Юрий Дружников - Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова
Разумеется, помощь беглецам местные жители оказывали чаще всего за деньги. Бежавшие без особых трудностей попадали за границу. В 1900 году журнал "Тюремный вестник" сообщал, что сибирскую ссылку высочайшим повелением отменили, а точнее - сократили на 99 процентов как наследие прошлого (вроде пыток и телесных наказаний), вредное для края. Ссылались лишь наиболее опасные представители подпольных организаций, в частности большевики. Сталина, например, арестовывали семь раз, ссылали пять раз, бежал он из ссылки четырежды. В разгар репрессий 30-х годов, после суда над Трофимом, страна официально праздновала 30-летие первого побега Сталина из сибирской ссылки.
Сосланные Сталиным в Сибирь крестьяне рвались на родину, не понимая, за что их привезли сюда. Число ссыльных поселенцев в советское время постоянно росло: в 20-е годы сюда везли казаков с Кубани, в 30-е - украинцев, в 40-е - латышей, и все время - русских. Находились и люди, готовые им помочь. Но то, что с точки зрения большевиков было гуманно вчера, ныне, когда они захватили власть, стало преступлением. В народе такая перемена взглядов не могла произойти быстро: ссыльные для сибирских жителей оставались страдальцами.
Царское правительство сравнительно мягко наказывало тех, кто помогал ссыльным. Теперь на них обрушились репрессии даже более жестокие, чем на самих беглецов. "В спецпоселках комендатуры следили за людьми, - вспоминает учительница Кабина. - Исчезает человек - сообщают, идут с собаками. Из Герасимовки тогда тоже выслали человек двадцать, и летом сосланные бежали сюда с Севера, жили в лесу, в шалашах, им тайно носили еду". Один из лагерей ссыльнопоселенцев находился в двадцати километрах к северу от Герасимовки. Здесь от голода и болезней в болотах умирали тысячи людей, привезенных с юга России. Им терять было нечего: кто не бежал, погибал в тайге.
Теперь, при советской власти, организаций, помогающих беглецам, не осталось, но отыскались добые люди. Трофим Морозов не был борцом за светлые идеалы справедливости, и если он помогал голодным и умирающим вернуться домой, он рисковал сам. Если за справки беглецам он брал деньги, то есть взятки, то деньги эти были ему главным образом на пьянки с районными уполномоченными - в расчете на то, что они будут милостивей и оставят часть хлеба жителям. Одного не предвидел Трофим - сыновнего предательства. Но брал ли он взятки?
В газете "Тавдинский рабочий" после убийства Павлика писалось: "Банду во главе с Трофимом Морозовым судила выездная сессия в Герасимовке". "Арестованы были Трофим и два члена сельсовета, - вспоминает одноклассник Павла, Прокопенко. - Потом приехали неизвестные люди и посадили нового председателя". Однако, как выяснилось, все происходило не так просто и совсем не так, как писали сочинители официального мифа. Вот что рассказал нам крестьянин деревни Герасимовка Лазарь Байдаков.
"Когда ушел из председателей Трофим, оказалось, что в сельсовете справки по-прежнему выдают. Туда обратился один спецпереселенец, попросил справку. Ему дали чистый бланк, велели за ночь дойти до станции и быстрей уехать. Ну, он вышел на станцию и ищет: к кому обратиться, чтобы грамотный был да бланк заполнил. Видит, гуляет прилично одетый пассажир, ждет поезда. Он к нему. Тот согласился помочь. "Пойдем, - говорит, - ко мне на квартиру. Там у меня ручка и чернила. Все нарисуем, и поедешь". Привел его на улицу Советскую, дом 39, в районное ОГПУ. Он оперуполномоченным оказался. Сразу на допросы: где, да как, да кто. Пообещали ему: если поедет с ними в Герасимовку и еще справку достанет, отпустят. Повезли беднягу два вооруженных чекиста, дали деньги, наколотые иголкой, то есть меченые, и всех в сельсовете взяли. Оказалось, подпись Трофима они рисовали. Именно рисовали, так как сами были неграмотные".
"За сельсоветом следило ОГПУ, а не Павлик, - говорила нам учительница Кабина. - Но суд не мог доказать вины Трофима Морозова, и тогда сын заявил, что видел, как отец этим занимался. Павлик врал, так как в это время отец с ними уже не жил и мальчик не мог видеть, как тот подделывал справки. Могла знать его мать Татьяна, да и то из сплетен". Это подтверждает и крестьянка Беркина: "У Трофима улик не нашли, и он бы отвертелся. А Павлик заявил, что отец брал взятки. Павлик не был свидетелем на суде, как пишут, - они сами с матерью пришли. И Татьяна давала на суде показания против Трофима, то есть донесла она сама. Тогда Павлик тоже показал на отца, даже судья его остановил: "Ты маленький, посиди пока".
Итак, возможно, Трофим вообще не был виновен в том, в чем его обвиняли. По меньшей мере его вина на суде не была доказана. Он уже не работал в сельсовете. Фальшивые справки выдавались за деньги теми, кто там продолжал работать. Пойманные с поличным, они под страхом наказания свалили вину на Трофима, сделав его соучастником.
Мы недооценили бы роль секретных органов, если бы предположили, что те полагались только на мальчика. Наивно думать, что за четырнадцать лет советской власти, к моменту суда, ОГПУ не завербовало в деревне взрослых доносчиков. Но донос мальчика на отца все же можно считать доказанным фактом. Сделан он был не по политическим причинам. Реальная причина доноса - жгучая ревность оставленной женщины, решившей отомстить бросившему ее мужу.
Отца Павлика отправили по этапу на Крайний Север. Герасимовцы вспоминают, что он написал письмо Татьяне и детям - не из ссылки, а из лагеря. После убийства детей Морозовых заведующий клубом, бывший по совместительству секретарем партячейки, сочинил Трофиму ответ от имени Татьяны, чтобы он как враг народа больше сюда, в Герасимовку, писем не слал: нет тут у него ни жены, ни детей. 28 ноября 1932 года газета "На смену!" сообщила, что Трофим погиб.
"Его приговорили к расстрелу после убийства Павлика, на всякий случай", - сказал колхозник из Герасимовки, без вины отсидевший в лагерях и не назвавший своего имени. Татьяна Морозова на наш вопрос сообщила: "Я написала в Верховный Совет - узнать, что с Трофимом. Ответили, что он расстрелян. Он сам себе яму выкопал перед расстрелом". - "Откуда это известно?" - "Мне сказали".
Так или иначе Трофим Морозов исчез в лагерях.
Глава третья. ДРУГИЕ ПОДВИГИ МОРОЗОВА НА БУМАГЕ И В ЖИЗНИ
Литературные источники единодушны в том, что героический период жизни мальчика Морозова начался после доноса на отца. Желание авторов растянуть это время понятно: чем дольше герой совершает подвиги, тем выше его заслуги. В большинстве источников дата суда над Трофимом - и, следовательно, первого подвига Павла - отсутствует. Второе издание Большой советской энциклопедии указывает на 1930 год ("разоблачил своего отца").
Однако следственное дело в"-374 содержит три более весомые даты начала доносительства Морозова. "В ноябре месяце 1931 года выказал своего родного отца". И даже еще точнее: "25 ноября 1931 года Морозов Павел подал заявление следственным органам о том, что его отец..." Там же героический период определяется так: "...на протяжении текущего года...", то есть только 1932 год. Учительница Кабина сказала, что суд над Трофимом был в начале 1932 года.
Наиболее авторитетной для отсчета представляется дата регистрации первого доноса - 25 ноября 1931 года. Тот, кому Павлик донес, оставался в деревне несколько дней. Затем прошло еще трое или четверо суток, пока отца арестовали. Следствие продолжалось три месяца. Трофим жил до суда в деревне еще три дня. Итак, между доносом и судом прошло не менее трех с половиной месяцев. Следовательно, суд состоялся в марте 1932 года. Выходит, героическая деятельность пионера Морозова продолжалась с марта по начало сентября - не более шести месяцев.
К суду в деревне уже знали, кто донес на Трофима. С легкой руки деда юного секретного агента прозвали "Пашка-куманист" (то есть коммунист) и кидали в него камнями. Его ругала и стыдила родня. Дедушка Сергей, с которым до этого жили одной семьей, после суда над сыном Трофимом перестал не только помогать, но и пускать невестку и внука к себе во двор. У отца решением суда конфисковали имущество. Сделали это в старой семье, так как в новой у него ничего не было. Таков был непредвиденный результат доноса: Татьяна с детьми осталась уже совсем нищей. Она вынуждена была зарезать и сдать государству единственного теленка. Детей ей было кормить нечем. Дома стало тяжело.
Авторы с удовольствием сообщают нам подробности нового этапа жизни юного доносчика. Уполномоченного, с которым Павлик имел дело, повысили в должности, и тот уехал. Теперь Морозов целыми днями торчал в сельсовете, слушал о чем там говорят. "Каждый новый приезд работников из района, разговор с ними все больше воодушевлял Павлика Морозова", - писал Соломеин в газете "Всходы коммуны". В книге он отмечал скромность мальчика: "Павлик не понимал еще всей важности своего геройства".
Зато после успешного первого доноса мальчик ощутил себя в новом качестве. Соломеин пишет: "Наутро, по дороге в школу, Павка, проходя мимо двора Кулукановых, услышал какой-то разговор. Он притаился у ворот". Он подслушивал о чем говорят люди, собравшись кучкой, заглядывал в щели, выясняя, что происходит за заборами. "Нынче стены ушатые", - твердил соседям его дед. Дядя Кулуканов называл Павлика "первейшим соглядатаем на селе". Слово "соглядатай" употреблено в Библии. Оно означает не просто добровольного доносителя, но человека, который выполняет поручения.
