Елена Колина - Питерская принцесса
Наташа сбежала с крыльца, нетерпеливо, почти хищно вытащила Нину из машины, прижалась. За ней мячом скатилась Соня, повисла на Нине с другой стороны.
– Как хорошо, что это вы! – Будто позавчера Наташа не заезжала к Нине в издательство, будто и не пили они кофе в соседнем кафе и сегодня днем не говорили по телефону. – Антоша, дай девочкам посекретничать, пока никто не приехал, – попросила Наташа. – Соня, а ты иди к себе, у тебя сочинение не дописано.
В доме было две гостиных – парадная, где уже накрыли стол, и маленькая, уютная, в ней помещались только два кресла и диван, толстые и цветастые, как взбесившаяся весенняя поляна. Наташе было там уютно, несмотря на украшающую стены коллекцию тонконогих большеусых жуков в специальных застекленных коробках-гробиках. Наташа на гробики старалась не смотреть. Будь Боба дома, он прогнал бы их в маленькую гостиную. Ему хотелось, чтобы все происходило согласно этикету – большие гости в большой гостиной, маленькие – в маленькой. Ну а в его отсутствие Нина с Наташей по извечной привычке двинули на кухню.
– У тебя здесь как в космическом корабле! – Нина взглянула на свои часы.
В небольшой кухне со светлой дубовой мебелью со всех сторон разноцветным миганием пульсировали таймеры. Подрагивала зелеными цифрами «21.30» плита, ярко-синий сигнал «17.45» посылала микроволновая печь, красными точками вспыхивал музыкальный центр. Бобе нравилось покупать технику. Правда, он загорался интересом, как таймер, на время. Уважительно рассматривал новый предмет и забывал о нем навсегда. Наташа пользовалась только тем, что не было таким навязчивым, чайником например. Все остальное мигало впустую, бесполезно.
– Представляешь, какой сон мне приснился, – принялась откровенничать Нина.
Наташа сладострастно приготовилась слушать. Нина как-то особенно затейливо толковала сны. Жаль, что сама Наташа снов не видела, а если ей и снилось что-то, первая мысль при пробуждении была – как бы не дать сну растаять, чтобы успеть пересказать его Нине. Но как только сознание полностью возвращалось, сон улетучивался.
– Так вот, снится мне, что я рожаю. И лежу в роддоме на одной кровати с какой-то молодой девочкой.
– Тебе кровати, что ли, не хватило? Бедная ты моя!
– Девочка сталкивает меня с кровати на пол. Я лежу на полу, и тут приходит врач. И не удивляется, как будто у них так принято – на полу рожать. Врач говорит мне так небрежно: «У вас проблемы. Лейкоцитов много». Я рассердилась, спрашиваю: «Почему?» А он отвечает: «Старость не радость!»
– И какой же смысл в таком сне? – хихикнула Наташа.
– Это знаковый сон! Молодая девочка спихнула меня с кровати, значит, мне уже нельзя рожать. Нет места, понимаешь? Я уже не по праву там была, в роддоме... Старые мы для этого! – Гордая таким ловким толкованием сна, Нина довольно улыбнулась.
Наташа, горестно вздохнув, оглянулась на дверь и понизила голос:
– Знаешь, я только тебе могу сказать... я постоянно об этом думаю... ну, о том, что я старею, вот видишь, здесь! – Наташа показала на дрожащую сеточку тонких подглазных морщинок. – И здесь, и вот еще одна! – Она с привычной точностью тыкала пальцем в еле заметные тонкие линии на лбу и возле губ. – Я хочу сделать операцию! Это самое кардинальное – подтяжка. Раз – и все!
Наташа скупала все глянцевые журналы. Пролистывала небрежно, над рекламными объявлениями замирала, впивалась глазами в развязные обращения: «Вы не любите целлюлит? Только у нас ошеломляющий эффект»... «Мы сделаем ваше тело, лицо и душу моложе и счастливей!» Наташа не любила целлюлит и хотела сделаться моложе и счастливей. «Пластика век традиционно и без разреза». Наташа хотела традиционно и без разреза тоже хотела.
Как Алиса в Стране чудес, бросившаяся за кроликом вместо того, чтобы зевать под деревом, Наташа с робким восхищением вглядывалась в загадочные влекущие слова «мезотерапия», «фотосклерозирование», «миостимуляция», «липосакция», «перманентный макияж»... Заснуть пожилой лягушкой – проснуться юной царевной. Ее манило все, что обещало мгновенные кардинальные изменения... «Уменьшение объема щек». Может быть, ей надо? «Лазерная коррекция лопоухости с пожизненной гарантией». Наташа проверила свои уши – нет, это, пожалуй, ни к чему.
Журналы предлагали Наташе лечение аноргазмии и фригидности. Аноргазмия – это когда не бывает оргазма, догадалась Наташа. Нам не до собственных оргазмов, сначала исправим лопоухость и сократим щеки.
Не выпуская журнала из рук, Наташа приступала к детальному рассматриванию себя. Лицо в зеркале выглядело хищным, лисьим. Морщинки на лбу, морщинки под глазами... Наташа еще не привыкла подкрашивать волосы и, вырывая седые, противно торчащие нити, каждый раз обрушивалась в недоуменное злое отчаяние. И морщины, и седина, и Бобино равнодушие напали внезапно, и в один непрекрасный день она увидела в зеркало не самую красивую девочку Наташу Васильеву, а почти сорокалетнюю Наташу, которая к тому же старше своего мужа на год и два месяца.
Год! И два месяца! Женщина, как говорится, в возрасте! Выражение-то какое противное! Специально, чтобы Наташу обидеть. Журналы со спасительными адресами клиник лежали стопкой у кровати. Если все станет совсем худо, ей пригодится «ведунья в третьем поколении»? Или «деревенский наследственный приворот навсегда»...
Нина незатейливо покрутила пальцем у виска.
– Тебе же всего тридцать семь! По нынешним временам еще молодость! Ты не всерьез это говоришь, я не верю! И потом, страдания стареющей женщины столько раз описаны в литературе...
– Первый поцелуй тоже много раз описан в литературе, а когда ты сама первый раз поцеловалась, ты что же, решила – а-а, барахло, ерунда? – возразила Наташа.
В ней жило теперь постоянное смутное беспокойство. Очень хотелось беспокойство изгнать, объявить недействительным, но... вдруг стало расплываться лицо. Немного отвисли щеки, ослабел подбородок, овал лица был уже не четким, как прежде, а каким-то волнистым. Она старалась делать специальные упражнения для укрепления лицевых мышц, надувала щеки и выдвигала вперед челюсть. Сначала упражнялась, пока готовила еду или смотрела телевизор, и постепенно приобрела привычку использовать для этого любую свободную минуту. Однажды в машине, пережидая пробку, задумалась и вдруг поймала на себе странный взгляд соседнего водителя, удивленного тем, что женщина в дорогой машине грозно двигает челюстью и изо всех сил надувает щеки. Ей даже стало казаться, что она по-другому пахнет. Не цветком, как раньше, а женщиной.
– Я была у гинеколога. Мне сказали, что у меня несколько небольших миом.
– Что это? – испуганно вскинулась Нина.
– Это возрастное, все нормально.
Наташа представила, как будет портиться изнутри, словно зарастать бородавками... Она зарастет бородавками, а Боба женится. На молодой, длинноногой, с маленькими изящными ступнями... Наташа жалобно скривилась.
Нина всегда резво бросалась утешать чужое страдание, как кидается в драку еще ни разу не подранный собаками эрдельтерьер, и сейчас, хотя Наташины горести показались ей игрушечными, она немедленно ринулась жалеть:
– У тебя совсем нет морщин! Я, например, растолстела, как свин, и ничего. Ты такая красивая, тебе ни за что не дашь тридцати семи! И тридцати тоже не дашь, честное слово... – увлеченно нашептывала она и вдруг заметила, что Наташа плачет под ее ласковое бормотание. – Ты мне не ври, Наташка! Морщины, подтяжки! Что у тебя с Бобой?!
Наташа ослабевшим от ее любовного тепла голосом пробормотала:
– Один из Бобиных партнеров по бизнесу ушел от жены. Ушел, ты даже представить себе не можешь, к кому – к дочке своего друга. Ей девятнадцать, и она уже беременна... А ты говоришь, я красивая...
– Господи, а ты при чем?
– При том! Он со мной почти не спит... Ему стало меньше надо...
Чистейшее вранье. Сегодня она убедилась, что Бобе не надо от нее ничего. Но признаться в этом стыдно даже Нине. Он совершенно равнодушен к жене, а раньше после любовных утех хоть минутку бывал с ней нежен. Значит, все делал из вежливости. Она ему не нужна...
Месяц назад Наташа, смущаясь и делая вид, что покупает не для себя, а в подарок, приобрела на лотке нарядный толстый том с полураздетыми любовниками на обложке. Тщательно изучив красочные картинки и описания, Наташа поняла: то, что она считала любовью, на самом деле туповатые скучные «супружеские отношения». В книге это называлось «рутинный секс». Одна и та же поза, одна и та же Наташа... Весь месяц готовилась. Вчера попыталась стараться, но ничего не вышло. Нина бы ее пожалела, но разве такое расскажешь...
Нина поглаживала, уговаривала и утешала подругу, как успокаивала Женечку, маму и Антона. Обычно резковатая, порывистая и не слишком уютная, при виде чужого страдания она преображалась. Умела утешить так, что казалось, в прохладный летний день чуть-чуть покачиваешься в гамаке под невесомым пуховым одеялом.
