Педро Альмодовар - Патти Дифуса и другие тексты
— Я знаю «этаких бабенций».
— Лусио стал краткой интермедией между одним магнатом и другим магнатом. А он такой чувствительный.
— Я уже заметила. Одной дождливой ночью он привез меня в Меркамадрид и подарил килограмм креветок. А как он смотрелся! Никак не могу выбросить из головы.
Не спросясь меня, Соня, как умная девушка, позвонила по какому-то номеру:
— Лусио, ты где?
Ей ответил голос, искаженный радиосвязью, но мой клитор опознал его тотчас же.
— Я в Сан-Бласе. Только что высадил пассажиров. Есть что-то по дороге?
— Есть. Кое-что очень интересное, но оно здесь, со мной. Как ты думаешь, кто это?
— Сони, твоя дочка. И вы говорите обо мне. Ты плохая мать, тебе надо бы объяснить дочери, что я ей не пара.
— Передаю ей трубку, но будь осторожен, не задави кого-нибудь от волнения.
Соня завершила свою интродукцию. Она передала мне что-то вроде толстого микрофона — я видела такие у таксистов. От нервов я его чуть не съела.
— Привет, Лусио. Это Патти. Таксист на несколько секунд онемел.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут?
— В Мадриде все про всех известно. Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Я на работе, что я могу сказать?
— Что сюрприз тебя порадовал.
— Порадовал, я такого не ожидал. У тебя проблемы?
— Да, — ответила я.
— Дождись меня. Я еду.
За мою короткую и насыщенную жизнь сердце выпрыгивало у меня из груди всего раз триста. И это был один из них [47].
9. Я снова здесь
Случилась одна из тех ночей, когда пьешь — хотя и не собиралась, — как в старые времена, своевременно передознувшись кокаином. Я ничего не писала два последних месяца, поскольку, как было ясно сказано, я ненавижу этот город, в котором все только и ждут, чтобы Я ЧТО-НИБУДЬ сказала, чтобы ввести это в моду. С другой стороны, все мужчины, с которыми я переспала, на МЕНЯ подсели — это вполне логично, но все равно составляет проблему. В последние месяцы МОЯ ЖИЗНЬ стала похожа на наркологический диспансер. То есть мне пришлось им всем наглядно объяснять, что я чудовище и что я не заслуживаю их любви. Несмотря на очевидность доказательств, мне пришлось потратить времени больше, чем я ожидала, чтобы окончательно порвать с ними со всеми, а рассказывать об этом тем более не стоит. Ненавижу эпилоги — мне не нравится их проживать и уж совсем не нравится писать о них. Поэтому я решила оставаться немой. Поэтому, а еще потому, что мне было интересно взглянуть, какой новый курс изберет этот проклятый город без моего влияния. А теперь я ВОЗВРАЩАЮСЬ — обнаружив, что за время моего отсутствия НЕ произошло НИЧЕГО НОВОГО, поскольку, как замечали многие умные люди, в Мадриде есть лишь один ИНТЕРЕСНЫЙ человек. И этот человек — Я. ПАТТИ ДИФУСА.
Как было сказано в начале, однажды ночью я вернулась на избитый путь порока: трезвость хороша в том случае, если умеешь перемежать ее выходками в стиле старой рок-звезды, притом миллионерши.
В Мадрид приехал переводчик моих мемуаров на английский язык. Кажется, в США пользуется успехом незамысловатая порнуха, а ему пришла в голову гениальная идея превратить мои заметки в сериал с Морган Фейрчайлд [48] в главной роли.
— Почему эта проблядушка, а не Я? — спросила я.
— Ты слишком полна жизни и слишком ослепительна, в Голливуде тебя никто не потерпит, — разъяснил он.
— Ничего не поделаешь. Мне остается лишь наколотить бабок на авторских правах.
Итак, я покрою свои записки налетом бескультурья и передам этому парню, потому что он мне по душе. Он тоже повидал жизнь. Входя в мои дом, он опирался на трость, так как его личный самолет разбился в Ливийской пустыне и теперь у него серьезные проблемы с бедренны-ми костями и пропала походка под Джона Уэйна [49]. Но в нем есть шик. Увидев его, не знаешь, что он собирается делать со своей тростью: загонит ее тебе в ЩЕЛЬ или ВРЕЖЕТ по голове — причем обе эти возможности порядком возбуждают. По его словам, трость — очень полезная вещь. Я представляю себе лицо Антонио Галы [50], если бы он узнал, сколькими способами можно использовать обыкновенную трость. Мой друг, к примеру, может заполнить полость в трости кокаином, чтобы таможенники ничего не заподозрили. Едва усевшись в моей гостиной, пока я расспрашивала, что он поделывал в последнее время помимо унизительной писанины для больших американских телестудий, мой друг уже разбирал трость и проводил кокаиновые дорожки на моем черном лакированном столе — вроде тех, что чертил Аль Пачино в «Лице со шрамом» [51]. Мы не стали ломаться и тут же нюхнули.
— Ты все еще водишь знакомство с самыми грязными парнями города? — спросил он.
— Теперь я специализируюсь на бисексуалах.
— Главное, чтобы хрен был побольше.
— В этом новое поколение еще даст вам фору, — заметила я, — зато теперь рискуешь влипнуть в любовную историю. Современные парни нашли способ сочетать порок и сентиментальность. Любопытное новшество из области социологии.
— Ну, я через пару дней уезжаю, так что опасаться нечего.
— Дай мне пять минут, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и пошли на охоту.
Пока я стояла под душем, а затем красилась, звучала «So Many Men, So Little Time» [52] Микель Браун. Перед выходом нет ничего лучше, чем послушать диско.
Мы отправились в «МАК», один из притонов для красивой публики, потерявшей ориентацию. Диск-жокей знает, что говорить там совершенно не о чем, и заводит такую громкую музыку, что даже глазам больно.
Я заставила диджея сделать потише и крикнула: «Эй, народ, есть кокс, на всех хватит!»
До этой минуты бар казался ремейком вечеринки оживших мертвецов, однако моего выкрика оказалось достаточно, чтобы расшевелить эти тела. Через мгновение мы были окружены кучей парней и девиц, которые мечтали, чтобы с ними что-нибудь произошло.
— Выбирай сам, — сказала я своему американскому другу.
Он начал прикасаться к избранным своей тростью, словно волшебной палочкой. Мы со всей компанией отправились в туалет. Было в этом ощущение праздника. На барной стойке переводчик оставил кучку белого порошка, чтобы оставшиеся сильно не расстраивались. Американцы — они такие.
В туалете я без умолку болтала, а в это время мой друг доказывал, что опыт помогает нам идти прямо к поставленной цели и не обижать при этом других. Все были очень оживлены. Я поминутно объясняла причины моего исчезновения и улыбалась в ответ на предложения вернуться. В кокаине хорошо то, что тебя захватывает сам процесс говорения. Я могла бы трахнуть любого из тех, кто там находился, но пока что предпочитала болтать и смотреть. Я не хотела торопиться, ночь только что началась, и следовало прожить ее с толком. Был там парнишка, косивший под пай-мальчика, что не помешало ему взглядом пригласить меня присоединиться к группе, в которой он барахтался. Я разок улыбнулась в ответ, что означало: спокойствие, инициатива остается за МНОЙ, но, если мне захочется согрешить, ты станешь одной из тех гаваней, где я буду искать пристанища. В последнее время я вся такая литературная, даже когда просто смотрю.
В качестве прелюдии сортирный сейшн оказался неплох. Его одного хватило, чтобы мой друг посчитал, что путешествие в Мадрид удалось.
Мы покинули бар и отправились в дом пай-мальчика. По инициативе нашего амфитриона [53] команда сократилась до четырех человек: моего друга, еще двух парней и МЕНЯ. Мальчик жил вместе с матерью в старомодном буржуазном доме. Мать находилась в путешествии, а сынок — в предвкушении, что этот вечер не будет похож на его всегдашние семейные вечера.
Полагаю, что гости, все четверо, продемонстрировали широту натуры. Мы оказались достаточно изобретательными и достаточно порочными, чтобы извлечь пользу из искусного комбинирования. Я отлично провела время, мой американский друг тоже, а это, в конце концов, и было самым важным.
На следующий день я пошла в редакцию «Ла Луны», чтобы помочь моему другу приобрести права на мои автобиографические заметки. Я проявила слабость и согласилась снова начать писать для самого распрекрасного журнала всех времен, как я сообщила редактору. Когда явился посыльный с письмом, мы были поглощены переговорами. Письмо предназначалось мне. Вероятно, в Мадриде нельзя шагу ступить за порог своего дома, без того чтобы все поняли, куда ты направляешься. Я распечатала письмо. Отправитель не знал моего адреса и писал мне на адрес журнала. Это был тот самый мальчик, гостеприимством которого мы воспользовались прошлой ночью. Поскольку он очень молод, то решил ввести меня в курс дела в форме стихотворения. Я вообще отличаюсь ТЕРПИМОСТЬЮ, посему не стала придавать этому значения. В девятнадцать лет проза не кажется лучшей формой выражения мыслей о себе самом. Вот что говорилось в стихотворении, я привожу его целиком: «Восемь часов утра, и ты только что ушла с теми тремя парнями, что с нами спали. Целуя любого из них, я ощущал желание, но больше всего я желал целоваться с тобой. Нос, раздраженный кокаином, я смазал кремом. Слушая „Ne me quitte pas“ [54], надеваю пижаму.
