Александр Егоров - Третья линия
— Не помню. — Кити, всхлипывая, достала платочек и принялась утирать слезы. — Кажется, всю жизнь… Вдруг открываю глаза — и передо мной море. Как в кошмарном сне. Стива, объясни, что происходит?
— Пойдем в дом, — сказал Облонский.
— В дом? — переспросила Кити. — У тебя тут дом?
— Не совсем у меня, но дом. Пойдем, там твоя сестра скучает.
— Долли? Она тоже тут? Вот хорошо… А еще кто-нибудь есть? Я, наверное, выгляжу ужасно. Ужасно, Анна?
— Не трите так глаза. Пусть слезы сами высохнут, тогда глаза не опухнут.
— Ой, а я уже… Так больше никого нет?
— Только Левин.
— Кто?
— Ты не знаешь его? Левин Костя. Мой друг.
— Знакомое, вроде бы, имя, — сказала Кити. — Но припомнить не могу…
— Я начинаю думать, что здесь это в порядке вещей, — нахмурилась Анна.
— Вы о чем?
— Неважно, Кити. Вернее, важно, но поговорить об этом лучше дома. — Облонский приобнял Кити за плечи. — Пойдем. А то еще обгоришь на солнце и станешь некрасивой.
Девушка, всхлипнув последний раз, кивнула и доверчиво посмотрела на Анну со Стивой:
— Вы ведь не исчезните? Правда? Вы на самом деле тут? Это не мираж?
Анна с Облонским переглянулись и промолчали. На их лицах было написано сомнение.
* * *Когда Кити спустилась, все вновь собрались в гостиной. Долли по-прежнему хранила молчание. Левин с Облонским обсуждали преимущества ловли на мормышку. Анна стояла у окна и курила, глядя на море, которое понемногу начинало темнеть.
— Ага, вот и наша красавица. — Облонский повернулся к Кити. — Левин, дружище, помнишь эту красотку? Хорошеет с каждым днем, верно?
— Я… м-м-м… не… — Левин беспокойно заерзал в кресле, потом встал так, чтобы столик закрывал его носки, и довольно неуклюже поклонился. — Добрый день, барышня.
Кити хихикнула и кивнула.
— Ну, вспомнила Левина?
Кити нахмурила лобик, потом качнула головой:
— Н-нет… Может быть, и встречались где-то, лицо почему-то знакомо. Но я не припоминаю.
— Вот она — девичья память. — Облонский улыбнулся другу. — Кити, голубушка, садись с нами.
Левин вскочил, суетливо подвинул девушке свое кресло и замер, как солдат, ожидающий очередной команды.
Кити села, вежливо улыбнулась ему и посмотрела на Долли:
— Ты почему такая грустная, сестренка?
— Не обращай внимания, — сказал Облонский. — Долли сегодня весь день не в настроении. Расскажи лучше, почему ты здесь? И как сюда… попала? Левин, дружище, присядь, не маячь.
— Не знаю. — Кити виновато пожала плечами. — Я просто ревела на камне. Правда, Стива, Долли, мне было очень страшно. Думала, придется до темноты так сидеть. А я темноты очень боюсь. Как маленькая, да? Понимаю, что глупо, но поделать с собой ничего не могу. Да и мало ли кто тут может повстречаться. Вдруг какой-нибудь маньяк или еще что-нибудь в этом духе.
Ее передернуло.
— Один маньяк тут и правда есть, — сказала Долли, поглядывая на мужа. — Но я надеюсь, что хоть для тебя он безопасен.
— Маньяк? — Кити округлила глаза и оглянулась, будто ожидала увидеть у себя за спиной монстра с окровавленным топором.
— Долли шутит, — сказал Облонский. — Она у нас тоже большая шутница.
— Мда? — Долли хмыкнула. — Ну-ну…
И снова замолчала, глядя в одну точку.
— Выходит, милая, ты тоже не помнишь, как здесь оказалась? — отвернувшись от окна, спросила Анна.
— He-а. А что, еще кто-то не помнит?
Ей никто не ответил.
— Мрачновато здесь, — сказала Кити, окинув беспокойным взглядом комнату.
Анна подошла к камину, протянула руки к огню и, задумчиво глядя на весело пляшущие языки пламени, произнесла:
— Похоже, «я не знаю» — слова, которые чаще других звучат в этом доме. Я тут поразмышляла и выяснила одну интересную вещь. Вот скажи, Стива, ты много можешь вспомнить о своем прошлом? Давайте проведем маленький эксперимент. Пусть каждый напряжет память и поведает остальным о том, как он жил раньше. До того, как очутился в этом доме. Буквально в двух словах.
Анна села в кресло и обвела испытующим взглядом притихшую компанию.
— Кто первый?
— Да ну, странный вопрос, ей-богу… — Облонский откинулся на спинку кресла. — Вот тебе, пожалуйста: я женат без малого пятнадцать лет, сейчас у нас с Долли… гм… размолвка, но я уверен, что все уладится. Как видишь, ничего сложного.
— У вас есть дети?
— Конечно.
— Сколько? Один? Два? Мальчик? Девочка?
— Э-э… — Облонский задумался. Он долго тер лоб, потом принялся что-то подсчитывать на пальцах, шевеля губами. Наконец, сдавшись, он беспомощно посмотрел на жену. — Долли, у нас ведь есть дети?
Долли неуверенно кивнула.
— М-мальчики?
Долли пожала плечами и испуганно уставилась на мужа.
— Ничего не понимаю, — прошептала она.
— Что называется, «а был ли мальчик?» Видишь, милый мой Стива, — Анна ткнула пальцем в Облонского, — все не так просто. Хочешь еще вопрос? Где вы жили до вчерашнего дня?
— Мы… э-эм… — Облонский с минуту о чем-то напряженно размышлял, потом судорожно вздохнул и вытер вспотевший лоб. — Ничего не понимаю. Бред какой-то. Сплошные черные дыры. А ведь я никогда не жаловался на память. Вроде бы.
— С тобой все понятно. Есть еще желающие окунуться в прошлое? Левин, вы нам можете что-нибудь рассказать?
Левин, сидевший в дальнем, самом темном углу комнаты, заворочался в кресле, как медведь, по недогляду уснувший в барсучьей норе, густо откашлялся и тоном заправского рассказчика начал:
— А вот у нас в деревне случай был…
— Как называлась деревня? — быстро спросила Анна. — Когда туда приехали? Долго там прожили?
Левин немного попыхтел, поскрипел креслом и наконец притих. Из угла донеслось его озадаченное сопение.
— Долли, Кити, а вы что скажете? Две сестры… Вы дружно жили? Есть у вас еще братья или сестры? Во что вы любили играть в детстве?
Сестры переглянулись, но не проронили ни слова. Анна удовлетворенно кивнула.
— Понимаете теперь, что я имела в виду? У меня та же история. Я знаю, что у меня есть муж, но понятия не имею даже, как он выглядит. Пытаюсь представить, но не могу, просто черный силуэт перед глазами. В то же время я уверена, что, если он сейчас войдет в эту комнату, я тотчас его узнаю. Где мы с ним жили, какой жизнью? Этого я вспомнить не могу. Или взять тебя, Стива. Я знаю, что ты мой родной брат. Все остальное, что связано с тобой, стерто. Есть знание некоторых фактов, но это не воспоминания. Как, допустим, убийство Юлия Цезаря. Я знаю, что его убили, примерно знаю, почему и как, но я этого не помню, потому что не могу помнить. Забавно, да?
Все хмуро промолчали.
— Давайте рассуждать логически, — сказал после долгой паузы Облонский. — Мы неизвестно как оказались в этом доме. Мы представления не имеем, где он находится. Наша память полностью или почти полностью, — он бросил короткий взгляд на жену, — стерта, хотя все мы находимся в добром здравии. Нам известны наши имена. Друг друга мы тоже сразу же узнали. Долли помнит еще кое-что. Но в целом о своем прошлом мы не знаем почти ничего.
Облонский остановился и оглядел слушателей, ожидая возражений.
— При старческом маразме такое бывает, — сказал Левин.
— Для старческого маразма рановато, не находишь? Кити едва восемнадцать стукнуло. Да и сомнительно, чтобы у всех он начался одновременно. Это ведь не свинка.
Остальные не проронили ни слова.
— Мы словно возникли из ниоткуда, — воодушевившись этим молчаливым согласием, продолжил Облонский. — Выскочили в этот мир, как чертики из табакерки. И нет ни малейшей зацепки. А ведь всегда, всегда должна быть некая точка отсчета, которая позволяет человеку в любой момент определить, в каком направлении он движется, откуда и куда идет. А у нас этого нет. Вообще ничего нет, кроме имен.
— И вопросов, — снова встрял Левин.
— И вопросов, — кивнул Облонский. — Вывод: поневоле задумаешься о сверхъестественных силах.
— Теоретически, нам могли дать какое-нибудь сильное снотворное. Мы уснули, и нас перевезли сюда, в этот дом. А потеря памяти — просто побочный эффект, — сказала Анна.
— А что, если все это сон? — подала голос Кити. — Я сплю, а вы мне снитесь. Очень похоже, кстати.
— Угу. И мне снится тот же самый сон, так? Дом, море, комната… — Облонский похлопал по кожаному подлокотнику. — Кресло, ты, Анна и так далее.
— Нет-нет-нет. — Кити тряхнула головой. — Ты ведь часть моего сновидения и говоришь это не потому, что действительно видишь во сне то же самое, а потому, что тебе положено так говорить по сюжету сна. Если бы я видела носорогов, ты тоже видел бы носорогов, но не потому, что нам снится одно и то же, а потому, что в моем сне ты персонаж, который обязан видеть то, что вижу во сне я. Так понятнее?
— Да, намного, — хмыкнул Облонский.
