Роберт Менассе - Страна без свойств: Эссе об австрийском самосознании
Но этим не ограничились. Для получения полного суверенитета Австрии нужно было снять с нее подозрения в том, что при ближайшей возможности она снова будет стремиться к присоединению к Германии. Поэтому в период президентства Реннера, бывшего сторонника аншлюса, Австрия стала заявлять о себе как о самостоятельной нации. Самостоятельная нация определенно не будет стремиться к присоединению к другой нации, и самостоятельной нации весьма затруднительно будет отказать в праве на государственный суверенитет. Правда, после 1945 года в Австрии не было большинства, одобрявшего идею австрийской нации. Не существовало и исторически сложившегося национального самоощущения, пусть и почти атрофировавшегося, но способного к возрождению. Единственное, что было, так это теоретические разработки австрийских коммунистов по национальному вопросу, и коммунисты — не важно, какие и насколько состоятельные политико-стратегические соображения ими двигали — были первыми, кто попытался научно обосновать существование австрийской нации (к примеру, Альфред Клар). Эти идеи были последовательно претворены в нашей внешней и внутренней политике и привели, как мы знаем, к независимости Австрии, к консолидации австрийского национального чувства и к международному признанию Австрии как самостоятельной нации.
Как ни нелепо звучит эта необходимая, но ни в коей мере не искажающая истину формулировка, но существование свободной и независимой Второй австрийской республики есть естественный результат практических и теоретических усилий австрийских коммунистов.
Серп и молот в австрийском государственном гербе, разумеется, вовсе не коммунистические символы. Но даже если и рассматривать их в таком качестве, если они, говоря словами Вальдхайма, «ассоциируются» с символами коммунистическими, то это как раз и было бы основанием не дискредитировать их, а, напротив, вспомнить о том, кому обязана Вторая республика своим существованием. И напомнить всем об этом надлежало бы человеку, который возглавил эту республику как высший ее представитель и который совершенно ничем не содействовал ее становлению. Однако он не смог бы сделать это убедительно. Истина открылась каждому мыслящему человеку намного отчетливее именно благодаря тому, что Вальдхайм в соответствии с собственной исторической логикой сразу же вознамерился уничтожить то, что уже намеревались уничтожить другие, иными словами, подтолкнуть уже падающего.
Как метко сказано, благодарность не относится к политическим добродетелям. И действительно, история возникновения Второй республики не имеет сегодня значения, поскольку Вторая республика в своем современном состоянии ничем не обязана каким-либо коммунистическим идеалам или влияниям, разве что одним лишь фактом своего существования. Даже проведенная после войны национализация собственности не связана с коммунистами. Напротив, столь широкомасштабная национализация проводилась с радикально-антикоммунистическими намерениями. Так называемую «немецкую собственность» в Австрии постарались скрыть от советских оккупационных властей, а ведь к ней относились важнейшие промышленные предприятия, например, заводы Германа Геринга в Линце, крупные банки и вся энергетика.
После того как австрийские коммунисты, не в последнюю очередь и по собственной вине, были задвинуты на задворки австрийской политической жизни, от истории, которой Вторая республика была обязана своим существованием, не осталось и воспоминаний. И в этом есть своя правда. Что писал Фрич в «Кошачьем концерте»? Марксисты не подходят на роль главных героев, но они могут служить хорошим калатизатором. Правда, даже сам этот исторический факт для абсолютного большинства австрийцев, которые после 1945 года снова удобно устроились в жизни, для всех австро-фашистов, нацистов и их попутчиков — все равно что красная тряпка для быка. Насколько глубоко сидит в людях стыд и как унизительно его испытывать, проявилось только сейчас, когда вновь начали уничтожать это государство, к установлению которого в свое время стремился каждый, пусть и ценой всевозможных самоуничижений. Первое, что следовало уничтожить, — это «коммунистические символы», серп и молот на государственном гербе республики. И не было никакой надежды на то, чтобы эта правда прозвучала в официальных документах, представляющих лицо Австрии, если бы эта правда сама по себе не запуталась в сетях австрийской символики. Сказанное выше — один из множества примеров. И важно понять, что в этой сети символов у нас запутывается всё и вся. Нужно научиться распутывать эту сеть. Книга Фрича называется «Кошачий концерт». Будем надеяться, что ее продолжение не будет называться «Кошачьими стенаниями».[21]
Глава пятая
Известно, что в мировой истории все повторяется, и то, что было когда-то трагедией, оборачивается фарсом. Особенность австрийской истории заключается в том, что любое ее повторение вновь оборачивается трагедией, хотя и в первый, и во второй раз событие это выглядело фарсом.
Дискуссия об австрийском государственном гербе со всеми ее фарсовыми оттенками (начиная с предложения депутата Пильца превратить орла в цыпленка и заканчивая карикатурами Манфреда Дайкса, на которых орел приобретал самые невероятные очертания и был украшен всевозможной забавной атрибутикой), вне всякого сомнения, похожа на споры, разгоревшиеся во времена Первой республики в 1923 году, т. е. задолго до ее конца, поэтому тогдашняя дискуссия, как и сегодняшняя, выглядела смешно и была посвящена, как всем казалось, проблемам ничтожным и пустым. Правда, внесенные тогда предложения спустя 11 лет все же были воплощены в жизнь, что привело к изменению не только герба, но и структуры государства в целом, и тут уже крылось начало трагедии.
В 1923 году архитектору Хойслеру и Михаэлю Повольны, профессору Школы прикладного искусства, была поручена разработка эскизов государственных орденов и медалей. На официальных наградах республики должен был красоваться государственный герб, что и вызвало дебаты о «птице», как был поименован австрийский орел даже в одном официальном документе президентской канцелярии (как видно, с орлом уже тогда не все было благополучно). Канцлер Зайпель[22] высказывал определенные опасения по-поводу появившейся в лапах орла эмблемы, которую заграница, как он выразился, уже привыкла «считать большевистским символом». Канцлеру пришлась по душе идея не украшать новые государственные ордена и медали официальным гербом, а, воспользовавшись случаем, создать новую эмблему, которая «со временем могла бы войти в повсеместный обиход и стать более приемлемым австрийским символом». Обоим художникам было поручено разработать соответствующие эскизы. Хойслер предложил поместить в центр почетного знака вместо орла маленький щит из эмали с тевтонским крестом, «древним символом христиан-крестоносцев». Повольны, в свою очередь, сохранил орла, но тоже попытался до некоторой степени христианизировать его, пририсовав ему нимб. Ни одно из предложений не было одобрено. Эскиз Хойслера Зайпель назвал изображением «красно-бело-красных эмалированных кнопок», которые к тому же имели нежелательное сходство с «Орденом Святой гробницы». Нимб был отклонен без комментариев. Прелат Зайпель воспринял Повольны как явного предшественника Дайкса, под благовидным предлогом улучшения герба представившего все дело в пародийном виде. От художника потребовали нарисовать орла заново, «изменить пропорции и размеры», «уменьшить размеры серпа и молота в его когтях», сделав их едва различимыми. Ведущие политики и государственные деятели приняли участие в обсуждении орла и соответствующих предложений по изменению герба, и в конце концов появились довольно циничные комментарии: «Орел (в последнем варианте) выглядит как тяжело больная курица. Нет и намека на силу и бодрость» (Хойслер); «Наша геральдическая птичка страдает, как всем известно, от тяжелых родовых травм. Так как она родилась больной курицей, то нет никакой возможности лишить ее этого качества» (советник министерства Кластерски).
Наконец ордена были отчеканены, при этом орла оставили в том виде, в каком он существовал с 1919 года, однако, как известно из истории, и появление нимба, и исчезновение серпа и молота, и даже признание тевтонского креста новым австрийским символом стали реальностью в 1934 году в фашистском корпоративном государстве.
Разумеется, и сегодня, во время дискуссии о гербе, каждому мыслящему человеку было ясно, что в этом споре вокруг изменения государственной эмблемы речь идет не столько о внешнем характере символов, сколько, в конечном счете, о самой концепции государства. Нападки Хайдера на символику и, следовательно, на Договор об австрийской государственности были весьма недвусмысленны. Речь шла прежде всего о проблеме австрийской нации и о ее присоединении к Германии. Но в речах таких политиков, как Враницкий, Мокк или Клестиль, эта тема предстала завуалированной. Поэтому их мнениям не придали никакого значения, причислив их к не раз возникавшим пустым и неуклюжим попыткам порассуждать о сути австрийского начала, каковыми особенно богата эпоха Второй республики.
