Мария Поледнякова - Как вырвать киту коренной зуб
Он злился на себя, что забыл спросить у мальчишки даже имя, потом решил справиться у портье, кто прибыл сюда утром. Но дойти не успел.
Любош увидел ЕЕ. Она сходила по дубовым ступеням в холл. На ней были клетчатая юбка, меланжевый свитер и шлепанцы, звук которых и привлек его. Она шла с сосредоточенным и задумчивым видом, ни на кого не обращая внимания, словно ее интересовал только этот затоптанный темно-зеленый плюшевый ковер. Опустив глаза, прошла мимо него, даже не заметив.
Сначала Любош подумал, что ошибся. Но, обернувшись, все же окликнул ее:
– Анна!
Она оглянулась.
Любоша озадачило странное выражение, появившееся на ее лице: было ли то удивление от неожиданной встречи или просто недоумение, как это случается, когда мы встречаем человека, страшно напомнившего нам кого-то.
– Анна, а ты повзрослела. Но все такая же маленькая, – сказал Любош и пошел ей навстречу; глаза их встретились, и он уже был совершенно уверен, что это она.
Узнала его и Анна: та же широкая улыбка, те же узкие, далеко посаженные глаза. И все-таки у нее было чувство, что к ней приближается какой-то чужой человек.
– Ты, наверное, уже забыла меня? – с искренним сожалением спросил Любош.
– Я… здесь… то есть я… здесь жду…
Анна, в растерянности так и не сказав ничего вразумительного, заторопилась в бюро обслуживания, откуда, к счастью, послышался голос:
– Вы заказывали Прагу? Пройдите в кабину.
Анна с робкой улыбкой извинилась; пересекая холл, она чувствовала, что Любош провожает ее взглядом, и с облегчением закрыла за собой тяжелую дубовую дверь телефонной кабины.
– Нет, телеграмму послал не Индржих, а канцелярия театра! – Анна нервно перекладывала трубку из одной руки в другую. – В двенадцать я звонила в театр. Ты слышишь меня?
В разговор вторглась центральная.
Анна весь день готовилась к наихудшему – что мать ей с ходу откажет, но сейчас их разъединили, и может случиться так, что она вообще с ней не поговорит. В кабине с темной обивкой, освещенной мигающим светом слабой лампочки, Анна уже потеряла счет времени, как вдруг на другом конце провода раздался знакомый голос:
– Кто-нибудь заболел?
– Но мама! Не все ли равно? В театре бывают смены состава. Завтра и послезавтра у меня спектакли. Нам нужно вернуться в Прагу, и я представить себе не могу, как объясню все это Вашеку. Речь идет только о двух днях. В четверг после обеда я уже смогу вернуться… Вот если бы тебе взять отгулы и приехать сюда. Ведь ты же сама сказала, что это для тебя не проблема!
Анна говорила торопливо, словно боялась получить отказ раньше, чем сумеет объяснить все.
– Мне так не хочется портить радость Вашеку! Ему не понять, почему нам обязательно надо вернуться назад, в город!
Наступило молчание, и Анне казалось, что за те две секунды, прежде чем мать наконец отозвалась, прошла целая вечность. Выслушав ее всегдашние разумные доводы, почему ей никак нельзя оставить больницу, она бросила, как всегда:
– Ну что ж, ничего не поделаешь… – И повесила трубку.
– Сколько с меня?
– Минутку. Позвоню на почту, – любезно сказал портье и исчез за дверью канцелярии.
В зеркале на округлой подставке отражался холл, отделанный деревом и светло-зелеными обоями, а под деревом кожаный диван с креслами темно-коричневых тонов. Анна увидела Любоша – он поднялся с кресла, отложил газету в сторону и неторопливо пересек холл, остановившись в двух шагах позади нее.
– Сколько лет мы не виделись, Анна?
Она чувствовала его взгляд и никак не могла набраться смелости ответить. (Господи боже, у меня трясутся поджилки!)
– Ты здесь в отпуске? Опять инструктором?… – спросила она, отступив на шаг, словно боялась остаться с ним наедине у конторки портье, где не было возможности к отступлению.
Любошу нравились ее растерянность и неуверенная улыбка, которую не изменили годы.
– Да нет, я осел навсегда, – ответил он. – Уже седьмой год здесь.
Анна овладела собой.
– ЗДЕСЬ? – с наигранным удивлением спросила она.
– Здесь у меня свидание. С одним парнем, – улыбнулся он.
Анна облегченно вздохнула.
– С парнем?
– Я даже не знаю, как его зовут, – сказал он, пристально разглядывая Анну, словно все еще не веря собственным глазам. – Я обещал пойти с ним вечером на мороженое и вот встретил тебя!
Он весь светился улыбкой – неожиданная встреча с ней его явно обрадовала.
Анна порозовела и поспешила перевести разговор:
– Ты делаешь успехи! Вместо девушки зовешь на мороженое парня!
– Да он еще совсем пацаненок, – Любош принялся тихонько смеяться. Анне стало жарко. Нет, только не это! Такое не могло случиться! И чтобы скрыть растерянность, она уткнулась в сумку в поисках носового платка.
– Спорю, ты такого еще не встречала, – радостно хихикал Любош. – Он сказал, что его мама ужасно любит танцевать и что он прихватит ее с собой.
У Анны бешено забилось сердце. Она чувствовала, как по спине скатываются капельки холодного пота. Это уж слишком! (Я должна взять себя в руки. Должна выдержать еще минуту!) Когда она подняла голову, на лице ее играла милая улыбка.
Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
– Ты же спросила меня, что я тут делаю?
Анна успокоилась, поняв, что у Любоша и в мыслях не было на что-либо намекать, и подала ему руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала она приветливо.
– Буду очень рад, – ответил Любош.
В эту минуту он увидел на повороте лестницы мальчика в пижаме и вязаной шапочке, машущего ему оранжевой курткой. В первую секунду он не понял, что означают эти сигналы ликования. Но потом до него дошло: стоящая перед ним Анна, которую он все еще держал за руку, и мальчик имеют какое-то отношение друг к другу!
– Ну, иди в бар, – сдержанно сказала Анна, – не заставляй себя ждать.
– Да не в баре он, – заверил ее Любош. – Вон выглядывает из-за кактуса.
Анна быстро обернулась и вспыхнула до корней волос:
– Вашек, а ну иди-ка сюда!
Она шагнула к лестнице. Любош наклонился к ней и восторженно зашептал на ухо:
– А у тебя, оказывается, мировой парень!
– Что это? – строго спросила Анна, показав на оранжевую куртку в руках у сына.
– Это куртка, – живо отозвался Любош из-за спины Анны и сделал Вашеку знак, чтоб не болтал лишнего.
Тот понимающе кивнул и стал заверять Анну, что это всамделишная куртка. Тут уж она потеряла терпение.
– Попрощайся – и спать! – приказала она решительно.
Любош проводил их взглядом, пока они поднимались по лестнице. Анна крепко держала Вашека за руку, а тот обернулся и заговорщически махнул Любошу, как делают люди, обо всем договорившиеся. Любош тоже махнул Вашеку, но с куда большим интересом провожал глазами Анну.
– Кто здесь хотел оплатить разговор? – раздался голос портье.
Прекрасная надежда, согревшая душу ребенка, вмиг погасла, стоило Вашеку войти за мамой в комнату и бодро проронить:
– Ну как?
Если б мама на него накричала, дала оплеуху, даже две, он бы все стерпел. Но Анна без единого слова вошла в ванную и закрыла за собой дверь.
– Мама! Мамочка! Я ничего ему не говорил! Поверь, ничего! – кричал Вашек. Но мама не выходила, он завопил громче и стал дергать за ручку двери.
Анна сидела в ванной на полу. Только теперь ее свалил шок. Слышала, как Вашек барабанит в дверь.
– Мама! Мамочка! Открой! – В его голосе уже звучал плач.
Анна наконец вышла, бледная как стена.
– Вашек, ты совсем меня замучил.
Тот с удивлением глянул на маму – почему она не кричит?
– Что ты ему все-таки сказал?
– Что мы живем здесь, в «Снегурочке», – защищался Вашек.
– И ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ, так?
Вашек, понурившись, кивнул. Анна глубоко вздохнула и открыла дверь в комнату. Вашек ринулся к ней, схватил за кофту и потянулся, чтобы обнять ее.
– Ну, чтобы ты к нему присмотрелась. Я думал… – горестно вздохнул он.
– Что? – спросила Анна с несчастным видом и села на постель.
Вашек влез маме на колени.
– Если бы он тебе понравился, мы бы с ним подружились. И больше ничего…
Анна обхватила его руками и прижала к себе. Вашек скромно молчал, выжидая, потому что решил: раз мама обняла его, значит, дело выиграно.
– Собирай свои вещи, – тихонько сказала Анна.
Вашек удивленно поднял на нее глаза, но следующие слова мамы совершенно сокрушили его:
– Мы уезжаем домой. Завтра.
10
Вашек долго не мог уснуть, глаза под веками у него горели. Но он был тверд – эта комната больше не услышит никаких рыданий. Вечером он проплакал целый час, просил, клянчил – все напрасно. Решил: пора что-то предпринять. НО ЧТО?
