Фридрих Горенштейн - Псалом
– Вот мы сейчас дядю милиционера позовем, и он сразу найдет.
Пришел милиционер, взял Марию и Васю за руки и сказал ласково:
– Пойдемте искать вашу мамашу.
Марии этот милиционер сразу понравился, а Вася смотрел на него исподлобья и хотел выдернуть руку, однако милиционер держал крепко. Он повел Марию и Васю через пути и привел в вагон, стоящий отдельно, отцепленный на путях. В вагоне этом было много детей и такого возраста, как Мария, и такого, как Вася. Мария сказала милиционеру, который их привел:
– Дяденька, побудьте с нами, пока наша мама найдется, и мы отсюда уйдем, а то нас могут побить.
– Некогда мне, девочка, – ответил милиционер и погладил ее по голове, – а вы, огольцы, – обратился он ко всей компании, – глядите, ребят не трогайте. Они еще к такой жизни не привычны. Они из деревни. Ведь верно, вы из деревни?
– С хутора, – сказала Мария.
– В случае чего вы дежурную позовите, – сказал милиционер, – она там, за перегородкой.
Но только милиционер ушел, как огольцы начали смеяться над Марией и Васей и говорить, передразнивая милиционера:
– Позовите, позовите… Дежурную, дежурную… Она за перегородкой.
Был этот народ большей частью грязный, в угле и мусоре, и позабывший давно про родите-льскую ласку либо ее вовсе не знавший, а Марию и Васю только еще утром мать обнимала и прижимала к себе. Мария сказала Васе:
– Сядь ближе ко мне и не смотри на них.
Но какой– то мальчишка такого примерно возраста, как Мария, в жирных от грязи лохмотьях, с очень грязной шеей и грязными в царапинах руками, показал Васе глиняную свистульку, и Вася придвинулся к нему, забыв о сестре. Только Вася придвинулся, как мальчишка щелкнул его пальцем по уху, и вся компания рассмеялась.
– А я рада, – сказала Мария Васе, – будешь знать, как сестру не слушать. Я еще и маме расскажу, когда мы ее найдем.
Но после этого Вася вплотную придвинулся к Марии и от сестры уже не отходил. Вскоре в вагон вошел мужчина с портфелем и женщина с бумагами в руках. Мужчина огляделся, поморщился, видно, от тяжелого духа, поскольку огольцы, не стесняясь, громко, с хохотом, портили воздух, и сказал:
– Что-то народу прибавилось, куда я их… В детдоме мест нет… Скандал… Разве что в область отправить.
Тут Мария, которая была девочкой сообразительной, сказала:
– Дяденька, мы маму свою сегодня потеряли, нам бы маму найти.
– Ну вот, – говорит мужчина с портфелем, – Калерия Васильевна, таких у нас множество. Их всех надо по своим домам отправить, а не занимать места для сирот.
Женщина сказала Марии и Васе:
– Пойдемте, – и привела их за перегородку.
Здесь стоял стол, топилась железная печка. Мужчина положил портфель на стол, снял пальто, снял шляпу, повесил все это в углу и начал спрашивать Марию, а женщина записывала.
– Как ваша фамилия? – спросил мужчина.
– Не знаю, – сказала Мария.
– А как звать папу и маму?
– Тоже не знаем, папа да мама, вот и все… Папу мы звали отец, но он в прошлом году умер, поскольку год был голодный.
– А братья и сестры есть у вас? – спрашивает мужчина.
– Есть, – отвечает Мария.
– А знаете, как их звать?
– Знаем, – говорит Мария, – брата зовут Коля, а сестру – Шура, и еще братик был Жорик, но теперь его дома нет.
– Ну, хорошо, – говорит мужчина и почему-то переглядывается с женщиной, которая все записывает, – а знаете ли вы, где жили? Деревня ваша, или район, или область?
– Нет, – говорит Мария, – ничего этого мы не знаем, а село и хутор свой знаем.
– Какое же название вашего села? – спрашивает мужчина.
– Село Шагаро-Петровское, хутор Луговой, – отвечает Мария.
– Вряд ли чтоб это было далеко, – говорит мужчина, – вне Харьковской области.
– Но, Модест Феликсович, – говорит женщина, – в Харьковской области сел Петровских много… Я лично знаю три села такого названия.
– Что ж, – говорит мужчина, – дадим им провожатого, дадим сухой паек, и пусть поездят по селам, поищут свой дом. Думаю, наробраз одобрит нашу инициативу. Затраты только на проезд и на сухой паек. Провожатых подберем на общественных началах из местного актива.
А Мария слышит все это и говорит:
– Век буду за вас Бога молить, если вы доставите нас с Васей до своей хаты и увидим мы брата Колю и сестру Шуру, а Жорика мы знаем, что его дома нет.
– Теперь, – говорит мужчина, – отправьте-ка их, Калерия Васильевна, в санпропускник при станции.
Тут Мария снова проявила сообразительность и говорит:
– Дяденька, дорогой, дайте мне и Васе хлеба Христа ради, потому что мы с вечера не ели и съедобной травы рогозы, как у нас в селе, здесь не нарвешь.
Мужчина посмотрел на Марию – очень умело у нее иногда просьбы получались, как тогда в народной чайной, когда железный чекист и бригадир тракторной бригады Петро Семенович прослезился. И мужчина вдруг тоже вытер очки платком и сказал:
– Калерия Васильевна, налейте-ка этим детям по кружке кипятку и дайте им вот, – и он вынул из портфеля жирную бумагу и подал ее женщине.
– Я им выпишу паек, – сказала Калерия Васильевна. – Как же вы без завтрака, Модест Феликсович?
– Ничего, – сказал Модест Феликсович, – дайте детям. Я вижу, воровать они еще не умеют и вообще полностью от посторонних зависят, как котята. Это еще не закаленные улицей огольцы.
Женщина взяла жестяной чайник с печки-буржуйки, налила кипятку в жестяные кружки и развернула жирную бумагу. Ох, какое счастье получили в свои руки Мария и Вася! Это была французская свежая булка, разрезанная пополам, и на каждой половинке – по два ломтика колбасы с жирком. В минуту проглотил Вася свою половину, в минуту осталось у него от счастья одно лишь воспоминание, и жадно начал смотреть он на Марию, которая свой кусок ела умно и медленно.
– Ты кипяточком запей, Вася, – говорит Мария, не в силах оторвать от своего куска хоть крошку булки и ломтик колбасы и дать это Васе. А он так хотел!
И потом часто видела она в этом знамение и часто себя за это упрекала. Так и не отдала Мария Васе ни кусочка от своей порции, съела ее до последней крошки, которые с коленок подбирала. Вася видит, ничего ему дополнительно не получить, – начал пить кипяток. И Мария свой кипяток выпила, разомлела, глаза потяжелели. Спала ведь она урывками, то под лавкой, то у матери на коленях. Но женщина не дала понежиться на стуле в тепле.
– В санпропускник, – говорит, – поскольку у меня и помимо вас дел хватает.
Повела она Марию и Васю опять через пути, и Мария была рада, что избавились они с Васей от огольцов, которые и побить могли и от которых Вася дурному мог научиться.
Пришли они в помещение душное, мокрое, вода под ногами хлюпает.
– Все с себя скидывайте, это на прожарку, – говорит женщина.
Снял с себя Вася одежду – животик еще больше стал и ножки еще тоньше, и под шкурой каждая косточка видна. А у Марии тело хоть и изможденное, но правильной формы, она давно уже перед мужчинами раздеваться стеснялась, даже перед братом Колей. Но перед Васей не стеснялась. В санпропускнике никого в тот час не было, и дети помылись с радостью горячей водой, это после булки с колбасой было второе счастье, причем подряд… Мария нашла на полу обмылки и густо намылила Васю, а тот с удовольствием прямо урчал, как благодарная собака. Выдали им вафельное полотенце, одно на двоих. Только начала Мария в предбаннике Васю вытирать, как чувствует – кто-то смотрит. Обернулась, а в дверь парень заглядывает. Как крикнет она – и назад, в баню. Парень смеется.
– Чего ты, – говорит, – я ваш проводник, к вам прикреплен, и вы мне обязаны подчиняться.
– Закрой дверь, – говорит Мария из бани, – пусть я сперва оденусь и Васю одену.
– Ладно, – говорит проводник, – одевайтесь, – и скрылся, ухмыльнувшись.
Проводник этот чем-то был похож на Васю, если б тот вырос. Как и Вася, был он худой, глаза маленькие, серые, лицо продолговатое, чуть курносый. Хоть и был он похож на Васю, Мария его сразу невзлюбила, а Вася, наоборот, к нему потянулся. Так что Мария впервые испытала странное чувство, как будто одно общее, но в отношении Васи оно было недовольст-вом, а в отношении проводника – завистью, точно проводник для Васи что-то имел, чего она, родная сестра, не имела. Однако показывать открыто проводнику, которого звали Гриша, свою неприязнь нельзя было, поскольку у него находилась корзинка с провизией – хлебом и салом. Правда, сала Гриша-проводник не выдавал им еще ни разу, но хлеб – выдавал.
И поехали они так по селам Петровским Харьковской области. Приезжают они в село большое, много в нем домов каменных и церковь белая на площади.
– Вот оно, – говорит Гриша, – ваше Петровское.
И Вася, чтобы проводнику угодить, говорит:
– Наше это, наше…
А Мария посмотрела вокруг и говорит:
– Нет, не наше… У нас церковь на бугре стояла и санаторий рядом, а внизу речка течет.
– Ладно, – говорит Гриша, – не ваше, так не ваше.
