Наталья Милявская - Адреналин
Андрюха по сравнению с ним просто ангел. Иногда в ясную солнечную погодуя вижу нимб над его головой. Он пришел проситься на работу в телекомпанию месяца на четыре позже Вадима. А так как Андрей был согласен на любую должность (чего не сделаешь в двадцать лет ради финансовой независимости от родителей!), шеф взял его с испытательным сроком в три месяца стажером к моему Максиму – в надежде, что из молодого дарования вырастет неплохой оператор. Оператор из него вышел никудышный – зато ассистент режиссера получился замечательный.
Энергии в нем столько, что ее с избытком хватит на освещение пары спальных районов. Он успевает выставить свет, поболтать с проходящей мимо девицей, сбегать купить всем кофе в ближайшем «Макдоналдсе», рассказать двадцать восемь новых анекдотов – и все это до того, как начнется съемка. И в своей академии экономики и чего-то еще там он вечно то бегает, то плавает, то боксирует за факультет.
И, разумеется, он подает всем нищим, которых встретит на своем пути, рад объяснить любому прохожему, как попасть с Гончарной улицы в Тетеринский переулок, знает наизусть практически всего Блока и совершенно серьезно считает, что жениться нужно один раз – и на всю жизнь. И умереть желательно в один день с супругой – нарожав предварительно штук пять детей и успев проводить внуков в выпускной класс. Частенько я думаю, что у Андрюхи не все в порядке с головой. Но потом понимаю, что не все в порядке с головой у меня.
У него просто гигантское чувство ответственности. Интересно, все мальчики, чьи отцы кадровые военные, такие же романтики и максималисты? Глядя на Андрюху, я думаю, что он родился и вырос не в Москве, а где-нибудь в Урюпинске, где мало народу, неспешно течет речка и воздух не отравлен парами цинизма, стяжательства и беспочвенного пафоса. Иногда мне хочется обнять его и прослезиться. Иногда – как следует дать ему под зад. Поверьте мне, когда рядом с вами находится совершенно идеальная личность, сложно удержаться от того, чтобы не взорваться от ее наивности, граничащей с идиотизмом.
За все полтора года я ни разу не видела его с девочкой. Нет, с ориентацией все в порядке. Кажется, он влюблен в какую-то девицу, которая не собирается отвечать ему взаимностью. С этим и живет – переключиться на кого-то другого Андрюхе совесть не позволяет.
Сейчас он уволился с телекомпании, чтобы вплотную заняться учебой. Четвертый курс, как-никак. А еще у него всегда с собой в рюкзаке книга Паланика «Бойцовский клуб». И он лучше всех умеет раздувать кальян. Уже одно это делает его бесценным!
Последней к нашей компании присоединилась Маша. Лично я считаю ее негласным секс-символом нашей компании. Когда Машка выходит из своего красного «мини», по очереди доставая из салона длинные ноги, потом откидывая со лба роскошные белые волосы, поправляя декольте и вставляя в зубы сигарету, проезжающие мимо авто устраивают клаксонную какофонию в ее честь. По сравнению с Машей я – рыжая пигалица, с размером груди, стремящимся к нулю. А уж если она на каблуках…
Именно так мы и познакомились – в супермаркете она наступила мне на кроссовок своим каблучищем, а я, взвыв, обозвала ее сукой. Она произнесла басом: «На себя посмотри!», и после этого я уже не смогла удержаться от хохота. Когда я отсмеялась, она сказала: «Клевая сумка!» На сумке, которую мне привезла одна знакомая из Голландии, были изображены две совокупляющиеся обезьяны. «Ага!» – сказала я. «Не хочешь выпить кофе?» – спросила Маша. Я согласилась – и мы пили кофе в «Шоколаднице», потом виски в «Этаже», потом – абсент у нее дома. Через неделю абсент и виски у нее дома регулярно пила вся наша компания.
Может быть, мы с Машкой – две латентные лесбиянки, раз прониклись друг другу такой симпатией с первого взгляда?
Машку делят родители. Они развелись, когда ей было четырнадцать. Мать вышла замуж за итальянца, имеющего отношение к дипломатическому корпусу Италии, когда Маше стукнуло семнадцать, и сразу после окончания школы забрала ее к себе в Рим. Маша получила какое-то немыслимое высшее образование в сфере бизнеса и уже почти устроилась в одну престижную адвокатскую контору, но тут, пять лет спустя, отец неожиданно решил переманить дочь к себе.
Он заявил, что ребенок непременно должен вернуться в Россию, и… подарил ей клинику медицинской косметологии в Москве. Сам Машкин отец занят в газовой сфере, но, по его мнению, девочка должна руководить чем-то по-настоящему женским. И еще он купил ей двухуровневую квартиру на Патриарших прудах, оформленную каким-то дорогим дизайнером. Когда Маша в нее въехала, в квартире было все необходимое для житья, включая забитый продуктами холодильник, инсталляцию из наиболее известных работ Уорхолла на стене спальни и двадцать рулонов розовой туалетной бумаги в туалете. Узнав, что вся эта подаренная жизнь удовольствия ей не приносит, вы справедливо назовете Машу идиоткой.
В обществе бывших подруг, которые за пять лет изрядно протюнинговались силиконом, ей скучно. На должности директора клиники ей тяжко. Маша – не из тех, кто будет каждый день таскаться на работу и мурыжить подчиненных дурацкими придирками. Московские тусовки ее не радуют – впрочем, меня это не удивляет. Думаю, она еще пару лет проведет в Москве, а потом свалит к матери в Рим.
В ее ухажерах я вообще запуталась. Сначала у нее был некий итальянец тридцати четырех лет, делавший какой-то бизнес в России, потом ее бывший одноклассник, занимающийся продажей древесины. Потом появился смешной замредактора глянцевого журнала, все время называвший Машу «мишуткой». Потом она отшила замредактора и снова вернулась к итальянцу. Сейчас она периодически летает к нему на выходные. Или это уже не итальянец?
По поводу ее отношения к Вадику… Сдается мне, они так и будут упорно играть в друзей. Маша считает Вадика похотливым самовлюбленным выскочкой. А Вадик Машку – снобом и флегмой. Я надеюсь, что когда-нибудь дело сдвинется с мертвой точки. Хотя, учитывая уровень упрямства одного и второго, к тому времени мы все уже выйдем на пенсию.
Ну а я… Себя я знаю всю жизнь. Это вовсе не означает, что я смогу вам рассказать о себе. Сейчас я пишу диссертацию. Зачем мне это нужно, я тоже не смогу объяснить. Вряд ли после защиты я пойду преподавать в какой-нибудь вуз, чтобы ежедневно видеть лица несчастных студентов, которых я истязаю странным ненужным предметом. Ну а если я скажу вам, что лично мне нравится работать над диссертацией по социальной философии, вы же мне все равно не поверите, да?
А еще два раза в неделю я появляюсь в эфире одного музыкального телеканала и несу всякую жизнерадостную чушь. За это мне неплохо платят. И я больше не встречаюсь с Максимом – с тех пор, как он завел интрижку с новенькой корреспонденткой Олей. У меня с тех пор вообще не возникает желания с кем-то встречаться…
В общем, не знаю, что именно так скрепило нашу компанию. Мы не съели вместе пуда соли, не выручали друг друга из неприятностей. Нам просто приятно вместе валять дурака.
Однажды мы блевали с Английской набережной, когда, рванув на выходные в Питер поглазеть на белые ночи, траванулись вином, купленным на розлив в три часа утра в каком-то смутном магазине. В другой раз крали наперегонки шоколадные батончики в «Ашане». В третий – шлялись по полуразрушенным крышам каких-то старых заводских цехов (дело было в Туле). Прошлой осенью мы на спор добирались автостопом до Нижнего Новгорода. В остальное время мы пьянствуем и мусорим в квартире у Машки. И рассуждаем о геополитике и массовой культуре, изо всех сил умничая друг перед другом.
Если вы скажете, что мы – придурки, сочтем это за комплимент.
6
Несколько дней никто вообще не вспоминал об этой адреналиновой истории. А в начале следующей недели Вадик позвонил мне сразу после эфира и невинно пойнтере-совался, свободен ли у меня вечер ближайшей пятницы. И по его интонации я поняла, что впереди у нас – не совсем обычный вечер пятницы…
В тот вечер мы выиграли на спор две тысячи евро. Наши первые две тысячи евро.
Все было проще простого!
К полуночи мы с Машей, разодетые в пух и прах, заявились в один из самых популярных клубов столицы. Классика жанра – две скучающие пригламуренные девицы в декольте и на каблуках (прощайте, мои ноженьки!), томно повисшие на перилах второго этажа с «мохито» в руках. Кто-то глазел на нас, на кого-то глазели мы, на сцене зажигала Ёлка – таким образом мы убили около часа времени. Потом Ёлку сменили девочки go-go, похожие на перемазанных блестками сказочных эльфов, диджей завел поистине сумасшедший хаус, потом Машка невежливо отшила парочку парней, которые начали к нам активно клеиться… Потом наконец-то Вадик прислал мне эсэмэс. Я толкнула Машу локтем, сунула в рот трубочку от коктейля, и мы приняли наиболее привлекательные позы.
Компания, которая минут через пять прошествовала мимо нас, состояла из трех парней от 20 до 25, девушки, полноватой шатенки с неестественно пухлыми губами, которой я навскидку дала не больше 18 лет, и Вадика. По случаю тусовки Вадик вставил в ухо громадную серьгу, вальяжно расстегнул до пупа свою любимую рубашку от «Dsquared» с накладными кармашками и, кажется, слегка переборщил с автозагаром. Как раз то, что нужно!
