Ник Хорнби - Долгое падение
— Да.
— Этого нам вполне достаточно.
— А мне не достаточно, — не могла угомониться Джесс.
— Заткнись и дай ему сказать, — отрезал Мартин.
Но момент уже был упущен. По крайней мере, момент истины. Меня бы тут точно не поняли — от Мартина с Джесс буквально веяло враждебностью, причем веяло так сильно, что я бы на ногах не устоял.
С минуту я молча смотрел на них.
— Ну? — вопросительно протянула Джесс. — Ты что, забыл, почему собирался покончить с собой?
— Конечно не забыл, — ответил я.
— Ну так выговорись уже, черт побери.
— Я умираю, — сказал я.
Понимаете, я и подумать не мог, что увижу их снова. Я находился в святой уверенности, что рано или поздно мы пожмем друг другу руки, пожелаем доброго чего-нибудь, а потом либо поплетемся вниз по лестнице, либо сиганем с этой чертовой крыши — в зависимости от настроения, характера, серьезности проблемы и так далее. Мне на самом деле и в голову не могло прийти, что мне эта ложь еще выйдет боком.
— Да, выглядишь ты не очень, — пожалела меня Джесс. — Что у тебя? СПИД?
СПИД был вполне удачной находкой. Все знают, что с ним можно прожить не один месяц; а еще все знают, что он неизлечим. И все же… У меня несколько друзей умерли от СПИДа, а с такими вещами лучше не шутить. Я понял, что СПИД — это ни хрена не вариант. Но тогда — все эти мысли пронеслись в моей голове за полминуты, которые прошли с того момента, как Джесс задала свой вопрос — какие смертельные болезни остаются? Лейкемия? Лихорадка Эбола? Сложно представить чтобы хоть одна могла мне сказать: «Да, чувак, не стесняйся. Я ж так, игрушечная смертельная болезнь. Да и ничего страшного, если ты в шутку скажешь, что мною болен, — это никого не обидит».
— У меня что-то с мозгом. Называется ККР.
ККР — это, конечно, группа «Криденс Клиаруотер Ревайвал», одна из моих самых любимых групп, которая всегда меня вдохновляла. А они не были похожи на фанатов «Криденс». Джесс была слишком молода, насчет Морин можно было совсем не беспокоиться, а Мартин был из тех, кто почуял бы неладное, только если бы я заявил, что умираю от неизлечимой АББЫ.
— Клинический Корно-что-то-там, — добавил я.
«Клинический» — это я удачно придумал. Звучит вполне солидно. Хотя с «корно» я, признаться, несколько промахнулся.
— И это неизлечимо? — спросила Морин.
— Конечно излечимо, — ответила ей Джесс. — Нужно только таблетку принять, ясен пень. Ему просто влом это делать.
— Врачи сказали, что это из-за наркотиков. Наркотиков и алкоголя. Так что я сам во всем виноват.
— Наверное, ты сейчас чувствуешь себя идиотом, — предположила Джесс.
— Да, — согласился я. — Только если под «идиотом» ты имеешь в виду «гребаного придурка».
— Ладно, не важно. Ты выиграл.
Это окончательно убедило меня в том, что без своеобразного соревнования у нас тут не обошлось.
— Правда? — радостно спросил я.
— Ну да. Ты же умираешь? Черт, это все равно что… Что тебе выпали все пики, или все черви, или эти… Козыри, точно. Да у тебя вся козырная масть на руках.
— Но от смертельного заболевания хоть какая-то радость может быть только в этой игре, — заметил Мартин. — В игре «И кто из нас тут самый жалкий?». Больше от нее никакого проку нет.
— Сколько тебе еще осталось? — спросила Джесс.
— Я не знаю.
— А примерно? Если совсем грубо прикинуть?
— Джесс, заткнись, — одернул ее Мартин.
— А сейчас-то что я такого сказала? Я просто хотела узнать, чего нам ждать.
— Нам ждать нечего, — объяснил я. — Ждать буду я.
— Плохо дело, — сказала Джесс.
— Ой, правда? Хотя чего еще ждать от девчонки, которая не может пережить, что ее бросили.
Повисло враждебное молчание.
— Что ж, — нарушил молчание Мартин. — Вот и поговорили.
— А теперь что? — полюбопытствовала Джесс.
— Во-первых, ты пойдешь домой, — ответил Мартин.
— А вот хрен вам. С какой это стати я должна идти домой?
— Потому что мы тебя туда отведем.
— Я пойду домой только при одном условии.
— Каком?
— Сначала вы поможете мне разыскать Чеза.
— Что, мы все должны его искать?
— Ага. Иначе я и вправду покончу с собой. А я слишком молода, чтобы умирать. Сам говорил.
— Не припомню, чтобы я говорил именно так, — засомневался Мартин. — Но ты умна не по годам. Теперь я это понимаю.
— То есть ничего, если я пойду туда? — сказала она, направившись к краю крыши.
— А ну вернись, — крикнул я.
— Знаете, мне все по барабану, — заявила она. — Я могу прыгнуть, или мы можем пойти искать Чеза. Мне без разницы.
Тогда-то все и решилось, в тот самый момент — мы ей поверили. Может, другие люди в иных обстоятельствах и не поверили бы, но у нас тогда не возникло никаких сомнений. Мы, правда, не думали, что она склонна к суициду, — просто у нас было ощущение, что она могла в тот момент осуществить любое свое желание, и если бы ей захотелось спрыгнуть с крыши многоэтажки из желания узнать, каково это, она бы не остановилась. А когда мы это поняли, остался только один вопрос: было ли нам до этого дело?
— Но ведь тебе наша помощь ни к чему, — попытался объяснить я. — Мы даже не знаем, где его искать. Только ты можешь его найти.
— Да, но когда я одна, я совсем голову теряю. Я совсем запутываюсь. В общем, примерно так я тут и оказалась.
— Что скажете? — повернулся к нам Мартин.
— Я никуда не пойду, — заявила Морин. — Я не уйду с этой крыши, даже не просите.
— Ладно. Не будем.
— Поймите, меня будут искать.
— Кто?
— Люди из приюта.
— И что? — не поняла Джесс. — Что будет, если они тебя не найдут?
— Тогда они поместят Мэтти в какой-нибудь ужасный приют.
— А Мэтти — это и есть тот самый овощ. А ему не насрать, куда его поместят?
Морин беспомощно посмотрела на Мартина.
— Дело в деньгах? — спросил Мартин. — Из-за них ты к утру должна умереть?
Джесс брезгливо фыркнула, но я-то понимал, почему у него возник такой вопрос.
— Я заплатила только за одну ночь, — сказала Морин.
— А у тебя есть деньги, чтобы заплатить больше чем за одну ночь?
— Конечно есть.
Как мне показалось, предположение, что у нее, возможно, нет денег, было ей неприятно. Чертовски неприятно, если угодно.
— Ну так позвони туда и скажи, что заберешь его послезавтра.
Морин снова беспомощно посмотрела на Мартина:
— Зачем?
— Затем, — отозвалась Джесс, — что тут все равно не хрен делать, правда?
Мартин ухмыльнулся.
— Правда? — переспросила Джесс.
— Мне ничего в голову не приходит, — ответил Мартин. — Если, разумеется, не считать самого очевидного.
— А, ты про это, — догадалась Джесс. — Брось. Момент упущен, уж поверь. Надо придумать, чем теперь заняться.
— Даже если ты и права и момент упущен, с какой стати мы должны что-то делать вместе? — возразил я. — Почему бы нам не разойтись по домам смотреть телевизор?
— Потому что когда я одна, совсем теряю голову. Я же сказала.
— А почему это должно нас волновать? Полчаса назад мы тебя и знать не знали. И мне в общем и целом по барабану, совсем ты теряешь голову или нет.
— То есть, по-твоему, произошедшее на этой крыше нас никак… ну, не связало, что ли?
— Вообще никак.
— Ты это еще поймешь. Мы до самой старости будем дружить, вот увидишь.
Ответом ей было молчание. Было очевидно, что ее уверенность никто не разделяет.
Морин
Мне не понравилось, что они все пытались представить так, будто у меня нет денег. Дело совершенно не в деньгах. Мне нужна была одна ночь, вот я и заплатила за одну. А потом пришлось бы платить кому-то другому, только я бы уже не узнала кому.
Они точно ничего не поняли. То есть они поняли, что я несчастна. Но они не понимали, что за всем этим стоит. Они думали так: если я погибну и Мэтти определят в какой-нибудь приют, то почему бы мне самой не сдать его в приют безо всякого самоубийства — разницы-то никакой. Но подобные мысли говорят лишь о том, что они не понимают ни меня, ни Мэтти, ни отца Энтони, ни людей из церкви. Никто из моих знакомых так не думает.
Но эти люди — Мартин, Джей-Джей и Джесс — отличаются от всех, кого я знаю. Они больше походят на героев телесериалов, которые за словом в карман не полезут. Я не говорю, что они плохие. Они просто другие. Они бы не переживали так сильно из-за Мэтти, если бы он был их сыном. У них иное представление о долге. Они не ходят в церковь. И они бы просто пожали плечами: «А какая разница?», на этом и успокоившись. И возможно, они правы, но я — не они, и я не знаю, как им это объяснить.
Я не такая, как они, но мне бы хотелось быть такой. Может, не обязательно такой, как они, потому что они тоже несчастны. Но мне бы хотелось быть человеком, который всегда знает, что сказать, которому все без разницы. Мне кажется, такие люди более жизнеспособны.
