Радек Йон - Memento
Отец на ночном дежурстве, а я убиваю два вечера на уроки. Но как заставить себя думать о них? В башку вдруг почему-то ничего не лезет. Особенно когда вспоминаешь, что все остальные на дискотеке.
Интересно, мам, побоялась бы ты рассказать отцу, если б я сейчас сбежал? Полгода тебе удавалось скрывать. А если б сейчас все лопнуло? Вот он, мой шанс. С тобой я уж как-нибудь договорюсь. Если ты вообще узнаешь, что я удрал. Подождать, пока ты заснешь, и вылезти через лоджию. Большое удобство — жить на первом этаже.
— Что с тобой, Михал?
Лицо Рихарда совсем близко. Каждый волосок на его щеках виден в стократном увеличении. Светленький пушок, как у новорожденного. Остатки какой-то еды между зубами. Никогда еще мне не было так гнусно. Ну и что с того, если я вижу все резче или, наоборот, расплывчатее остальных? Что я тут вообще делаю? И вот на это я променял возможность поступить в институт, достичь чего-то в жизни? Вечно сидеть, таращиться в стол, глазеть, как все поднимается ввысь вместе с тобой. Пока не рухнет.
А потом? Ничего.
Попробовать бы еще что-нибудь. Но все другое я уже успел перечеркнуть… Все равно я бы не поступил в медицинский.
А что, если без этого я уже не могу жить? Ерунда. Просто пока не хочу.
Тогда я еще не догадывался, как может перечеркнуть свою жизнь наркоман.
— Ну, что с тобой?
Неужели Рихард заметил, как я его разглядываю?
— Да ничего. Что-то мне сегодня не в кайф. Наверное, меня вышвырнут из гимназии.
— Думаешь, если тебя вышибут, наступит конец света? Оглянись вокруг. У каждого свои проблемы.
А ведь я о них почти ничего не знаю, вдруг понял Михал. Павел обитает у Даши, у нее родители где-то в Африке. Вернутся — купят виллу. Зденек живет с бабушкой, вроде чтобы не видеть, как отец приходит домой пьяный. По крайней мере так до развода уверяла его мать. А потом все осталось по-прежнему. А другие? Чего они хотели и почему у них не получилось? Если у человека свои проблемы, он другого не замечает. Главное — он сам. Любому больше по душе говорить, а не слушать.
Крысы!
Полчища крыс, изготовившихся к атаке. От страха Михал заорал.
— Что такое? Что случилось? — Он слышал голос Евы, чувствовал, как она его обнимает. Свитер из паучьих лапок и сетей, он обвивает и спутывает.
Схватят обоих? Или она с ними заодно?
— Убирайтесь! Убирайтесь прочь! Я убью вас!
Светящиеся глаза и зубы все в крови. Крики их не спугнули. Кто бросится первым? А если они накинутся скопом?
— Все в порядке, Михал. Успокойся…
— Ты что, не видишь их? Это конец. Конец! — Он вырвался из рук Евы и кинулся вверх по улице.
— Стой, Михал, не дури!
Бежать он все равно не мог. Будто кто-то вырвал легкие из тела. А прямо за спиной — топотание крыс. Все пропало.
Пропало!
Он повалился на лавку под деревьями, но та словно проехала мимо. Михал лежал на земле, в голове гудело от удара.
Снизу крысы казались еще больше. Одна, самая смелая, пробежала по его ноге.
— Помогите! На помощь!
— Тихо. Ты всех разбудишь, Михал…
Это не Ева. Это какая-то кикимора с ее голосом. Ощерилась на меня. Изготовилась к броску! Последний бой! Не на жизнь, а на смерть.
Михал подобрал ноги и со всей силой лягнул ими Еву. Та отлетела метров на десять.
Получилось. Получается! Я могу защищаться. Надо бороться!
Он швырнул урну в эту орду уродов, которые тщетно пытались его поймать. Дубинку бы сюда. Обыкновенный кусок дерева — и им меня не одолеть! Он побежал по улице. Крысы и кикиморы за ним.
Вдруг наверху на пригорке появились два световых пятна. И стали приближаться.
К свету! Конечно, к свету! Должны же крысы бояться света! Топотанье и перестук каблуков совсем близко.
— Михал, стой! Опомнись!
Скорее к свету! Укрыться там!
— Стой!
Они уже совсем близко. Скрип тормозов.
— Вы что, спятили? — Какой-то возмущенный мужчина.
Он меня спас! Крысы и кикиморы исчезли!
Первое пробуждение в вытрезвителе. Первые попытки вспомнить, что же произошло. Ужас от сирены милицейской машины. Какие-то люди из соседних домов сообщили, что на улице творится неладное. Или тот шофер? Я стоял на мостовой и орал от страха. Ребята и Ева сбежали. Вытрезвитель. Снова крысы. Кто-то впустил их, чтобы меня наконец-то загрызли. На полу разбитые плошки, чашки, коробки с лекарствами. Я пытаюсь задушить какого-то человека, решив, что это он впустил крыс. Меня привязывают к койке. Извечные вопросы, что было и как было.
Не знаю, не знаю, не знаю.
У моей койки собралась наша замечательная компашка. И никто не хочет меня развязать. Я прошу, наконец, угрожаю. Глюки? Страх, что кто-то войдет и прогонит Еву, Рихарда, Зденека, Дашу… К тому же я не ночевал дома. Скандал обеспечен. Интересно, сообщат они в гимназию?
Ну вот, значит, и конец?
— Так что же с вами?
Врач лет сорока. Загорелое лицо и руки, белая рубашка с короткими рукавами — из тех типов, что утром до работы еще и на теннис успевают. Взгляд строгий, никаких признаков улыбки. Вспоминаю, что он тут был, когда я ночью куролесил.
Спокойствие. Для него я должен быть одним из многих.
— Здорово вы вчера выступили.
Вздох.
— Ну ничего. Я не собираюсь заниматься психоанализом. Как, впрочем, и беседовать с вами о вещах, о которых вы либо не хотите говорить, либо лжете. На это мы потратили время вчера.
Да. Вчера. Я заладил как заведенный, что просто хотел попробовать. Первый раз. Какой-то незнакомый парень в баре продал мне таблетки. Не имею понятия, что это такое.
— Пока вы, к сожалению, убеждены, что с вами все в полном порядке. От наркотика вам хорошо, улучшается настроение. Вы в эйфории. Но на самом деле все давно уже не в порядке. Вам кажется, что вы еще можете контролировать дозу, но это не так. Мой долг предупредить, что у вас выработалась зависимость от наркотиков. У вашей болезни четкая клиническая картина. Легко предугадать отдельные фазы ее развития. Даже время, которое вы еще выдержите без лечения. Какой-то период полураспада, если хотите. Чтобы выздороветь, вам надо немедленно отказаться от наркотиков. Сейчас у вас нет шансов выпутаться из этого за неделю-две. Слишком уж много гадости вы напихали в свой организм. Единственная возможность — подвергнуться длительному лечению.
Не может это быть правдой. Пугало, которым стращают всех наркоманов. Захочу — и перестану.
— Вам не обязательно соглашаться.
Угадал, о чем я думаю?
— Но, по-моему, пока вы в первой из трех фаз. Принимаете психотропные препараты, у вас появляются галлюцинации. К счастью, на этой фазе в период между приемом наркотиков в вашем мозгу не происходит никаких аномалий. Вы не должны доводить себя до такого состояния, когда вдруг услышите, что вас кто-то зовет, или увидите на улице бегущую мышь, а то и какие-то шелестящие тени.
Ни о чем подобном и речи быть не может, мысленно успокаивает себя Михал.
— Но если человек уже перестал быть личностью, бросил учебу, не устраивается работать, не имеет пристанища — тогда редко что удается сделать. Здесь мы имеем дело с простой формулой: чем дольше употребляешь наркотики, тем меньше шансов вылечиться. Сейчас вы уже не способны сами управлять собой. Попросту говоря, не можете бросить это самостоятельно. Уже поздно. Надо было раньше. Теперь вы — больной человек. И никакие полумеры не годятся.
— Не понимаю, о чем вы говорите, пан доктор. Я здесь по чистой случайности.
Нужно просто уменьшить дозы, не зарываться. Сам брошу, когда захочу. Черт-те сколько недель проваляться в психушке, а как же гимназия? А дома?
— Я не могу пропускать занятия. Тем более если то, что вы предлагаете, не обязательно. Можно идти?
— Как хотите. — Доктор тоже встал. — Решили поиграть со мной в дурачка? Но самое страшное, что, когда вы поймете, кто из нас двоих по-настоящему дурак, будет уже поздно.
Скорее к дверям. Закрыть их за собой — и прочь отсюда.
— Подождите. Вы утверждаете, что вы не наркоман. Допустим, я вам верю. А если нам все же провести небольшой эксперимент? Каждый вторник и пятницу приносите сюда мочу на анализ. Справку в гимназию мы вам, естественно, напишем. Ну что, идет?
На лице Михала не дрогнул ни один мускул. Кто меня может заставить, если я ничего не сделал? Ясное дело, никто.
— Хорошо, пан доктор. Во сколько мне прийти во вторник?
В десять. Я буду ждать.
Похоже, не поверил, что я тут и в самом деле объявлюсь?
Выдержать хотя бы три дня. Всего три дня. Доказать самому себе, что ты еще не втянулся.
Ничего не выходит, могу только уставиться в потолок, сжимать кулаки и лгать самому себе, что сумею.
Хоть бы еще одну дозу. Одну-единственную, прежде чем покончить с этим навсегда.
Неужели я и вправду зашел так далеко?
Забыть, что существует этот проклятый кайф. Этот мир, о котором год назад я и слыхом не слыхивал. И вдруг не могу прожить без него одного дня?
