Игорь Всеволожский - Ночные туманы
Что, людей у нас мало? Молись не молись — все одно.
Что, я вру? Поручик Зенушкин был такой богомольный, дальше некуда. Бывало, все иконы оближет, на клиросе пел. А что получилось? Слышали? Пшик! «Погиб смертью храбрых». Я слышал, убили его, когда он под кустом оправлялся.
— Врешь!
— Кто? Я? Да мне раненые рассказывали, они в санитарном поезде мимо нас проезжали. Нет, братцы, я не верю ни в бога, ни в черта, верю только в удачу. Собирайтесь, поехали!
— Куда?
— К Черному морю. Прокормимся не хуже, чем тут.
— Найдем дядю Степу, — напомнил Сева. — Он нас устроит во флот.
В тот же день мы собрали несложные пожитки. Разгребая старые вещи в чулане, я нашел фотографию матери. Она улыбалась и, казалось, говорила: «Счастливый тебе, сТынок, путь». Я бережно завернул фотографию в чистый платок.
Поздно вечером мы залезли в пустой товарный вагон очень длинного поезда и, никем не замеченные, отправились в путь.
— Давайте, — сказал Васо, когда застучали колеса и поезд, шумя в ночи, пошел на юг, — споем прежней жизни вечную память.
И мы очень стройно отпели свою прежнюю жизнь.
— А теперь — новой жизни: «Многие лета».
«Многие лета» мы спели как радостный марш.
Глава девятая
Нас ошеломило море, о котором мы знали лишь понаслышке, большое, сверкающее, все в золотой чешуе, ошеломил южный город, на другие никак не похожий, порт с подковообразным каменным молом, облепленный всяческими судами. В городе запросто росли экзотические деревья. Прогуливались беспечные люди в светлых костюмах, ожиревшие дамы, моряки с короткими трубочками в зубах. Войны будто не было и в помине. Хотя она и была недалеко, за горами.
Безмятежное спокойствие сытых и всем довольных людей нарушали лишь раненые в халатах. Иногда их сопровождали сестры милосердия в белых косынках.
Мы почувствовали себя чужими в Батуме, в этом экзотическом городе. Один Васо был как дома. На базаре было полно мандаринов и яблок, шипела и медленно вертелась на вертеле дымящаяся тушка барана; люди, темные от загара, пили черный как деготь кофе из крошечных чашек. Их головы были завернуты, несмотря на жару, в башлыки, как в тюрбаны. В ларьках продавали ковры с причудливыми узорами. Продавцы зазывали покупателей, тянули их за рукава, торговались. Продавались дорогие кинжалы в серебряной оправе, такие острые, что ими можно было зарезать быка. Покупатели вонзали кинжалы в Дерево и пробовали твердость металла зубами.
Базар шумел: люди кричали, спорили, торговались.
На земле на зеленых листьях лежали гроздья винограда и какие-то желтые плоды.
Васо подошел к молодому торговцу и показал на меня:
— Этот парень приезжий, он не знает вкуса хурмы.
Торговец засмеялся и протянул мне плод. Потом дал по штуке друзьям. Душистый сок тек по подбородку.
Тощий, как палка, городовой в белых перчатках, с желтым шнуром, болтающимся у пояса, сердито взглянул на нас, отобрал несколько лучших плодов и положил их в карман. Расправил усы, крякнул и пошел дальше.
— Видал? — толкнул меня Васо. — Он сыграл с ним в «кочи» без кочи.
Торговец сдвинул на затылок картуз и озадаченно поглядел вслед городовому.
— Почему же он не спросил с него денег?
— Фью! — свистнул Васо. — Ты слыхал? — обратился он к торговцу. Почему ты не спросил денег?
Тот засмеялся.
Возле арбы, доверху наполненной румяными яблоками, Васо крикнул:
— Эй, Серго, смотри-ка, вот самые лучшие яблоки! Что, я вру?
Бородатый аробщик кинул льстецу яблоко:
— Держи, бичикб!
— Вот спасибо! Отменное яблоко! А моим друзьям ты не дашь? Надо же им попробовать лучшие яблоки!
Бородатый кинул еще два яблока, и Васо поймал их.
Ночевали мы под звездным небом, под пальмами.
Утром разгружали в порту мандарины. Деньги были заработаны честно, но плечи и спины ломило. Мы пошли на базар и наелись там до отвала фруктов. Потом лежали у моря. Откуда-то доносилась музыка. Плескались волны.
Далеко за горами глухо ухало. Там шла война с турками.
Где-то в той стороне — мой отец… Если жив, играет со своей музыкантской командой победные марши. А может, и похоронный. Жив ли он? Я не чувствовал к нему неприязни. Он был всем, что осталось у меня в мире, не считая верных товарищей.
Какой-то франт, в чесучовом костюме и в красном галстуке, в соломенной шляпе блином и с тросточкой, покрутился вокруг, подошел:
— Ребята, заработать хотите?
— Хотим, дорогой, а что? — спросил Васо. — Что вы можете нам предложить? Какую работу?
— Небольшую разгрузку. Заплачу хорошо.
— Подходит! — вскочил Васо.
— Идемте.
Франт повел нас в порт, где рядами стояли выстроенные из волнистого железа пакгаузы. Уже начинало темнеть, и на набережной начали загораться огни. Он разыскал сторожа и поговорил с ним. Потом подошел к нам, сказал:
— Через час я приду с лошадью, и мы погрузим товар. Вот вам аванс. — Он протянул деньги. — Подождите меня на бульваре, под второй пальмой.
— Отлично, — сказал Васо, пряча бумажку. — Мы подождем.
Помахивая тросточкой, наш работодатель ушел.
Васо посмотрел на пакгаузы, поднял голову, взглянул на спускавшийся вечер, легонько свистнул, сказал:
— Братцы, мы втянуты в пошлую кражу.
— Что ты говоришь? — вскричал Сева.
— Сторож — его соучастник. Он вскроет пакгауз.
— Идемте поскорее отсюда!
— Зачем? У меня есть план в голове.
— Какой?
— Подождите минутку.
Васо куда-то исчез.
— Мы не затем сюда приехали, — возмутился Сева. — Разыщем дядьку Степана.
— Да где ты его разыщешь?
— В Севастополе.
— А как мы попадем в Севастополь?
— Наймемся на любой пароход. В крайнем случае, запрячемся в трюм. В Севастополе не пропадем.
— А здесь?
- Здесь уже пропадаем. Попали в историю.
— Погоди. Вот и Васо.
Наш товарищ вернулся с каким-то кульком в газете под мышкой, запыхавшийся:
— Не приходил этот фрукт? А-а, вот и он.
Послышалось цоканье копыт, возглас: «Тпру-у», и перед нами очутился наш наниматель. Он позвал:
— Теперь идемте.
— Идем, дорогой, — сказал Васо ласково.
— Не шумите.
— А мы не шумим.
Сторож отодвинул пакгаузную дверь.
— Вот эти тючки выносите да живо грузите на лошадь, — приказал человек в чесуче.
— Чьи они? — спросил Васо.
— Мои.
— Вы уверены?
— Я заплатил за них деньги.
— За краденое тоже, друг, платят…
Васе вдруг жестом фокусника встряхнул принесенный сверток. Это оказался большой мешок от муки.
— А ну, влезай! — приказал он чесучовому барину.
— Вы с ума сошли!
— Влезай, говорю!
— Караул, грабят!
— Никто у тебя не возьмет ни копейки. Подавись своими деньгами! — Васо кинул ему в лицо бумажку, данную в виде аванса. — Влезай в мешок, тебе говорят!
Работодатель очутился в мешке. Васо с нашей помощью крепко-накрепко затянул мешок веревкой.
— Запирай пакгауз! — приказал он оторопевшему сторожу. Тот задвинул дверь.
— Давай сюда ключ!
Сторож, как завороженный, отдал ключ.
Васо размахнулся и забросил ключ в воду.
— И упаси тебя бог поднимать шум до утра, — жестким шепотом приказал он сторожу.
— Пойдемте, бедные, но честные юноши! — немного театрально сказал Васо. — Мы не продали своей совести, не так ли?
— А мешок? — спросил я.
— Да, мешок был украден, — признался Васо. — И бог, если только он существует, меня за эту кражу простит. А я себя безусловно прощаю.
В порт вошел обшарпанный пароход с красным крестом на грязно-белом борту. Странно было, что эту рухлядь зовут «Петр Великий». На него начали грузить раненых. Мы узнали, что «Петр» пойдет в Севастополь.
Васо нашел главного врача — важного толстяка в золотых очках, во флотском кителе.
Мы поклялись делать самую черную работу, лишь бы добраться до Севастополя: мыть полы, прибирать за ранеными, ухаживать за лежачими.
— Да справитесь ли? Ведь вы еще мальчики, — усомнился главный врач.
Но мы так усердно и так настойчиво стали убеждать, что справимся, что главный врач сдался.
Поздним вечером «Петр» отошел от мола и взял курс в открытое море.
Глава десятая
«Петра» основательно потрепало в районе Новороссийска — это было нашим первым морским крещением.
Милосердных сестер укачало в дым. Пароход так кряхтел от дряхлости своей и так его кренило, что раненые, если бы мы не поддерживали их, давно свалились бы с коек. Следы морской болезни прибирать было неприятно, но мы были готовы на все, лишь бы попасть в Севастополь! И, вооружившись ветошью, мы ползали на карачках, подтирая палубы. Выносили все, что оставляет после себя человек. От усталости валились и пытались заснуть хоть на несколько минут, но нас тут же поднимали призывы: «Эй, мальчонка, подойди-ка ко мне!» От всего этого и есть не хотелось, хотя кормил кок хорошо и обильно.
