Елена Нестерина - Динамо-машина (сборник)
– Да уж стараюсь, Ларис.
Пока разговор продолжался в таком режиме, Вика вытащила из сумки кулёчек с изюмом и стала с видимым аппетитом глотать изюминки, не разжёвывая. Лариска взяла у неё несколько, тоже стала бросать их в рот и не жевать.
– Ох, вкусно, – облизнулась Вика. – Фома, хочешь?
– А что это вы едите? – спросил Фома, приглядываясь через стекло.
– Изюмчик, – ответила Вика и как бы невзначай добавила: – Сейчас в городе модно его просто так глотать, не жевать…
– Да, странная такая мода, – добавила Лариска.
– Все так едят, чего им вдруг… А правда, вкусно. – Вика знала, что Фома к модам был всегда равнодушен, поэтому старалась просто как можно искреннее наслаждаться своим изюмом.
– Ну, дайте мне тоже. – Фома залез на подоконник и протянул руку в форточку.
Но глотать изюм оказалось просто невозможно. Мало того, что невкусно, да ещё Фома чуть не подавился – Вика-то с Лариской всю дорогу тренировались. Фома закинул горсть изюма в рот и начал жевать, причмокивая.
– Ну-ка, давайте ещё – вкусный изюм, сладкий.
– Ну Фома, ну что ты такой… неконцептуальный… – глядя, как двигаются челюсти Фомы, расстроилась Вика. – Всё ты как этот…
– Что, что, Вика? Что я сделал не так? – Что-то случилось, но что, Фома понять не мог.
– Нет, ну что ж он у тебя такой бестолковый? Всё не как у людей, – вскинулась Лариска. – Не давай ему изюма, раз такое дело.
– Нет! Фома, на изюм! На! Ешь, пожалуйста, он вкусный… – Вика потянулась к форточке. – Что врач-то говорит? Когда?
– Скоро, совсем скоро. Уже всё в полном порядке.
– А анализы?
– Ну, ты меня знаешь.
– Даже не буду спрашивать, грустно тут тебе или нет.
Фома чуть отошёл от окна и развёл руками:
– Вот, так и живу. Прыгаю по этим трём кроватям, гоняюсь за комарами и мухами… Выживаю Палёнову и всяких других консультантов, когда они ко мне ломиться начинают. В перерывах этой борьбы за жизненное пространство и происходит моё исцеление, о котором врач говорит мне каждое утро.
– Правда?
– Что ж, Вик, я тебя обманывать буду?
Вика улыбнулась, но по стеклу текли капли воды с зонтика, и Фоме с той стороны окна показалось, что это Викины слёзки.
– Лучше посмотрите, как тараканы таблетку у меня объели!
– Таблетку? – Лариска сразу заинтересовалась, а то стояла, бедненькая, согнувшись, потому что была гораздо выше Вики и под зонтик, который находился в Викиных руках, еле попадала. Но тут Вика как раз и зонтик сложила, потому что дождь на какое-то время перестал.
– Да. Вот смотрите: не стал я таблетку пить, оставил её на ночь…
– Как «не стал пить»? Ты что, Фома? Ты же лечишься!
– Ну, Вик, эта таблетка…
– Это же лекарство, Фома! Это надо! Нет, ты что, дебильный?!
– Дебильный, да, дебильный, – в контраст Викиному возмущению на одной ноте произнесла Лариска, тщательно приглядываясь к своему отражению в окне и ковыряясь в прилипшей к голове причёске. Не то что до Фомы ей было всё равно, но сама себя она больше интересовала.
– Вика, ну успокойся… Эту таблетку дали мне в нагрузку, чтобы желудок больничную еду хорошо переваривал, понимаешь? Нет, ты меня понимаешь?
– Да-а… – тихонько протянула Вика.
– Ну вот, а от этой таблетки, гляньте вот, какая она огромная – и это ещё только остатки, которые тараканы съесть не успели… Так вот у меня от этой таблетки, если интересно, многократные позывы на толчок… Веришь?
– Ой, фу, – махнула на Фому рукой Лариска.
– Вик, веришь?
– Ну…
– Веришь?
– Ага. Только…
– Что?
– Нет, ничего… Думаю, как бы поинтереснее тебя простить… – Вике казалось, что она нервная, глупая и что лечению Фомы это совсем не помогает, а даже наоборот. Ей было стыдно за себя и хотелось плакать. Тем более что весь день сегодня всё было не так – и на девушку в библиотеке вшей сдули (а Вика не сомневалась, что это так), и не удался эксперимент по глотанию Фомой изюма (в который, если бы Фому удалось приучить глотать маленькие предметы, вполне запихнулась бы живая вошь, и Фома бы не разжевал её тогда и не заметил).
А обкусанная таблетка действительно оказалась смешная, Вика улыбнулась и даже засмеялась.
– Фома, я нашла кучу картинок с видами Пномпеня, и одну старинную открытку мне на работе принесли, представляешь? – Снова полил дождь, и Вика открыла зонтик, передав его на этот раз Лариске, чтобы она не мучилась. – Я узнала, что в Пномпене есть такое место, которое называется «Отдай печаль ракушкам». Когда кто-нибудь в Пномпене хочет забыть что-нибудь плохое, он едет на один остров на реке, раздевается и закапывается в ил, который там, на берегу. Он жидкий, можно закопаться. Вот, лежишь и ждёшь, когда по тебе проползёт такая ракушка, ну, моллюск, которых много там среди других гадов ползает около воды по берегу. Она ползёт и оставляет дорожку, оставляет, оставляет, а потом уползает – и как только доползёт до воды, и ты увидишь, что эта дорожка воды коснулась, так по этой дорожке вся печаль в реку и уйдёт. А если ты после этого уснёшь, то, когда проснёшься, все плохие события, ну, или те, которые ты не хочешь помнить, переменятся у тебя в памяти или забудутся совсем. И будет тебе легко-легко и весело. Представляешь?
– Да, – ответил Фома. Он смотрел на Вику и представлял себя и её на пляже, теперь уже и не обязательно в Пномпене. И пусть даже не будет на том пляже солнца, а лишь такой дождь, как сейчас.
– Фома, ты меня слышишь? – обратилась к нему Вика в тот момент, когда Фома собрался говорить ей и Лариске, чтобы они ехали домой, потому что нечего им под окном в такую погоду мёрзнуть. – Я приеду к тебе теперь только через шесть дней, потому что у меня выходных не будет… Слышишь, Фома, через шесть дней! Вот…
– Так меня, может, уже выпишут через шесть дней, так что, Вика, ты не вздумай расстраиваться и скучать там, ладно? – ответил Фома, хотя никто его выписывать и не собирался.
– Выпишут?
– Ну сколько ж они будут со мной мучиться тут? Знаешь, как я всем надоел, особенно сестре-хозяйке. А ты, Ларис, веришь?
– Просто не сомневаюсь, – ответила Лариска, и это была правда. Ей Фома надоедал быстро, а уж она ему ещё быстрее.
– Вот. Так что им же самим выгоднее меня скорее выписывать.
Вика уходила от окна, вглядываясь в него через дождь и махая рукой. Ничего там хорошего, в окне бокса, не было, и лишь одна красная майка Фомы, самая любимая, уже из личных его вещей, выглядела жизнеутверждающе. Увидев, что Фома делает какие-то знаки, Вика оглянулась и поняла, что сзади лужа. Она развернулась, помахала последний раз, взяла Лариску под руку и пошла по дорожке, больше не оглядываясь на зависшего в окне Фому.
СКЕЛЕТ ТРОПИКАНКИ
Нет картины более удручающей, чем вид больного прыщавого негра с жёлтыми глазами. Мутным дождливым утром привели его в номер Фомы и оставили. Негр сразу прыгнул на кровать у стены, свернулся калачиком и замер.
В первые моменты Фоме показалось, что всё это ему снится – снится исполненная своего профессионального долга Галина Петровна, сопровождающая негра, снится Лидия Кузьминична с бешеными глазами, ну и сам негр в почти уже собственном боксе Фомы – конечно, тоже только плод его утренних сновидений. Но тут Фому укусил вполне настоящий комар, Фома шлёпнул его, и к нему полностью вернулось чувство реальности. Он сел на кровати и позвал:
– Эй, на той койке! Ты там живой?
Спина негра согнулась в дугу, ноги прижались к стене, всё это заинтриговало Фому ещё сильнее.
– Эй, ну повернись, дай хоть на тебя посмотреть-то… Ты сюда что, просто полежать или болеть пришёл?
Но тут в бокс вошла Галина Петровна, принесла стопку одежды, встала напротив негра и сказала:
– Пожалуйста, идите в ванную, помойтесь и отдайте мне все ваши вещи. А вам вот, – и она положила в ногах негра всё, что принесла, в том числе такого же цвета, как у Фомы, халат и больничное полотенце.
Фома наблюдал, как негр, внимая её просьбе, поднялся, вошёл в распахнутые Галиной Петровной двери ванной, а Галина Петровна внесла за ним его новое бельё.
Зашумела вода, Галина Петровна быстро вышла вон, крикнув в захлопнувшуюся дверь:
– Вещи, вещи свои не забудьте мне отдать! Их вам после окончания лечения вернут!
Но никто ей ничего не отдавал. Всё так же шумела вода, было слышно, как негр пыхтел и плескался.
– Ой, ну что же он там, не понимает, что ли?.. – жалобно произнесла Галина Петровна. – Может, ты зайдёшь к нему и заберёшь его вещи, – обратилась она к Фоме, – а то мне их надо сестре-хозяйке нести, она ругаться будет…
Но идти к негру, который в ванне мылся, Фома совсем не хотел. И не то что боялся, просто как-то уж совсем это показалось ему не по-человечески. Врываться, да ещё и вещи отбирать.
Галина Петровна присела на среднюю кровать и принялась ждать, испуганно глядя на дверь ванной.
– Что с ним, с этим негром? – спросил Фома у Галины Петровны.
