Клаус Хагерюп - Маркус и Сигмунд
— Ничего особенного, — ответил Маркус, быстро и нервно взглянув на Сигмунда, который начал раскачивать задом. По счастью, Бента, кажется, этого не заметила.
— У меня с моей группой концерт в Осло во вторник, — сказала она. — Хочешь пойти?
Маркус отчаянно пытался не смотреть на зад Сигмунда, описывающего рядом с ним быстрые круги.
— Даже не знаю, — засомневался он.
— Можешь захватить свою обезьяну.
— Мою обезьяну?
— Да, вот эту, которая развлекается рядом с тобой у ворот.
Зад Сигмунда остановился посреди очередного круга.
Бента достала два билета.
— Придете? — спросила она. — Обезьяны обожают рэп, правда?
— Большое спасибо, — сказал Маркус и взял билеты.
Сигмунд замер рядом.
— Если хотите, можете зайти за кулисы после концерта, — добавила она.
— Думаю, мы придем, — сказал Маркус, подозревая, что Сигмунд уже упал в обморок.
— Отлично! — порадовалась Бента. — Тогда мы сможем выпить кока-колы или еще чего-нибудь, если захотите, или, может, сходить в итальянский ресторан. Ой, ну мне пора. Пока, Маркус. Хрю-хрю, Сигмунд.
Она пошла дальше через школьный двор и остановилась пару раз, чтобы дать кому-то автограф.
Сигмунд стоял на том же месте, только слегка наклонил голову, прислонившись лбом к воротам. Маркус толком не знал, что делать.
— Сигмунд, — осторожно позвал он.
Не получив ответа, он легонько ущипнул друга за плечо.
— Тебе плохо?
Лицо Сигмунда стало кроваво-красным, а в глазах появились слезы.
— Нет, — ответил он. — Я просто немного устал.
Сказав это, он обернулся и пошел обратно по дороге. Маркус хотел было пойти за ним, но решил остаться. Он знал на собственном опыте, что в эту секунду ничем Сигмунду помочь не может. Тому самому придется бороться со своей болью. Было очень больно, очень тоскливо, но пути назад не было. Тот, кто никогда не переживал тоску, не знает, что такое счастье, подумал Маркус, удивившись ходу своих мыслей. От кого он это взял? Конечно, от Сигмунда. Он посмотрел на дорогу, по которой медленными шагами, наклонив голову, шел друг. Он слегка подтянул штаны, отчего расстояние между краем брюк и белыми носками стало слишком большим. Зато зад оказался почти что в нужном месте.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Первый урок был норвежский с Воге. Когда учитель спросил, где Сигмунд, Маркус ответил, что тот пошел домой из-за неожиданной рези в желудке. Пер Эспен заметил, что видел Сигмунда у ворот и ему показалось, что тот наложил в штаны. Хотя в кои-то веки Маркус был согласен с Пером Эспеном, его задело это замечание и то, что он не смог удачно ответить. Зато Муна смогла. Она сказала, что Пер Эспен очень удачно пошутил и будет гордиться собой всю оставшуюся жизнь, особенно когда окажется, что Сигмунд действительно серьезно болен и его придется оперировать. Тогда Перу Эспену будет особенно приятно вспоминать, как он упражнялся в остроумии за счет Сигмунда. Когда Пер Эспен пробормотал, что никакого остроумия он не демонстрировал, Эллен Кристина добавила, что едва ли может это понять, поскольку для Пера Эспена дерьмо — это самое смешное, что есть на свете. Тогда Пер Эспен замолчал и задумался, а настроение Маркуса давно уже не было таким хорошим. Он подумал, как же ему нравились и Муна, и Эллен Кристина и что уже вот-вот пора назначать встречу в старом клубе.
После уроков он должен был отправиться прямо в больницу навестить Монса, но он решил сначала зайти домой и проведать Сигмунда.
Приятель лежал в кровати Монса с закрытыми глазами. Маркус подумал, что он спит, и собирался выскользнуть из комнаты, но тут из кровати раздался слабый голос:
— Воды.
Он обернулся.
— Что?
Сигмунд смотрел на него из-под тяжелых век.
— Ты можешь принести мне стакан воды? Маркус пошел на кухню и налил воды из-под крана. Сигмунд выпил ее маленькими глотками и отдал стакан Маркусу, тот поставил его на ночной столик.
— Как ты?
— Не очень, — ответил Сигмунд и слабо улыбнулся.
Он улыбнулся впервые за последние двое суток. Улыбка была не очень-то радостной, скорее, она была грустным движением губ вверх. Сигмунд выглядел как человек, собирающийся покинуть этот мир, примирившись с теми, кого оставляет.
— Я не ел и не пил с завтрака, — объяснил он и тяжело развел руками.
— Хочешь есть?
— Пожалуй, съел бы одно яйцо.
— Тебе сварить или пожарить?
— Пожарить.
— Хорошо.
— И добавь бекона.
— Слушаюсь, — сказал Маркус и пошел на кухню. — Я скоро вернусь.
— Да, большое спасибо, — тихо отозвался Сигмунд. — Но только не перетруждайся.
— Пожарить яичницу с беконом не очень сложно, — ответил Маркус, все еще пребывающий в отличном настроении не только оттого, что у Сигмунда проснулся аппетит, но и оттого, что друг ему улыбнулся. Он воспринял это как знак возрождающейся после кризиса дружбы и надеялся, что все будет как раньше. К сожалению, он, похоже, слишком очевидно выразил свои чувства.
— Конечно, тебе несложно, — гулко проговорил Сигмунд. — А я могу только лежать здесь, и все.
— Тебе привет от Воге и пожелания скорейшего выздоровления. Я сказал, у тебя заболел живот.
Сигмунд снова улыбнулся. Еще грустнее.
— Живот?
Он приподнял голову над подушкой на несколько сантиметров и покачал ей. Очевидно, ему было очень тяжело, потому что голова снова опустилась.
— Да, — заметил он, — если бы только это был живот.
— А то — мозг, — сказал Маркус.
— Мозг?
— Ты разве не влюбился?
— Влюбился, но влюбляются не мозгом. Влюбляются сердцем.
— А я слышал, что мозгом.
Теперь Сигмунд снова стал самим собой.
— Что за бред! — резко отозвался он. — Никто не влюбляется мозгом. Влюбленность — это нечто неподконтрольное. Она сидит вот тут! — Он постучал себя по груди. — Тот, кто утверждает, что любишь мозгом, не знает, что такое настоящая любовь. Кто тебе это сморозил?
— Ты.
— Я? Когда?
— Восемь дней назад.
Сигмунд опять откинулся на подушку.
— Давно, — сказал он. — Тогда я был невинным ребенком, но теперь мой мозг поразила молния, и он по-прежнему пылает пожаром. Это одинокий огонь, Маркус, и он не несет надежды. Подойди сюда, пожалуйста.
Маркус с опаской приблизился к кровати. Хотя было понятно, что Сигмунд больше на него не обижается, он все еще казался непредсказуемым. Теперь он схватил Маркуса за руку.
— Маркус, — начал он.
— Йес, — отозвался Маркус как мог бодрее, но, как ему показалось, не слишком-то бодро.
— Прости.
— За что?
— За то, что я тебе не доверял. Я выстрелил и попал в собственного брата.
— Все в порядке.
Маркус не знал, чего начитался Сигмунд и отчего говорит так напыщенно, но предположил, что это наверняка какой-нибудь классический роман о любви. Чтобы настроение стало получше, он попытался говорить как можно более буднично:
— Ты просто немного ревновал, по-моему. Ничего страшного.
Сигмунд покачал головой:
— Ничего страшного для тебя, мой добрый друг. Только для меня. Но теперь мне открылась истина.
— Правда? — удивился Маркус и подумал: когда же Сигмунд соизволит выпустить его руку?
— Истина не в том, что она влюблена в тебя, а в том, что она презирает меня.
— Отлично, — сказал Маркус и посмотрел на часы.
Ему нужно скорее пожарить яичницу с беконом, если он еще хочет успеть сегодня к папе.
Секунду Сигмунд с подозрением смотрел на него.
— Ты уверен, что не влюбился в нее?
— Да, естественно, — ответил Маркус. — Я же сказал, что больше не могу влюбляться.
Сигмунд вздохнул:
— Счастливчик! Я написал ей стихотворение. Хочешь послушать?
Маркус встал и пошел к двери.
— Как тебе пожарить яичницу?
— С обеих сторон, если тебе несложно. И, Маркус…
— Да?
— У нас есть кола?
— Посмотрю в холодильнике.
Маркус быстро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
* * *Через полтора часа Маркус оставил одного пациента, чтобы сесть на автобус в город и навестить второго.
Когда он уходил, Сигмунд все еще лежал в кровати. Такой же бледный, но уже куда более сытый, съевший две яичницы с беконом, три тоста и выпивший две бутылки колы. Он объяснил, что хочет еще некоторое время полежать в кровати Монса, поскольку его сердце тяжело, как свинец.
— Единственное, на что я способен, — это лежать здесь и есть в утешение, — сказал он. — Боюсь, с сегодняшнего дня тебе придется заняться готовкой. Я, наверно, наберу тридцать-сорок килограммов, потому что собираюсь пичкать себя калориями, ну и пусть. Меня тяготит не вес тела, а груз жизни.
Сидя в автобусе, Маркус размышлял о своей жизни и о том, что с ней делать, когда он вырастет. Он не находил у себя никаких особенных способностей ни в одной области и полагал, что если он займется чем-нибудь, всегда найдется кто-то получше для того же самого. Тем не менее он надеялся, что однажды найдет свое место в жизни, даже если оно и будет больше подходить для других. Теперь он думал, что, может быть, уже что-то придумал. Он заметил, что Сигмунд, лежа в своей любовной тоске, оценил его внимание и заботу. Папа тоже давал понять, что радуется ежедневным визитам. «Ты добрый мальчик, Маркус, — говорил он. — Не знаю, что бы я без тебя делал». Слова эти согревали и вселяли в Маркуса гордость. Работник опеки! Может, стоит этим заняться. Многим людям нужна опека, и, вполне возможно, он чем-нибудь поможет. Может быть, ему даже удастся заработать. Например, организовать общество и назвать его «Забота без границ». Тогда он сможет ездить по всему миру и опекать людей. Лечение же он оставит врачам. Психическими проблемами пусть занимаются психологи. Он будет только всегда готов помочь работникам опеки, оказывая заботу тем людям, которые в ней нуждаются. Подставлять плечо, чтобы в него поплакали, две руки, способные пожарить яичницу с беконом на раз-два-три. В этом была его сила. Проблемы с языком не будут препятствием, потому что для работника опеки важнее слушать, а не говорить.
