Александр Новгородцев - Анимация от Алекса до Я, или Всё включено
Атмосфера общей безысходности роднила и сближала эти две группы. Разливающиеся от них печальным маревом волны тоски и апатии, казалось, накрыли и овладели мною. «Беги!» — закричал мне первый внутренний голос. «Спасайся!» — возопил второй диспетчер. «Будь мужиком!» — как-то невпопад воскликнул третий.
Что же это такое? Где веселье, задорный смех, шутливая беззаботность, которую я себя представлял. Неужели это и есть та работа, ради которой я преодолел тысячи километров — быть безрадостным пастухом среди унылых серых туристических мышей. Неужели я обречён несколько месяцев кряду выполнять одну из этих скучных ролей? Монотонно выковыривать дротики из коры дуба, или записывать баллы, до которых никому из играющих нет дела, на обрывок туалетной бумаги, или называть наобум, не глядя на результат и засыпая на словах неведомые цифры, повергая в ещё большее уныние, близкое к заупокойной скорби, пофигистично настроенных туристов?
Своим появлением мы разрушили эту постутопическую идиллию коллективного несчастья, и группы распались. Аниматоры, как мне показалось, с видимым облегчением, поспешно устремились к нам, изображая не наигранную радость. Туристы с неменьшим облегчением, сбросив пуд немотивированного навязанного досуга, продолжили заниматься своими делами: углублённым зеванием, пивным распитием и экспресс-изнашиванием шлёпка методом плиточного ковыряния. Натали, поджав губы, сделала про себя выводы относительно увиденного. То, что здесь происходило, явно не было образцово-показательным выступлением для начальства.
Аниматоры заметили этот взгляд, веско характеризующий что думает строгая дама в брючном костюме о подобном времяпрепровождении. Туристы же, которые остались в стороне, выглядели жалко, словно надоевшие игрушки, оставленные без внимания капризным малышом и сводили на нет всю напускную жизнерадостность бравых аниматоров. Не знаю, кто или что довело их до этого вида — пассивная бездеятельная жизнь всёвключённых, хроническая непереносимость солнечных ванн, отравление морепродуктами или неприятие организмом оздоравливающего морского климата, а может и убивающие позитивный настрой условия проживания внутри отеля. Или они с детства росли такими серыми сонными интровертами. Так или иначе, выглядели они сейчас не теми отдыхающими, с которыми я был бы рад провести досуг. Любой здравомыслящий человек предпочёл бы день заточения в карцере без еды с обязательным прослушиванием лучших песен Филлипа Киркорова — пяти минутам, проведённым в этом ботаническом обществе.
Первый из будущих аниматоров с кем я скрестил ладони, оказался некто Егор, как выяснилось — сын Натали. Слащавого вида хлопец с копной миелированных волос, с нижней губой продырявленной серебристой бусинкой, с пробитым серьгой ухом и подведёнными тушью глазами. Шея была обмотана клетчатой арафаткой, а голос хлопца надсадно хрипел, что свидетельствовало либо о простуженности горла, либо он был выведен из строя вечерней попойкой, либо заплывом в непрогретом море. Матери открыто говорить о мужских попойных делах не всегда следует, поэтому Егор, как я и предполагал, выбрал для объяснения своей тональности версию с морским заплывом.
— Из России? — вопросил меня миелированный, закончив отчёт о своём сверхприлежном поведении перед матерью. — Какой город?
Не дождавшись упоминания Москвы или Питера, он потерял интерес к провинциалу и затараторил на турецком с Джаном. Вторым незнакомцем, оказался, судя по приколотому к футболке перевёрнутому бейджу, некто Мустафа, или Мусти — как ласково представил он сам себя. На голове у отца таланта — Мусти красовался гребень волос, заботливо уложенный волос к волоску с тоненькой косичкой на границе шеи, увенчанной бусинкой. Чрез мочку уха проходил шуруп, а запястья обвивали кожаные наручи. Печальный взор, больше присущей уставшему от мирских сует поэту или разжиревшему домашнему коту, понявшему бессмысленность поиска смысла жизни в еде, но не имеющему силы отказаться от оной, выдавал натуру лютниста — романтика, нуждающегося в изобилии женского внимания. Вихрастый Мусти, в довесок к взгляду, также оказался обладателем бархатного голоса, вмиг утратившего радостные нотки, когда он осведомился у Натали об обещанной зарплате и возможности её скорого получения. Перспектива оказалось не столь скоро ожидаемой, поэтому ещё более печально простившись с нами, как будто бы навеки, он отошёл в сторонку попереживать и всгрустнуть. Я обеспокоился, как бы эти финансовые новости не принудили его задуматься о бренности влачения земного существования. Не обратили бы его взор в сторону бескрайнего морского простора и не направили мысли в русло об исследовании шлейфа морского дна в поисках входа в мир усопших. Но Ур, видимо, также своевременно оценил ситуацию и поспешил вывести из депрессии своего работника живительной силой беседы и силой рук, умело встряхивающих плечи подопечного.
Апофеозом знакомства стал мистер Боб. Я сразу не мог сказать, кого он мне напоминает больше, хромого ворона, въедливую цаплю, не самого удачного двойника Чарли Чаплина или хитрого визиря из персидских сказок. Он, скрывшись в тени, подобно серому кардиналу, давно наблюдал за нами оценивающим пронзительным взглядом из-под низко, до самых чёрных глаз, затянутой по-пиратски чёрной банданы. Кого он видел? Конкурентов на пути карьерной лестницы? Мух, вторгшихся в паутину дворцово-отельных интриг? Разводчиков чау-чау, ищущих новый рынок для сбыта просроченных собачьих консервов? Или же новых друзей? Кто знает? Такой взгляд мог скрывать какие угодно мысли, даже самые безумные, вплоть до ограбления киоска «союзпечать». Небрежно и по возможности чинно, то шаркая правой ногой то волоча её за собой, он подошёл к нам с Джаном.
— Боб! — представился он по-царски, протягивая руку ладонью вниз, словно для лобызания, смело ожидая, что от одного этого слова должны подкоситься колени и пересохнуть в волнении горло. Его худое лицо немного исказилось, крючковатый нос хищно загнулся, кинжальный взор сверх обострился, когда я пожал ему руку. Мне показалось или между нами в этот момент действительно промелькнула чёрная кошка. Растирая ладонь пожатой руки, он что-то прошипел на своём наречии. Наверное, я переборщил с интенсивностью пожатия. Впрочем, судя по его жилистой и близкой к анорексии фигуре, ему хватило бы даже половины дозы ладонного приветствия. Не переставая метать в мою сторону гневные взоры, он решил воздержаться от нового рукопожатия с Джаном и кивком поприветствовал того. Услышав от толстячка с лицом буддиста, что он шеф, Боб почему-то растерялся, растеряв пафос визиря и побледнел в и без того изменившейся физиономии. Из последующей перепалки его с Натали, я определил, что роль шефа в доблестной команде аниматоров Rose отеля он отводит себе и не собирается мириться с появлением какого-то Джана, претендующего на ту же роль. Он до того раззадорил себя яростными речами, что мог бы не избежать участи подвергнуться самосожжению то бишь воспламениться, но тут вновь вовремя возник Ур. Он стиснул его за плечи с такой силой, что воздуха для брани у мистера Боба не осталось и отвёл его в сторону, подальше от глазеющих на это действо туристов, которые на короткое время даже забыли о своей программе дня — зевать, пить и рыть шлёпком суэцкий канал.
— Алекс, займись ими, — скомандовала Натали, также заметив нежелательное внимание со стороны всёвключённых к внутрикомандным разборкам.
Полминуты мне понадобилось, чтобы идентифицировать себя с Алексом, так как до сей поры был чаще Сашей, Сашенькой, Саничем, Сашкой, Александром, Саньком и крайне редко Шурой. Затем, ощущая небывалый подъём энтузиазма, преимущественно от командного голоса Натали, чем от лицезрения тех, коими надлежало заняться, поспешил исполнить первое поручение.
В поисках поддержки, советов и инструкций и финалисток конкурса «хочу на обложку „Maxim“», я огляделся. Все компаньоны-аниматоры были заняты, а роскошных девушек поблизости не наблюдалось. Боб и Джан, объединённые Уром в спорящее трио, сотрясали воздух, предъявляя свои регалии на должность шефа. Егорка, расположившись на террасе, преспокойно попивал сок в маминой компании. Мусти фрустрировал на пристеночной скамейке, заливаемый солнечными лучами, создающими резкий контраст с тёмной от загара и финансового фиаско физиономией, и плавал где-то в забытье вселенского горя.
Так я оказался один в непосредственной близости от погружённых в депрессию людей. Предстал перед семейной парой двух возрастных флегматичных бегемотиков, один из которых уже довёл себя включённым пивом до кондиции монашеской отрешённости и невозмутимости Ваньки-встаньки, и долговязого слегка нескладного подростка лет 14-ти, вооружённого шлепком-лопатой. Он находился где-то на этапе противопоставления себя обществу, имея выраженный призыв — потребность к разрушению, в чём успела убедиться плитка. Да-а, вернее мда-а-а, эти экземпляры всевключённых оказались вовсе не похожими на тот идеализированный облик, который я сам себе создал в виде развесёлых, стройных, игривых, загорелых девиц или самоуверенных панибратских парней-удальцов, добродушных семейных мужичков или задорно-симпатичных барышень в возрасте получения второго высшего образования.
