Розамунда Пилчер - Штормовой день
— Ясно, — сказал Стивен. — Я рад, что вы повидали ее. — Он очистил от книг край стола и облокотился на него, скрестив руки и глядя на меня через очки. — Ну и что вы собираетесь делать теперь?
— Не знаю.
— Вы выглядите крайне усталой. Почему бы вам не взять несколько дней отпуска?
Я опять сказала:
— Не знаю.
Он нахмурился.
— Не знаете чего?
— Не знаю, что делать.
— Ну а что вас смущает?
— Стивен, вам приходилось слышать о художнике по имени Гренвил Бейлис?
— Господи, конечно! А почему вы спрашиваете?
— Это мой дед.
На лице Стивена появилось испытующее выражение.
— Боже мой! Когда же вы это обнаружили?
— Мне сказала мама. Должна признаться, я и имени-то этого не знала.
— А должны были бы.
— Он очень известен?
— Был. Лет двадцать назад, когда я был мальчишкой. В нашем старом доме в Оксфорде у отца над камином в гостиной висел Гренвил Бейлис. Так что можно сказать, он был частью моего детства и моего воспитания. Картина изображала серое бурное море и рыбацкую шхуну под коричневым парусом. При одном взгляде на нее, помнится, меня начинало подташнивать, как во время качки. Он был маринистом.
— Ну да, как бывший моряк. Он ведь служил в военно-морских силах.
— Тогда понятно.
Я ждала, что еще он скажет, но он молчал. Тогда я спросила:
— Что мне делать, Стивен?
— В каком смысле, Ребекка?
— У меня никогда в жизни не было семьи.
— Это так важно?
— Вдруг стало важным.
— Тогда поезжайте и повидайтесь с ним. Что может вам помешать?
— Я боюсь.
— Чего?
— Не знаю. Наверное, оскорблений. Или равнодушия.
— Там происходили жуткие семейные баталии?
— Да. И разрыв. «Чтоб ноги твоей здесь больше не было» и прочее в том же духе.
— Это мама предложила вам туда съездить?
— Нет. Не так определенно. Но она сказала, что там остались вещи, ей принадлежавшие. Она посчитала, что мне надо их забрать.
— Что за вещи?
Я сказала:
— Понятно, что особых ценностей там нет. Возможно, все это и не стоит путешествия, но мне хотелось бы получить что-нибудь из ее бывших вещей. А потом… — Я попыталась перевести это в шутку: — Они помогут мне хоть как-то заполнить пустоты моего нового жилища.
— Думаю, вещи не могут стать основной целью вашей поездки в Корнуолл. Главное для вас — подружиться с Гренвилом Бейлисом.
— Ну а что если он не захочет подружиться со мной?
— Тоже ничего страшного. Всего лишь легкий удар по самолюбию, но это можно перенести.
— Вы толкаете меня на это знакомство, — сказала я.
— Если вам не нужен мой совет, то зачем вы пришли ко мне?
Он был прав.
— Не знаю, — призналась я.
Он рассмеялся:
— Вы слишком много чего не знаете, правда? — А когда, наконец, я тоже выдавила из себя улыбку, он сказал: — Послушайте, сегодня четверг. Отправляйтесь домой, выспитесь. И если сочтете, что завтра еще слишком рано, то поезжайте в Корнуолл в субботу-воскресенье. Поезжайте, и все. Посмотрите тамошние места, повидаете старика. На это может потребоваться несколько дней, не важно! И не торопитесь в Лондон, пока не сделаете там все, что в ваших силах. Ну а если сможете заполучить к тому же кое-какие вещички, тоже будет неплохо, только запомните, что это задача не первоочередная.
— Запомнила.
Он поднялся.
— Ну, тогда в путь! — сказал он. — У меня дел по горло, не могу больше тратить время, ведя доморощенную рубрику «А скажи-ка, тетушка…» и учить вас уму-разуму.
— А проделав все это, я смогу вернуться на работу?
— Да уж, пожалуйста. Без вас мне не справиться.
— Тогда до свидания, — сказала я.
— Au revoir, [5] — сказал Стивен и, секунду помедлив, подался вперед и неловко поцеловал меня. — Удачи вам!
Я уже и так потратила на такси слишком много денег, поэтому, волоча чемодан, добралась до автобусной остановки, дождалась автобуса и потрюхала к себе в Фулем. Рассеянно глядя из окошка автобуса на серые, кишащие народом улицы, я попыталась составить план на будущее. По совету Стивена, в понедельник я поеду в Корнуолл. В это время года, наверное, нетрудно взять билет на поезд или найти пристанище в Порткеррисе, когда я наконец туда доберусь. А Мэгги приглядит за моей квартирой.
Мысль о квартире привела на память кресла, которые я присмотрела до отлета на Ибицу. С того дня, казалось, прошла целая вечность. Однако если я не появлюсь в лавке, кресла будут проданы, как грозился тот несносный молодой человек. Вспомнив об этом, я сошла на несколько остановок раньше своей, с тем чтобы наведаться в лавку, заплатить за кресла и получить гарантию, что они будут ждать моего возвращения.
Я собралась с духом для новой серии переговоров с молодым человеком в синей матерчатой куртке, но, войдя в лавку под аккомпанемент колокольчика над дверью, я не без облегчения увидела, что из-за стола в глубине лавки поднялся не он, а другой мужчина, постарше, седоватый и с темной бородкой.
Он выступил вперед, на ходу снимая очки в роговой оправе, а я с наслаждением опустила на пол свой чемодан.
— Добрый день.
— О, добрый день. Я по поводу кресел, которые выбрала в прошлый понедельник. Вишневого дерева, с овальными спинками.
— Да-да, знаю.
— Одно из них требовало ремонта.
— Его починили. Хотите забрать их сейчас?
— Нет. Сейчас я с чемоданом. Мне не утащить их. И я уезжаю на несколько дней. Я подумала, что если оплачу сейчас покупку, то, может быть, вы подержите их до моего возвращения.
— Конечно. — У него был очень приятный низкий голос, и когда он улыбнулся, мрачноватое лицо его осветилось.
Я засуетилась, открывая сумочку.
— Могу я расплатиться чеком? У меня есть банковская карточка. [6]
— Хорошо, хорошо. Хотите сесть за мой стол? Вот ручка.
Я начала заполнять чек.
— На чье имя писать?
— На мое. Тристрам Нолан.
Я порадовалась, что этим милым заведением владеет он, а не мой невоспитанный знакомец-ковбой. Заполнив чек и прочеркнув на нем, как положено, оставшееся пустым место, я вручила чек хозяину. Он стоял и, опустив голову, рассматривал чек так долго, что я даже решила, будто что-то упустила при заполнении.
— Я не забыла поставить дату?
— Нет, все в полном порядке. — Он поднял глаза. — Просто у вас такая фамилия… Бейлис… Не очень распространенная.
— Да, не очень распространенная.
— Вы не родственница Гренвила Бейлиса?
Услышать внезапно эту фамилию именно в тот момент было удивительно, и вместе с тем ничего удивительного в этом не было — разве не так же внезапно бросается в глаза нужная информация, выпрыгивая на нас нежданно-негаданно с газетного листка, из убористой колонки типографского шрифта?
— Да. Родственница, — сказала я и, не придумав причины дольше скрывать от него правду, добавила: — Он мой дед.
— Потрясающе, — сказал он.
Я была озадачена.
— Почему же?
— Сейчас покажу.
Положив на стол мой чек, он вытянул из-за громоздкого дивана с откидным столиком большую, написанную маслом картину в золоченой раме. Он приподнял ее, уперев одним углом о стол, и я увидела, что это картина моего деда: в углу стояла его подпись, а под ней дата: 1932.
— Я только что купил ее. Конечно, ее надо почистить, но, по-моему, картина превосходная.
Я подошла поближе, чтобы внимательнее рассмотреть картину, и увидела песчаные дюны на закате и двух мальчиков — обнаженные, они склонились над собранными раковинами. Живопись картины была, возможно, и старомодной, но композиция замечательная, колорит — нежный и в то же время мощный — подходил для изображения этих мальчиков, беззащитных в своей наготе, но крепких, — с такими в жизни обычно считаются…
— Хороший художник, правда? — сказала я, и в голосе моем невольно прозвучала нотка гордости.
— Правда. Чудный колорист. — Он убрал картину. — Вы его хорошо знаете?
— Я вообще его не знаю. Ни разу не видела.
Он промолчал. Просто ждал, пока я закончу эту странную фразу. Чтобы заполнить паузу, я продолжила:
— Но сейчас я решила, что пора, наверное, нам повидаться. И вот как раз в понедельник еду в Корнуолл.
— Но это же прекрасно! Дороги в это время года будут пустые, и поездка доставит вам удовольствие.
— Я поеду поездом. У меня нет машины.
— Все равно вам предстоит замечательная поездка. Надеюсь, погода вам улыбнется.
— Большое спасибо.
Мы направились к двери. Он распахнул ее. Я подхватила свой чемодан.
— Приглядите за моими креслами, пока меня не будет?
— Конечно. До свидания. И пусть у вас все хорошо сложится в Корнуолле.
3
Но погода мне не улыбнулась. Утро понедельника выдалось серое, унылее некуда, а мои слабые надежды, что погода улучшится по мере того, как поезд будет дальше и дальше мчаться в западном направлении, вскоре рассеялись, так как небо с каждой минутой становилось темнее, ветер крепчал, и хмурый день в конце концов разразился проливным дождем. За струями дождя в окнах поезда ничего не было видно, кроме неясных очертаний холмов, фермерских построек, и лишь изредка — нагромождения крыш какой-нибудь деревеньки или же проносившейся мимо полупустой станции заштатного, никому неведомого городка.
