Юрий Козлов - Воздушный замок
Настала пора пить чай, и вместо ожидаемых многочисленных розеточек, тарелочек, конфетниц, крохотных кусочков торта, чайных ситечек на накрахмаленной скатерти — всего того, чем ныне люди подчёркивают наследственную свою интеллигентность, Маша увидела простую клетчатую клеёнку на столе, на ней три огромные чашки, железный чайник и торт, грубо нарезанный прямо в коробке. А перед бабушкой стояла стройная рюмка с коньяком. Бабушка приглашающе повела рукой. Чаепитие началось. Что удивило Машу, так это то, что Бикулина и бабушка ели торт прямо из коробки, никаких розеточек не было и в помине, и пили красноватый, щедро заваренный чай, прихлёбывая, совершенно не стесняясь порицаемых звуков. Бабушка с интересом поглядывала на Машу. Маша робела. Так пить чай она не привыкла.
— Итак, дорогая моя девочка, — сказала вдруг бабушка, и Маша чуть не подавилась тортом, — что вы собираетесь нам поведать?
— Я?
— Да, вы!
Маша умоляюще взглянула на Бикулину.
— Что тебя интересует, бабушка? — вздохнула Бикулина. — Спрашивай, Маша не обидится.
— Вы недавно переехали в наш дом?
— Уже две недели.
— А чем, простите, занимаются ваши родители? — Бабушка отвела взгляд: наверное, ей самой было стыдно, но не задать этот вопрос она не смогла.
— Папа архитектор, — ответила Маша, — а мама тоже архитектор, но сейчас она занимается интерьером.
— Так-так… — бабушка задумчиво смотрела на Машу. Бикулина молчала. И молчание языкастой, неугомонной Бикулины настораживало Машу. Ей казалось, что, войдя в дом, Бикулина тотчас погасла как лампочка, подчиняясь некоему заведённому порядку вещей. Нравится ли этот порядок Бикулине, не нравится — можно было только догадываться. Почему так равнодушна, дремотно спокойна Бикулина — великая мастерица ломать заведённые порядки, не признающая никаких порядков, кроме тех, которые устанавливает сама? Здесь был какой-то секрет и, возможно, был ответ, который так настойчиво искала нынешняя осенняя Маша. Но тогдашняя, трёхлетней давности, весенняя Маша ничего не знала. И словно чёртик дёрнул её за язык.
— А вы сами, простите, — громко спросила она у бабушки, — чем занимаетесь? На пенсии?
Бабушкин взгляд сделался совершенно неподвижен, и Маше показалось, что она смотрит в глаза сове.
— Видишь ли, — медленно произнесла бабушка, — мне приходилось заниматься в жизни многими вещами, и вряд ли тебе будет интересно слушать перечень моих профессий… Поэтому я скажу только одно: я мать своего сына! И бабушка Юлии! Этого достаточно?
— Извините, пожалуйста… — Маша уткнулась в блюдце.
Бикулина хмуро молчала. Маша украдкой взглянула на неё, надеясь встретить в глазах Бикулины понимание и одобрение, но… пустыми были глаза Бикулины! «Ей всё равно? — подумала Маша. — Или же она считает, что безумная бабушка права? Это она в своём уме, утверждая, что она мать своего сына?»
— Я сейчас вернусь… — Маша окончательно растерялась. — Пойду причешусь… — И выбежала в прихожую.
Овальное зеркало в мраморной оправе мрачно отражало стоящий напротив высокий чёрный шкаф. Маша взглянула в зеркало и удивилась, какое бледное у неё лицо, словно изморозь какая-то на нём появилась. Так удивительно преломлялся свет в прихожей. Сюда доносился вибрирующий бабушкин голос: «…только сейчас поняла, Юля, ты осталась в Москве, чтобы не мешать… много работать, чтобы вытащить эту одесскую команду, по крайней мере, в призёры… Можно было сделать иначе… Зачем драматизировать события… позорить отца… на дерево… не обезьяна, не разбойница из шайки Робин Гуда…»
— Маша! — закричала из кухни Бикулина.
— Иду! — Маша вернулась в кухню.
— Я думаю, тебе надо написать отцу письмо и объяснить своё поведение… — продолжала бабушка.
— Хорошо, я так и сделаю, — кивнула Бикулина.
— Кстати, милая моя девочка, — обратилась бабушка к Маше, — твой отец случайно не проектирует спортивные сооружения?
— Нет. Он занимается жилищным строительством.
— То есть строит эти ужасные бетонные коробки?
— Ему самому неприятно…
— Когда твой отец тренировал свою первую команду в Хацепетовке, — повернулась бабушка к Юле, — они каждый раз проигрывали, когда их вратарь защищал западные ворота. Потом выяснилось, что идиот-архитектор так спроектировал стадион, что солнце с семи до половины восьмого светило вратарю прямо в глаза и он пропускал голы. Правда, потом, — хитро сощурилась бабушка, — твой отец это разгадал и всегда старался, чтобы западные ворота в первом тайме достались противнику. Кстати, девочки, — перестала смеяться бабушка, — пойдёмте в комнату, я вам кое-что покажу… — Голос её сделался таинственным.
Прошли в комнату, где стену украшал макет футбольного поля, на нём крепились магнитные фигурки игроков.
— Я хочу сказать одну очень важную вещь, Юля, — прошептала бабушка и странно посмотрела на Машу, словно та могла оказаться предательницей. — Я долго думала я поняла, как нужно твоему отцу строить игру в одесской команде… — В глазах у бабушки вовсю прыгали чёрные мячики. Маше стало не по себе. — Длинный пас! Необходим длинный пас! — страстно продолжала бабушка. — Зачем эти бесполезные комбинации в центре поля, нужен длинный пас! Защитник перебрасывает мяч через центр поля сразу к нападающим, ты понимаешь, Юля?! Ты напишешь об этом отцу?
— Хорошо, хорошо, напишу…
— Юля, это необходимо! Поклянись, что напишешь! Если напишу я, твоя дорогая мамочка разорвёт письмо в клочки и отец ничего не узнает… Напишешь?
— Напишу, напишу… — Бикулина, как заколдованная, передвигала магнитные фигурки по полю.
Маша тихонько вышла в прихожую, щёлкнула замком и оказалась на лестнице. Совсем стемнело, и две звёзды дрожали в окне, как зрачки-мячики в глазах Бикулининой бабушки.
Спускаясь вниз, Маша думала, отчего Бикулина так строга к своим родителям и подругам? И почему ни разу во время диковинных бабушкиных речей усмешка не тронула уст Бикулины? Маша вспомнила, с каким трепетным уважением произнесла Бикулина слово «безумие»…
И впоследствии Маша замечала: стоило ей выразить радость по поводу хорошей погоды, полученной пятёрки, похвалиться, что смотрела интересный фильм, — мрачнела, как туча, Бикулина, злые молнии сыпались из глаз. Почему-то нормальные человеческие радости были неприятны Бикулине. Но вот Маша рассказывала… про страшный сон, когда ей показалось среди ночи, что потоки тёмной крови хлещут с белого потолка и маленькая белая девочка с синими глазами раскачивается на люстре среди кровавых потоков — и… веселела Бикулина, брала нежно Машу под руку, уводила в укромный уголок и страстно выпытывала подробности безобразного сновидения. А Маше горько и больно было вспоминать гадкие детали.
— Бикулина хорошая, только странная, — сказала однажды Маше Рыба. — Она любит всё такое… неестественное…
— Выходит, она… сумасшедшая? — шёпотом спросила Маша.
— Что ты! — возразила Рыба. — Просто, она странная.
— Почему же ты с ней дружишь?
— А ты? — спросила Рыба.
— Не знаю… — Маша представила в роли ближайших подруг всех девочек класса и поморщилась — такой пресной, неинтересной, скучной показалась дружба с ними.
— И я не знаю, — вздохнула Рыба, — дружу, и всё…
Разговор этот произошёл много позже, когда всё утряслось и отношения Бикулины, Маши и Рыбы стали напоминать треугольник с вечно меняющимися сторонами. Бикулина всегда была гипотенузой, Маша и Рыба изменчивыми катетами, поочерёдно приближающимися к строгой гипотенузе.
Пока же неотвратимо надвигалось что-то недоброе. Маша почувствовала это сразу после посещения Юлии-Бикулины и беседы с её безумной бабушкой.
— Скажи, Бикулина, — тронула Маша подругу за руку, когда они шли вместе в школу и бойкий утренний ветерок неприятно холодил ноги под платьями. — Тебе… не страшно дома с бабушкой?
— А почему мне должно быть страшно? — подозрительно посмотрела на Машу Бикулина.
— И… не жалко родителей? Я бы вся изревелась, если бы мои родители уехали.
— Это даже хорошо, что я осталась в Москве, — засмеялась Бикулина, — папаша будет в Одессе команду лучше тренировать, чтобы побыстрее в Москву перебраться.
— А команда? — спросила Маша.
— Команда? Какая команда?
— Ну, которую он там тренирует…
— Что команда?
— Она же к нему привыкнет. Значит, к ним потом придёт новый тренер?
Бикулина вдруг остановилась. Обошла вокруг Маши, внимательно её разглядывая, словно редкостным чучелом была Маша.
— Никак не пойму, — засмеялась Бикулина, — дура ты или…
Маша почувствовала, что слёзы наворачиваются на глаза.
— А ты сама, кто ты? — не выдержала она. — Почему нельзя с тобой нормально разговаривать? Кто ты такая?
