Тони Джордан - Плюс один
20.20. Очередь Джил. Сестра – моя полная противоположность. Жгучая брюнетка, а я блондинка; кудри до плеч, а у меня волосы длинные и прямые. Мягкие, женственные изгибы и роскошный бюст в противовес моей угловатой костлявости. На 5 сантиметров ниже ростом. В отличие от меня, Джил живет не в кирпичной клетушке, похожей на тюрягу, а в элегантном бунгало в калифорнийском стиле в Хэмптоне, в двух шагах от пляжа. Ее дом наполнен свежими цветами, ароматическими свечками и запахом жареного мяса на ужин, а ее жизнь похожа на вырезку из интерьерного журнала. Я всегда знала, что хочу стать учительницей. Джил же как будто проспала все старшие классы, кое-как сдала экзамены и вышла в мир, моргая от ослепившего ее яркого света. Устроилась в банк на не требующую навыков работу и там познакомилась с Гарри. Он был старше ее, карабкался по карьерной лестнице и горел желанием завести семью. Лишь после рождения первенца туман в голове Джил прояснился. Гарри-младший оказался визгливым младенцем с непрекращающимися коликами, но для Джил материнство стало чем-то вроде олимпийского вида спорта. Рождение следующих двоих, Хилари и Бет, лишь подтвердило это. Наверное, это Джил следовало назвать Грейс. Она готовит блюда французской кухни в чугунных кастрюльках и замораживает несъеденное; делает компост из пищевых отходов для удобрения огородика, где выращивает пряные травы, и шьет комплекты скатертей и салфеток. Джил на добровольных началах работает в школьной столовой, а на дверце ее холодильника висит фотография африканского мальчика, который живет на благотворительные взносы их семьи. Еще одна ее благотворительность – звонок мне каждое воскресенье.
– Привет, Грейси. С мамой разговаривала?
– Угу.
– Она сегодня плохо себя чувствовала, Грейси. Ты бы ей хоть иногда звонила. Она с нами не вечно будет.
– Угу.
Часы показывают 20.21. Вот сейчас… сейчас.
– Чем-нибудь занималась?
– Нет.
– А мы все в делах. Гарри через пару недель едет в Китай. Пригласили выступить на международной банковской конференции.
Невероятно. Муж моей сестры с нее ростом, 167 сантиметров, и у него почти такая же фигура, включая бюст. Мистер Крутой Начальник слишком занят, чтобы погулять с детками хотя бы полчасика. На голове у него седые завитки, жесткие, как проволока, – как будто с лобка пересадили. Руки пухлые, розовые, наманикюренные. Всегда ходит в костюме. Мысль о том, что кто-то по собственной воле захочет слушать его выступление, не укладывается у меня в голове. Видимо, речь идет о китайских больных бессонницей. А может, о международной конференции для дебилов в дорогих галстуках.
– В Китай, говоришь? А ты поедешь?
– Вот думаю. Это всего на неделю, дети могут у друзей пожить. Наверняка с ними всё будет в порядке. Даже пойдет им на пользу.
– Привезешь мне счеты?
– Конечно. Хилли хочет с тобой поговорить, – говорит Джил, и я слышу, как она передает трубку.
Хилли – моя племяшка. Я отказываюсь называть ее Хилли (сокращение от Хилари и эгоманиакальная комбинация имен «Джил» и «Гарри»[4]). Для меня она Ларри. В отличие от Гарри-младшего и Бет, которые пошли в маму – пухлые, темноволосые и с неопределенными творческими наклонностями, – Ларри напоминает меня в ее возрасте: сплошные длинные конечности, как у новорожденного олененка. Кроме того, она неряха, презирает модные журналы и остра на язык.
– Привет.
У нее тихий, тоненький голос. Мама слушает.
– Привет, Ларри, – говорю я. – Как жизнь?
– Как называется бумеранг, который вернулся?
– Не знаю. А как?
– Бумеранг.
Слышу, как Джил говорит: «Хилли, ты что, рассказываешь тете Грейс ту дурацкую шутку про бумеранг?» Стук – телефон куда-то тащат, наверное, Ларри несет его в свою комнату.
– А как называется бумеранг, который не вернулся?
Я не против того, чтобы выслушать дурацкую шутку про бумеранг, главное, чтобы она не слишком затянулась.
– Не знаю, Ларри. Как?
– Палка. – Она заливается хохотом, что совсем не подобает приличной девушке, и тем самым напоминает мне меня, а никак не Джил.
– Ха. Неподражаемо, Ларри. Бросай свою затею учиться на ветеринара и становись комиком.
– А я больше не хочу быть ветеринаром. Папа говорит, животные болеют и умирают. Считает, что я должна стать учительницей, но это так скучно. Я решила стать египтологом.
– Неужели? Что же скажет мамочка?
– Не смешно, Грейс. Ты знаешь, что Великая пирамида Гизы – единственное из семи чудес света, сохранившееся до наших дней?
– Угу. И она сложена из 2,4 миллиона каменных блоков.
Тишина.
– Круто.
– Как семейка поживает?
В трубке какие-то щелчки. Ларри, играя, нажимает кнопки на своем iPod, Xbox или еще какой-нибудь штуке, в которых я ни черта не смыслю.
– Гарри хочет уйти из футбольной команды. Папа осатанел и заставляет его тренироваться каждый день. Бетани всё время ко мне лезет. Как она мне надоела! Спит с прищепкой на носу, потому что считает, что он слишком большой.
– Жуть.
– Не говори. Хочет атласную наволочку, как у мамы, потому что, когда спишь на атласе, меньше морщин.
– Когда я просыпаюсь, у меня лицо, как у сфинкса.
Ларри прыскает. Я ее рассмешила.
– Я так давно тебя не стригла. В прошлый раз хорошо получилось, правда?
– 10 сантиметров, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.
Ларри – одна из немногих, кому я доверяю свои волосы. Что, если какая-нибудь рассеянная парикмахерша отвлечется и отрежет 9,5?
– Наверное, уже сильно отросли. Ты когда приедешь?
Хотела бы я сказать: скоро, дорогая, – но я чувствую себя планетой, большой планетой вроде Юпитера или Сатурна. В последнее время мне нелегко сойти с орбиты.
– На следующей неделе мама затевает какой-то обед. Наверняка будет скукотища, но она сказала, что ты можешь прийти.
Представляю, как Ларри тянет Джил за рукав: «Мам, мам, можно Грейс придет?» Надоедает ей до тех пор, пока та не скажет: «Ладно, только зови ее тетя Грейс». Уверена, ради меня Ларри пришлось постараться.
– Я хочу, Ларри, но тогда мне придется накачать ботоксом мозги, как маминым подругам.
Хихикает. Наверное, не стоит мне говорить такие вещи.
– Погоди. – Вышла на минутку или закрыла трубку рукой. – Мама хочет с тобой поговорить.
– Увидимся, Дефацио.
– До встречи, Фини[5].
Явно пересмотрела телек. Ох уж это кабельное!
Проходит минута, и Джил снова берет трубку. Идет в тихое место.
– Во вторник я устраиваю обед для подруг.
– Во вторник, говоришь? Посмотрим… Какая жалость. У меня во вторник пересадка почки.
– Грейси. Они же классные девчонки. Могу за тобой заехать.
– Джил…
– Ладно. Хотела поговорить еще кое о чем. Меня беспокоит Хилли.
– Угу.
Джил из тех людей, кого беспокоит, не упадет ли ей на голову мусор из космоса. Кладу ногу на ногу и болтаю стопой. И тут замечаю какой-то прыщик на ноге. Откуда у меня может быть прыщик? Я же не контактирую с человеческими существами. По почте, что ли, прислали?
– На прошлой неделе директриса звонила. Жалуется, что она матерится.
Сочувственно щелкаю языком:
– Ну надо же, вроде такая хорошая школа! А директриса матерится.
Уверена, я подцепила какой-то вирус.
Джил вздыхает. Наверное, считает до десяти.
– Это Хилли матерится. Дома мы так не разговариваем. Гарри бы удар хватил, если б он ее услышал. Понимаю, она подросток, и у нее сейчас такой период, но ей всего лишь десять… С Гарри-младшим никогда таких проблем не возникало.
Еще бы, ведь он полное ничтожество. Наверняка есть способ избавиться от этого прыщика… Может, раскалить булавочную головку на газу и прижечь?
– Пожалуйста, не обижайся, но… это ты?
– Что я?
Или так клещей вынимают?
Джил опять вздыхает, глубже:
– Ты выражалась при Хилли матерными словами?
– Бл… Да как ты могла подумать?
Вспомнила: надо привязать к прыщу кусочек банановой шкурки.
– Грейс, хватит! – Ее голос опускается до шепота. – Ты и понятия не имеешь, что значит быть матерью.
Задумываюсь на минуту.
– Ты права, – отвечаю я. – Не имею.
5
Обед в понедельник обернулся катастрофой. По плану я должна была съесть сэндвич с яйцом и салатом, но застряла, считая проростки. Проростки альфа-альфы – худшие в мире, еще хуже тертой морковки. У меня есть щипчики для бровей с плоскими концами, расположенными под углом, но спина и глаза начинают болеть, и легко ошибиться. Обычно у меня хорошо получается, но на этот раз всё вышло по-другому. Когда я наконец насчитала 100, было уже 14.30 – час обеда давно прошел, и есть я уже не могла. Сэндвич отправился в помойку, а потом я разбила пустую тарелку о край холодильника, и осколки разлетелись по всей кухне. Их было 87.
В понедельник было 36 градусов, во вторник 25. Я попыталась сделать кое-какую работу по дому, хотя обычно занимаюсь этим в воскресенье вечером. Отсчитала 10 вещей, чтобы загрузить их в стирку (трусы, лифчики, носки и носовые платки не считаются, их можно класть сколько угодно), но не смогла идеально ровно наполнить порошком мерный стаканчик. Раньше таких проблем не возникало.
