Юз Алешковский - Предпоследняя жизнь. Записки везунчика
Наконец-то жизнь послала мне собеседника, с которым интересно было говорить о загадочной природе моего невероятного многоязычия, о стране нашей, на историю которой и абсурдные совковые порядки учился я смотреть по-иному; как говорят пигмеи, вырастал в своих глазах — взрослел.
По сути дела, Михал Адамыч сделался моим третьим, после Маруси и Коти, другом; он никогда не распространялся ни о своем прошлом, ни о нынешних занятиях; и не от него самого, а от одного своего знакомого узнал я, что со всех концов Союза на дачу к Михал Адамычу прилетают для деловых советов и консультаций чуть ли не хозяева промышленных комплексов, ворочающие огромными средствами и ресурсами, директора заводов, республиканские министры и даже секретари обкомов партии; поэтому, как я понял, старший мой друг имел немереное количество бабок и связи в самых верхах.
Когда мы подружились, действительно не замечая разницы наших возрастов, он, показалось мне, превозмог какие-то свои нежелания и охотно разговорился.
«Я, Володя, тоже числился в вундеркиндах и, сам того не понимая, лет с шести-семи мыслил, что называется, системно… не буду уж приводить примеры, как и в чем — естественно в пределах жизненного опыта, а иногда и за ними, — изумлял я вполне интеллигентных родичей и их знакомых способностью мгновенно проникать в сложные взаимосвязи простейших бытовых явлений, а вскоре и увязывать поверхностные следствия с глубокими причинами… словом, не по годам был я взросел… временами, как и вы, казался человеком, имеющим малоизвестные медицине качества памяти… ни с того ни с сего начинал вспоминать события вчерашних дней и перипетии явно не своей — но чьей же тогда? — прошлой жизни… это поражало и родичей, и высокоученых психологов, и их друга, известного поэта… он доверчиво считал мистику одним из путей, ведущих в полнейшей темноте если не к полному пониманию чего-либо непостижимого, то хотя бы к тому, что или подтверждает, или намекает на наличие в бескрайностях Бытия иной, отличной от нашей реальности… к примеру, лично мне никогда не требовалось и не требуется научных доказательств существования Высших Сил, по-нашенски, Бога и всех Его Серафимов, Херувимов и Архангелов с Ангелами, — просто необъяснимое наитие души велит это знать, иначе говоря, верить… вера для меня и есть доказательство бессмертия души, возможно, неоднократно пребывавшей или, скажем, в Целом Полноты Знания, или в телах когда-то живших людей… никогда поэтому не удивлялся тому очевидному факту, что учеными неизмеримо больше не доказано, а опытами экспериментаторов не подтверждено, чем доказано и подтверждено всеми науками, к сожалению, продолжающими разветвляться гораздо быстрей, чем углубляться… мыслишка кажется легкой и поверхностной, но в том-то и дело, что глубоким истинам любезно покоиться на глазах ученых мужей именно в непривлекательной одежонке, а не в вечерних платьях и не в смокингах… с удовольствием верю, что, грубо говоря, механизм памяти имеет неизвестную человеку материально-духовную, суперминиатюрную — поэтому ничем, кроме нашего наития, не обнаруживаемую — субстанцию… вообще, многие истины настолько невидимы, что кажутся или вовсе не существующими, или находящимися в недоступной для нас глубине… мы-то с вами, простые смертные, вообще ни черта не замечаем, а философы, гении наук и просто пытливые личности неустанно ищут ее у себя под носом… иногда с огромным трудом там и находят, иногда, представьте себе, является она им во сне, как Таблица нашему Менделееву… иногда я сам себе кажусь собакой, пытающейся понять, ну чего уж такого особенного вынюхивает человек в толщенных своих, залапанных руками книгах? — всего-то пахнут бумагой, краской, клеем, больше ничем хорошим и полезным… уверен, что Небеса добродушно потешаются над забавными попытками научного ума проникнуть в ряд непостижимостей… уверен, что таинственная природа редчайших качеств памяти останется неизвестной, а если и будет познана, то очень и очень нескоро… так вот и журавли никогда не познают тайну природы зова, ежегодно влекущего их стаи покрывать тысячи километров ради возвращения на родину гнездовий… и все равно будут летать выше всех, дальше всех, ибо имеют во врожденной памяти безупречно работающие навигаторчики… в детстве, да и в юности я наивно полагал, что тайну памяти, следовательно прапамяти, прапрапра и так далее, нужно искать в мозге… не в сердце же, думаю, помещена она и не в печень… замечу, боль, терзающая сей важный орган, довольно странно отличается от боли сердечной, желудочной, суставной и, естественно, душевной… вполне бесчувственен лишь мозг, рецепторы нервных клеток которого не воспринимают боли, ему и без нее хватает многочисленных функций, сует и забот… не будем отвлекаться… сегодня я, как мистик от сохи, склонен считать, что личное со-знание, должно быть, черпает различную информацию из неиссякающей полноты, находящейся в одном из невидимых полей Бытия — в некоем Всезнании… со-знание — на то оно, Володя, и со-знание, свыше наделен которым Гомо сапиенс… поэтому его мозг, его разум можно считать всего лишь посредником между Всезнанием и со-знанием… фантазируя, всегда приходил к мысли, что копия информации обо всем, происшедшем не только на Земле, может быть размещена в одном из невидимых полей Бытия — в Божественно Вездесущем Времени… если же обойтись без фантазий, то Язык не может не быть хранителем информации и о прошлом, и о будущем… вот кручусь вокруг да около, но не на пустом же, согласитесь, месте возникло в людях одно из основополагающих человеческих наитий насчет непременного где-то/в чем-то/в ком-то нахождения субстанции памяти обо всем, что было, есть и в свою очередь станет прошлым… именно прошлое ежемгновенно пополняется уносящимися из нас — из всего, что есть — частичками бытия, как сказал Пушкин… не случайно же таинственными наитиями чаще всего одарены пророки, святые, поэты и ясновидящие… ради символического выражения вечных истин существования и мироздания они способны в отличие от миллиардов людей проникать в первоглубины языка, в священные его, сообщенные свыше первосмыслы… это я вот к чему: каждое из слов любого языка настолько истерлось в тысячелетних хождениях по людским устам, что, к примеру, только истинному поэту, — опять-таки, свыше наделенному даром бессознательного проникновения в бездны семантики и прочих глубин неизнашиваемой в быту словесности, — удается, скажем так, добыть крохотный осколочек от невообразимо огромной скалы Незнания… именно в них, в добытых кусочках, — первоначальные истоки и поэзии, и мифотворчества, и религий… не перестану изумляться тому, что все знания, накопленные человечеством, в сравнении с непостижимым Незнаемым, — всего лишь мизерная частичка… слава богу, сознание этого нас с вами радует, обнадеживает и веселит больше, чем великие открытия космологов, физиков, химиков и биологов… я отвлекся… словом, когда подрос, родичи пошучивали не над пытливой моей, перешедшей в интерес к теории вероятности, тягой к картишкам и к мистическому, а действительно над жившим во мне финансистом, на котором сидит экономист, способный справиться с министерством любой промышленности… золотая медаль позволила поступить на экономический МГУ… легко дошел до защиты диплома… однако работу тиснул не защитную, а — из-за идиотизма своего нрава — агрессивно-наступательную… я им доказывал вполне очевидную для многих, как казалось мне, нормально мыслящих людей истину: совковая Система заведомо обречена на катастрофический провал с октября семнадцатого, ибо с самого начала не имела — не могла иметь — естественного пути саморазвития… сама жизнь, своими обладающая законами, устами истории сказала догола проигравшемуся вождю: «Руки вверх!»… но вождь утопии, вместо того чтобы поднять их, прикрыл срамоту искровавленными ладонями, а НЭПом замкнул заколдованный круг колючей проволоки… затем несчастной стране, обреченной на неизбежный в будущем застой и на неслыханные — во имя заведомо невоплощаемой идеи — жертвы, пришлось встать на сталинские плановые рельсы… а они уж, сами собой, повели в тупики погибельного саморазрушения общество рабов сверхидеи, иезуитски умело отгороженных от всего мира бронированным занавесом… на глазах мировой общественности, всегда охочей на кишкопускательство «гладиаторских» зрелищ, планомерно уничтожались многовековые ценности во всех областях человеческой жизни… естественно, на забугровых трибунах одни болели за первопроходцев увлекательной идеи, другие откровенно злорадствовали… миллионы «гладиаторов» колошматили друг друга так и эдак, а рябоватый тупой император рукоплескал им и их жертвам с мавзолейной надстройки… следовательно, утверждал я в своей работе, чем быстрей начать радикальную перестройку непутевой Системы, тем скорей начнет она функционировать нормально… причем в действительной жизни, а не в шизоидном воображении фанатически настроенных властителей, идеологов и экономистов, пудрящих мозги рабочим, крестьянам, технической и научной интеллигенции… естественно, последние предложения вынужденно похерил — сжег… Володя, вы представляете этого идиота, то есть меня?.. ведь все эти не такие уж сложные положения вполне обоснованно анализировались, обдумывались и сочинялись в те времена, когда по-стахановски работавшие органы гноили людей за ничтожный анекдотец… копии своей самооскопленной и полусожженной работы я послал в Совет министров и в ЦК КПСС… научный мой руководитель, не знавший об этих шагах, попытался было уговорить меня заделать отпуск по болезни, пообещав перенести защиту диплома на год… потом я проклинал себя, что отказался, Галилей херов, Джордано Бруно сраный… до защиты дело не дошло: перетрухнувший руководитель передал работу ректору, тот еще куда-то кому-то — и понеслась… меня взяли при выходе из пивного бара, где я, простите за невольный каламбур, с пеной на губах доказывал абсолютную экономическую и прочие виды несостоятельности первой в истории практической модели утопического, то есть фуфлового социализма… правда, уже на следствии я поумнел: отверг попытки пришить мне верховодство какой-то мифической антимарксистской группой, готовившей впервые в истории Лубянки «чисто интеллектуальное покушение на товарища Сталина»… били, гниды, измывались, морили светом и бессонницей, по сравнению с которыми тьма и смерть кажутся лесной школой имени Ленина для особо одаренных молодых людей… зато подписался под остальными предъявленными политическими обвинениями… червонец, пять по рогам, пять по рукам, пять по ногам… я еще жить не начал, крутил всего лишь пылкий платонический роман с однокурсницей… вы уж дослушайте, не задумывайтесь… верил в будущее царство разума и души, в способность научной мысли дойти до руководителей государства… во всепобеждающую верил аналитичность экономической науки, а не в кретинически нелепые высказывания клыкастого волководца всех времен и народов, являвшегося мандовождем мирового пролетариата, как звали его зэки… вы знаете, в лагерях было хреново: тоска, голод, холод, а труд наш был коллективным трудом помесей жалких Гераклов с обессиленными Сизифами, к тому же не за хер посаженных… но именно каторга была для меня школой свободной жизни, где любой тупица имел пятерки по свободе и истории родины, кроме совершенно спятивших фанатов передового лжеучения… отца с матерью пошарили со всех работ, первая любовь, казавшаяся вечной, тиснула в «Комсомолке» преподлейшую статейку о «ревизионистских попытках некоторых молодых экономистов-теоретиков пересмотреть основные положения базисного фундамента всепобеждающего социализма, железобетонно сцементировавшего весь мудрый опыт политэкономической мысли человечества во главе с Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным»… вот так, Володя… на шконках сидел я с людьми, обломавшими зубы и рога о решетки планового хозяйства, — с бывшими зубрами различных производств… все они неумело преступали кретинические наши финансовые законы и порядки… на лесоповале и в бараке я читал им лекции по экономике, обрисовывал пути оптимальных наебок совершенно бездушной Системы ради выполнения плана и улучшения условий труда… таким вот образом я и сам набирался ума-разума, не говоря о том, что вывел наше отделение ГУЛАГа в передовики производства, основанного на хитростях снабжения и сбыта да на отчаянной смелости начальничка, по моему совету повязавшего бабками покладистого кума… естественно, на начальничка стукнули, но, как это ни странно, не сняли, а повысили, потому что догматическая экономика приказного, взятого с потолка, планирования задач различных производств постоянно обрекала их черт знает на какие «левые» подсудные и давно до чертиков обрыдла новому поколению руководителей… освобождавшиеся слали мне посылки, прилетали ради деловых со мною консультаций, порой мы вовсю гуляли за зоной вместе с начальством… я остро чувствовал, что Система однажды окажется лицом к лицу с неизбежным банкротством и здравый смысл возьмет верх над фантазмами шизоидной лжи… жить я стал в лагере, как говорится, поскуше, чем на воле, много читал, ходил без конвоя, подпиливал славную одну брошенку… тогда и дошло до души и, между прочим, до тела, что это дело без любви — вещь необходимая, но чудовищно скучная, главное, унизительная для мужика и для бабы… очень, помню, сожалел, что вовремя не трахнул свою «прекрасную даму»… вполне возможно, тогда она ждала бы меня, а не тискала в «Комсомолке» дичайшую чушь… ведь она была очень неглупой молодой леди, понимавшей абсурдность зачумленной системы… я начисто выкинул ее прочь из сердца и ума… освободившись, принимал за сто первым километром не одних солагерников… кто только не приезжал в конуру мою: директора крупных заводов, видные плановики, снабженцы, руководители финотделов министерств — даже секретари обкомов наведывались… иногда, Володя, многие из них серьезно меня уверяли, что я вполне мог бы быть премьер-министром любой страны, мечтающей выбраться из затянувшегося системного кризиса… а такого рода всесторонний кризис, как у нас в стране, — это рак мозга с метастазами во всех уголках общественного организма… извините, все рассказанное о моих консульташках и рекомендациях — строго между нами… это не бздюмология — это я на всякий случай, чтобы не пронюхали те лубянские остолопы, работа которых — в рисованье служебных галочек… на судьбу народа насрать им с верхней полки купейного вагона Москва — Сочи… кстати, я и сейчас черт знает кому только не помогаю советами, как крутиться с планами, бюджетами, различными фондами, финансовыми операциями и так далее… радуюсь, что кое-где и жизнь работяг улучшается, и верха благодушно урчат, вешая на лацканы моих знакомых звезды Героев Труда… массе людей в руководстве страны давно ясно: синильной психике членов политбюро уже не справиться с создавшимся положением… у всех у них негласный консенсус: спокойно подохнуть, обеспечить жизнь детей, внуков и правнуков — и провались пропадом все вместе взятые основоположники… однако понимающие это помалкивают, ждут — призрак банкротства махины, перед которой мандражит весь мир, продолжает сковывать уста дюжины выживших из ума старых пердунов и их шестерок… однако то научное, рискованное, а вовсе не бесстрашное, мое предвидение, Володя, вот-вот начнет сбываться… потираю руки, довольный, Система не просто дышит на ладан, — она на него дышит с семнадцатого, — ей пришел полный пиздец, а старые пердуны никак не могут поверить в это, как в чудо со знаком минус… мы еще не раз поболтаем обо всем таком».
