау. Щенок не отставал ни на шаг. Так они пробежали до самого моря и остановились у края воды.
Он оглядел берег насколько хватило глаз. Нет, весь берег был пуст. Здесь было совсем не так, как на том берегу, где они останавливались раньше. Там прибой приносил множество всякой всячины, выброшенной с кораблей, и искусные руки превращали все это в нечто полезное. Кемми учился отыскивать эти предметы вместе с отцом и применять их с пользой для себя, приделывал к большим банкам проволочные ручки, и затем грел в них воду на огне, или сгибал крышки у банок поменьше так, чтобы из них можно было пить чай.
Когда они жили на своей ферме, у них был настоящий чайник и чайные чашки с ручками. Правда, они изредка разбивались, когда падали на пол. И тогда глаза у мамы наполнялись слезами.
Но даже если бы он и нашел сейчас подходящую жестянку, он вряд ли смог бы что-нибудь из нее сделать. Если родители задержатся и еще долго не приедут за ним, он все же научится делать все сам.
Кемми взглянул на буруны. По ним можно легко отгадать, где течение впадает в пролив между песчаными наносами и берегом. Отгадывать это научил его тоже отец, потому что, если ты не очень хорошо плаваешь, такое течение может захватить тебя и унести в пролив. Мальчик медленно вошел в воду, осторожно нащупывая ногой поток воды. Течение было несильным. Когда он оказался в воде по колено, он понял, что дальше идти не следует.
