Сэмюэль Беккет - Мерсье и Камье
— Они взяли оба, — сказал бармен.
М-р Гаст повернулся к нему.
— Они взяли оба, — сказал бармен.
М-р Гаст повернулся к нему.
— Расплатились? — сказал м-р Гаст.
Да, — сказал бармен.
— Остальное значения не имеет, — сказал м-р Гаст.
— Мне совсем не нравится их вид, — сказал бармен, — особенно длинный шланг с бородой. Против маленького толстого я бы ничего не имел.
— Это не твое дело, — сказал м-р Гаст.
Он отошел и встал в дверях, чтобы вежливо прощаться со своими посетителями, чей уход, в полном составе, был уже очевидно близок. Большинство их забиралось в старенькие, на высокой подвеске форды, некоторые разбредались по деревне в поисках каких-нибудь сделок. Другие еще толпились, толкуя, под дождем, который, казалось, не беспокоил их вовсе. Возможно, кто знает, им было настолько приятно, из соображений профессиональных, видеть — идет дождь, что и ощущать было приятно — идет дождь и промочил их насквозь. Скоро каждый отправится своим путем, они рассеются по грязным проселкам, уже сумрачным в последних лучах скупого дня. Каждый спешит в свое маленькое царство, к своей заждавшейся жене, своей скотине в уютном стойле, своим собакам, прислушивающимся, не идет ли их повелитель.
М-р Гаст вернулся в зал.
— Ты их обслужил? — сказал он.
— Да, — сказал бармен.
— Они больше ничего не сказали? — сказал м-р Гаст.
— Только не беспокоить, — сказал бармен.
— Где Патрик? — сказал м-р Гаст. — Дома или в больнице?
— Думаю, дома, — сказал бармен, — но ручаться не могу.
— Ты слишком многого не знаешь, — сказал м-р Гаст.
— Я сосредоточен на своей работе, — сказал бармен. Он не сводил с м-ра Гаста глаз. На моих обязанностях и правах, — сказал он.
— Лучшего ответа и не придумать, — сказал м-р Гаст. — Так достигают величия. — Он двинулся к двери. — Если меня спросят, — сказал он, — я вышел, ненадолго.
Он действительно вышел и действительно ненадолго.
— Умер, — сказал он.
Бармен спешно вытер руки и перекрестился.
— Последние его слова, — сказал м-р Гаст, — перед тем, как он испустил дух, были неразборчивы. Другое дело вторые от конца, перл в своем роде, вот эти: Пива, ради Христа, кружечку пива!
— Так чем он был болен? — сказал бармен.
— За сколько дней ему причиталось? — сказал бармен.
— Он получал в субботу, вместе со всеми, — сказал бармен.
— Всего-то, — сказал м-р Гаст. — Я пошлю венок.
— Парень был, каких мало, — сказал бармен.
М-р Гаст пожал плечами.
— Где Тереза? — сказал он. — Только не говори мне, что ее тоже прихватило. Тереза! — закричал он.
— В туалете, — сказал бармен.
— От тебя ничто не ускользает, — сказал м-р Гаст.
— Иду! — закричала Тереза.
Появилась грудастая служанка, под мышкой большой поднос и тряпка в руках.
— Посмотри на этот свинарник, — сказал м-р Гаст.
В зал вошел человек. На нем были кепка, полушинель, вся в погончиках, клапанах, карманах и кожаных пуговицах, бриджи для верховой езды и альпинистские ботинки. Его все еще дюжая спина сгибалась под тяжестью рюкзака, набитого до такой степени, что едва не лопались швы, а в руке он держал огромную палку. Он пересек зал пошатываясь и шумно волоча подбитые гвоздями подошвы.
Некоторых лучше описывать сразу же, без проволочек, — таких, кто способен исчезнуть и никогда больше не возникнуть.
— Мой паркет, — сказал м-р Гаст.
— Воды, — сказал м-р Конэйр[26] (имя безотлагательно).
М-р Гаст не пошевелился, бармен тоже. Пошевелись м-р Гаст, пошевелился бы, без сомнения, и бармен. Но м-р Гаст не пошевелился сам и бармена не пошевелил.
— Сперва воды, — сказал м-р Конэйр, — затем море выпивки. Благодарю. Повторить. Благодарю. Достаточно.
Он сбросил рюкзак, судорожно искривив плечи и поясницу.
— Джин, — сказал он.
Он снял кепку и яростно помахал ею во все стороны. Затем поместил ее обратно на свою сияющую вершину.
— Перед вами, джентльмены, — сказал он, — человек. Мужчина. Используйте этот факт наилучшим для себя образом. Я притопал сюда пешком из самой сердцевины столичной газовой камеры, без отдыха и остановок, за исключением двух раз, чтобы… Он огляделся, заметил Терезу (уже замеченную, но теперь демонстративно), перегнулся через стойку и закончил фразу шепотом. Он переводил взгляд с м-ра Гаста на Джорджа (так теперь называется бармен), с Джорджа на м-ра Гаста, словно удостоверялся, произвели ли его слова нужное действие. Затем, выпрямившись, он звучно провозгласил: — Понемногу и часто, часто и понемногу, и осторожно, осторожно, вот я до чего дошел. Он с вожделением посмотрел на Терезу и разразился скрипучим смехом. Где у вас удобства? — сказал он, и добавил: — Удобства! Называть это удобством!
М-р Гаст описал путь, ведущий к ним.
— Какие сложности, — сказал м-р Конэйр. — Всегда одна и та же гнусная благовоспитанная скрытность. Во Франкфурте, когда сходишь с поезда, что видишь в первую очередь, гигантскими горящими буквами? Одно-единственное слово: HIER[27]. Джин.
— Чистый? — сказал м-р Гаст.
М-р Конэйр отступил назад и принял позу.
— Сколько, по-вашему, мне лет? — сказал он. Он медленно поворачивался. Говорите, — сказал он, — не щадите меня.
М-р Гаст назвал цифру.
— Проклятье, — сказал м-р Конэйр, — вычислил на раз.
— Это лысина вводит в заблуждение, — сказал м-р Гаст.
— Ни слова больше, — сказал м-р Конэйр. — Значит, во дворе?
— В дальнем конце слева, — сказал м-р Гаст.
— И добираться отсюда туда? — сказал м-р Конэйр.
М-р Гаст повторил свои указания.
— Как бы раньше времени не прижало, — сказал м-р Конэйр.
Он помедлил на выходе, чтобы столкнуться с Терезой.
— Привет, дорогуша, — сказал он.
Тереза уставилась на него.
— Сэр, — сказала она.
— Какое очарование, — сказал м-р Конэйр. В дверях он обернулся. — И любезность, — сказал он, — какая любезность! — И ушел.
М-р Гаст и Джордж обменялись взглядами. Вытаскивай свою доску, — сказал м-р Гаст[28]. Следующие его слова были обращены к Терезе. Не могла бы ты быть немного попривлекательнее? — сказал он.
— Старая грязь, — сказала Тереза.
— Никто не просил тебя валяться на полу, — сказал м-р Гаст. Он начал ходить из стороны в сторону, затем остановился, решившись. Оставьте свои дела, — сказал он, — и соберитесь. Я буду сейчас трактовать о госте, об этом диком и милом животном. Обидно, что Патрика нет здесь и он меня не услышит.
Он откинул голову, руки сомкнул за спиной и трактовал о госте. И пока он говорил, он видел маленькое окошко, выходящее на пустошь, вересковую пустошь, почти девственную, если бы не одинокая тропинка, на которую никогда не падает тень, убегающая прочь плавно чередующимися изгибами. Ни единое дуновение не волнует тускло-серый воздух. Вдали, то там, то тут, по шву, соединившему небо и землю, проступает залитая солнечным светом потусторонность. Судя по всему, это вторая половина осеннего дня, скажем, поздний ноябрь. Маленькое черное пятнышко, медленно приближаясь, постепенно обретает форму, черная лошадь тянет крытый парусиной фургон, без усилия, будто просто бредет. Фургонщик шагает впереди, размахивая кнутом. На нем тяжелое светлое пальто, полы его волочатся по земле. И он, может быть, даже счастлив, ибо на ходу он поет, урывками. Иногда он оборачивается — без сомнения для того, чтобы заглянуть внутрь фургона. Когда он подходит близко, видно, что он молод, он поднимает голову и смеется.
— Это все на сегодня, — сказал м-р Гаст. — Впитайте эти соображения. Они плод целой вечности виляния хвостом и рычания втайне. Я дарю их вам. Если меня спросят, меня нет. Позовете меня в шесть, как обычно.
— Что-то есть в том, что он говорит, — сказал Джордж.
— Вот вам мужчины как они есть, — сказала Тереза, — не лучше обезьян.
Вновь появился м-р Конэйр, в восторге от того, что отделался так быстро.
— Нелегкая была задача, — сказал м-р Конэйр, — но у меня все получилось. Он содрогнулся. Хорошенький у вас тут северный полюс, — сказал он. — Что будем пить? Пользуйтесь случаем. Я чувствую, мой ад вот— вот опять призовет меня к себе.
Джордж воспользовался случаем.
— Ваше здоровье, сэр, — сказал он.
— Именно, именно, — сказал м-р Конэйр. — Никто не заслужил этого более. А наш розовый бутончик, — сказал он, — она не соблаговолит чокнуться с нами?
— Она замужем, — сказал Джордж, — и у нее трое детей.
— Фу! — закричал м-р Конэйр. — Как можно говорить такие вещи!
— Тебя угощают, — сказал Джордж. — Портвейном.
Тереза прошла за стойку.
— Когда я подумаю, что это означает! — сказал м-р Конэйр. — Разорванная плоть! Милая дырочка в клочья! Вопли! Кровь! Слизь! Послед! — Он закрыл ладонями глаза. — Послед! — простонал он.
