Катерина Гейтс - Последняя игра
– В этом году будешь участвовать? – поднялась я на локте и поглядела на Диму.
– Планирую, – удивленно ответил он, – а есть какие-то преимущества?
– Отнюдь, – покачала я головой, – моя девушка каждый год участвует и, как видишь, – развела руками я.
– Как я вижу, её здесь даже нет, – рассмеялся он в ответ.
– Хорошая книга, – ткнула я пальцем в обложку книги, которую он читал, – за последние годы моя самая любимая.
– Да, мне тоже так кажется, сколько уже книг издал твой дядя?
– Эта была шестая.
– А он не думал издавать побольше?
– Не знаю, – честно ответила я, – не задумывалась над этим.
Дима принялся складывать свое полотенце, отряхнул с волос песок, надел шорты и футболку. Убрал книгу и полотенце в рюкзак и сел на мой коврик.
– Во сколько вы пойдете на автовокзал с дядей?
– Не знаю, он сказал, что вечером. Он очень загадочный, ничего точно не скажет. Ты хочешь с ним познакомиться?
– Хочу.
Я глубоко вздохнула и задумалась. Ян приехал по делу, вряд ли он захочет беседовать с каким-то юношей. Я села и постучала пальцами по колену, оставить Диме мой номер показалось мне плохой идеей.
– Напиши свой номер, – одновременно сказали мы с Димой друг другу.
– Давай ты, – сказала я, – как только пойдем на автостанцию, я тебе напишу.
– Хорошо, – нехотя сказал мой новый знакомый и принялся искать ручку. Я оглянулась, вдали на солнце сверкнула моя любимая рыжая шевелюра. Дима усердно писал номер на пачке сигарет, я раскрыла сумку:
– Бросай сюда, Лизка идет.
Дима проследил за моим взглядом и присвистнул, быстро взял рюкзак и ушел. Спустя несколько секунд Лизка села на песок рядом со мной.
– Я тебя еле нашла!
– Я на нашем обычном месте, – удивилась я.
– Кира, – Лизка положила мне руки на плечи и изумленно добавила, – сейчас мы на пляже напротив автостанции, а обычно – возле нашего дома. Полчаса ходьбы разница.
– Наверное, я задумалась и прошла чуть дальше, – согласилась я.
– Я быстренько искупаюсь, и пойдем обедать, хорошо? – весело сказала моя спутница и принялась развязывать бретельки на платье, по моей спине побежали мурашки.
Пока Лизка ныряла я разглядывала Димины сигареты, ведь дешевых мне пачку кинул, точно неспроста! И Лизка про старика молчит, и ничего не сказала насчет того, что парень со мной сидел. Чтобы навязчивые мысли отпустили меня, я тоже направилась в море, Лизка окатила меня водой и весело засмеялась, я окатила её в ответ и мысли отступили. Вечером провожу Яна, и все станет более-менее ясно.
По дороге домой Лизка крепко схватила меня за руку и не отпускала, пока мы не поднялись на летнюю кухню. Я пошла ставить чайник, Ян уже сидел на скамейке и маленькими глотками пил кофе из крошечной чашки. Когда я расположилась рядом, он прищурился и подмигнул мне.
– Пробуй кофе, Лизка днём притащила.
Я сделала глоток, пряный аромат кофе и корицы ударил мне в ноздри, я мурлыкнула и уткнулась Яну в плечо, он погладил меня по голове.
– Оставайся на пару дней, – попросила я.
– У меня очень много дел, я не могу. Я бы остался, если ты поедешь со мной, хотя бы в конце недели.
– Нет, я хочу отдохнуть от цивилизации.
– Игорь тебя на сколько отпустил?
– Уже три недели я тут, – задумалась я, – пока тишина.
– Там всегда тишина, – кивнул Ян. – Не понимаю, сейчас же лето, самый сезон для туристов, или у вас только коренные?
– Судя по их паспортам, большинство давно живут в Москве, – ответила я, – во сколько пойдем на автостанцию?
Ян взглянул на часы и поднял указательный палец вверх, что означало «подожди». Я представила, как он сейчас достанет из папки стопку карточек и напишет на оборотной стороне: «Кира, ты забыла правила? Мы в абсолютной тишине» – и поежилась. Мой дядя смаковал кофе, чесал затылок, курил, а я сидела и ждала. Лизка принесла нам фрукты, а сама громко хрустела яблоком. За столом царила тишина, сколько времени прошло, я не знаю, Ян сварил себе еще кофе, моей подруге наскучило грызть яблоко, и она терзала его маленьким ножичком, хозяин гостиницы прошел мимо и улыбнулся. Я поднялась из-за стола:
– Ян, когда ты будешь готов поговорить со мной – скажи.
– Я поговорю с тобой тогда, когда ты сама будешь готова поговорить, милая, – прищурился Ян и расплылся в улыбке, – сейчас, когда ты с самого утра на взводе из-за игры, я говорить не готов.
– Ян, ты уедешь сегодня? – медленно проговорила я каждое слово, сделав акцент на последнем.
– Я очень надеюсь, что да, – он снова зажмурился, как кот на солнышке, до чего же человек любит тянуть до последнего, интриговать, завлекать. Мне, порой, казалось, что в жизни Яна кроме игры не было ничего. Вернее, что вся его жизнь была удивительной игрой, где каждая его женитьба – это задание, жена – вестник, а успешная работа издательства – только прикрытие, мол, посмотрите, вот я такой успешный серый издатель, а на деле – волшебник. Волшебник под прикрытием. Сейчас моему дяде сорок один, получается, игру он затеял в свои тридцать пять, если не раньше.
Я представила, как мой, ныне покойный, отец, однажды приходит домой из школы – опрятный, заботливо отутюженный моей бабулей, а Ян сидит на крыльце и жмурится на солнышке. Моему отцу лет тринадцать, а Яну года четыре. Отец обнимает его за плечи и спрашивает:
– Эй, братишка, что ты задумал?
– Ох, Николай, – томно вздыхает мой маленький дядюшка, – я задумал игру, очень интересную, только ты к этому времени уже умрешь.
Мой отец пожимает плечами и уходит в дом, а Ян остается сидеть на крылечке и радоваться осеннему солнышку.
А я поднимаюсь в нашу комнату и ловлю себя на том, что я тоже отменная выдумщица, может быть, не хуже Яна. Я уверена, что вечером он уедет, порядок в комнате и сумка около порога доказывают мне это, а сам виновник волнений пытается убедить меня только в том, что он ничего еще не решил. Я приняла душ и забралась на подоконник, солнце медленно клонилось к закату, как и вчера, от крыши поднимался горячий воздух, только книжки у меня в руках не было, и Лизка под ухо не ворчала. Я погрузилась в воспоминания об игре позапрошлого года, в метро.
Вечером, когда начался очередной этап часа пик, я снова дежурила на каждой станции «Кольцевой» линии по пятнадцать минут. К тому моменту я переоделась в свои последние чистые и сухие вещи – в рубашку и джинсы – остальные я бросила в какой-то пакет к дежурному, который предложил мне чаю, но я отказалась, надеясь, что вот-вот все закончится, и Ян напишет: «Кира, заканчивай, поднимайся». Но мой дядя соблюдал правила, всегда соблюдал, и ровно до часу мне предстояло кататься по станциям, натыкаться на людей и отбиваться от авторов. Весь день я лишь молча открывала рюкзак, и люди бросали туда флешки. Я чувствовала себя не крутой Кирой, из высшего света, и даже не курьером между миром авторов и миром издательской мысли, а каким-то носильщиком флешек, гнета чужих мыслей и ожиданий, заискивающих взглядов и взглядов, полных гнева в моменты, когда я срывалась и забегала в вагон, показывая на часы, что все, время вышло, вы не успели. Да, соглашусь, догнать меня на следующей станции было неприятно, продираясь через людскую массу, в жарком метро. Однако и мне, в течение почти девятнадцати часов, тоже не в удовольствие было это делать. Я не проклинала себя, не сердилась и не корила словами «и зачем я на все это пошла?», мне казалось само собой разумеющимся, что мой дядя устраивает мероприятие, а я ему помогаю. Мысли о том, что это низко по отношению не то что к молодым авторам, а и к родной племяннице, навешивая на нее собачью работу, у меня не было. Каждые пятнадцать минут мне приходило сухое смс: «Кира, Белорусская» или «Кира, Проспект Мира», а я садилась и ехала. Если этот день можно считать моим первым в жизни рабочим днём, я честно признаюсь – все прочие работы у меня были пустяковыми, по сравнению с тем, что было на моей первой игре.
На двух станциях неожиданно возникли фотографы, потом я находила эти кадры, где я с улыбкой, похожей на оскал, мокрая и взъерошенная, с комментариями вроде: «Ян привлек к участию в игре свою племянницу». Тогда я разглядывала их и думала, что, спустя много лет, мои дети будут смотреть на эти фото и изумляться. Тогда я еще не знала Лизку и не думала, что моя жизнь обернется таким образом, что думать не то что о детях, а об обычном замужестве мне будет недосуг. Первый час я держалась, не прислонялась к стенам и повторяла самой себе: «Кира, это последние приличные вещи, держи себя в руках». На втором часу я просто выходила из вагона и садилась на пол у самой линии. Незнающие люди шарахалась, думали, наверняка, что я пьяная или наркоманка, или душевнобольная, дети смотрели круглыми глазами, а взрослые презрительно поджимали губы.
