Автор неизвестен - Азюль
— Грандиозно! Можно съесть и обосраться от счастья и благодарности немецкому правительству! Правда будет нечем. Такое количество пищи просто не дойдет до прямой кишки, — кусок хлеба, трясущийся в моих негодующих руках, был прозрачным, как стекло.
Еда — мой больной вопрос. Ну у каждого бывает свое… это: пчелы под шевелюрой, как англичане утверждают. У меня — еда. В жизни я испытывал моменты, когда, прямо скажем, приходилось недоедать. Но все-таки, всегда стремишься наиболее полно удовлетворить именно эту самую низменную потребность, и не только количественно, но и качественно.
Внимательно, но удрученно посмотрев на содержимое пакетов, повздыхав, мы решили ответить на приглашение доброго человека Филиппа. Решение было достаточно своевременное, тем более что им упоминалось слово «суп». Закрыв дверь на ключ, всей семьей двинулись на поиски пятьдесят первого номера. В душе теплилась тайная надежда, что хоть там люди опытные смогут не только добрым словом, но и добрым делом удовлетворить наше чувство легкого голода, придававшего романтичность всем этим приключениям. Однако, уж если положить руку на сердце, то в тот момент тайные булавки сомнения принялись с возрастающей силой колоть мое сердце и желудок. А образ немецкого правительства в виде доброго дяди с веселым лицом, протягивающего жирную свинную отбивную с банкой пива, стал медленно распадаться на банки рыбных консервов.
Комната 51, как выяснилось из опроса, находилась в противоположном конце коридора. Итак, в первый раз можно было составить общую картину о сконцентрировавшихся в этих местах борцах за свое немецкое счвстье. С ними нам и предстоит конкурировать и сотрудничать в предстоящем поиске новой жизни и нового паспорта.
Рядом с нами находился номер сорок пять, в котором, как потом узнали, жило девять турок-мужчин всех возрастов от семнадцати до пятидесяти пяти лет. Дверь к ним открыта, и сидящий у порога с традиционнго большими черными усами человек, заунывно играл на губной гармошке турецкие мелодии. Он тупо посмотрел на нас, ожидая, что мы с ним поздороваемся или еще чего, а я, в свою очередь тоже посмотрел на него не менее вдумчиво. Кивать ему не стал, так как давно придерживаюсь убеждения, что если кто-то хочет от тебя приветствия, то пусть и здоровается первым. Он продолжал упираться в нас глазами, видимо, узрев «новые ворота». Нам ничего не осталось, как продолжить экскурсию. Дверь в номер 42, напротив, закрыта, и из нее женский голос плаксиво говорит по-русски: «Не ходи, Петя, не ходи, мне одной страшно». Мы с Катей многозначительно переглянулись и, понимающе качнув гловой, пошли дальше. Еще одна дверь — 40, закрыта, и из нее не исходит никаких звуков. Дальше по левой стороне из полуоткрытого номера 41 слышалась возбужденная сербская речь. Номер 39 молчал, а в 38-м стройные мужские голоса шумели на смеси турецкого и немецкого. С 37 по 34 занимали югославы, которые или торчали, ничего не делая, в дверях, или лежали на кроватях, не проявляя ни к чему должного интереса. Надрывно старался магнитофон, неся в народ югославскую культуру. Номер 33 приоткрыт, но из него веет темнотой, тишиной и плесенью. Дальше шел ватерклозет. За ним, вплоть до следующего, находящегося в двух комнатах от превого, территория четко поделена по националиному признаку. По правой, четной стороне, постоянно курсируя из комнаты в комнату, сновали по одиночке и группаим многочисленные семьи афганцев. По левой, нечетной, шумели зудящим роем бангладешцы, все в юбках, и все мужского пола. После следующего ватерклозета следовала заключительная часть коридора, заселенная в основном алжирскими и суданскими арабами. Кроме того, по пути мы прошли еще комнаты, которые были закрыты и их обитатели еще не появились до поры до времени в истории нашего азюля, или они просто заснули. Таким образом достойных претендентов на обладание вожделенного документа, кроме себя, пока я не нашел. Это немного облегчило вес камня на сердце.
В самом конце коридора, завершая его и противореча всем законам цифрового ряда, после номеров 15 и 14 находился 51.
Постучавшись в дверь и дождавшись, пока она откроется, я сделал, точнее попытался сделать шаг впред, но голова уперлась в чью-то грудь. Подняв глаза, увидел лицо, не обремененное заботами ни о глубокофилософских, ни о мелкожитейских проблемах. Весело-простодушный взгляд вполне вписывался в смазливую физиономию, украшенную сверху темными волосами. Парень чем-то похож на молдованина. Улыбнувшись, он пропустил нас, и взору предстала вся комната. Она явно больше нашей, в ней шесть двухярусных кроватей, два стола, цветной телевизор. Наверху, повернувшись спиной к зрителям спит человек. Под ним полулежит смуглый, похожий на афганца мужчина.
Так мы увидели их впервые. Полный состав нашего клуба собрался на свое первое заседание. Рядом с дверью расположились парень лет девятнадцати, худой, но плотный, с белыми волосами и нервным взглядом и лет сорока мужчина, седоватый, с бородой, тоже худой и курящий сигарету. В это время Филипп, которого поначалу я не заметил, вынырнул из-за прикрытого шкафом угла. Оттуда доносилось завораживающее булькание в кастрюле, разносящей по всей комнате пленительный запах сьестного.
— Проходите, ребятки, мы тут супчик соображаем. Знакомьтесь: Павел, Катя, Маша, — представил он нас своим суетливым, но мягким голосом.
— Леня, — протянул руку высокий, опять раскрыв лицо в приятной улыбке.
— Я — Юра, — сообщил белобрысый, пряча неловкость за надменностью.
— Б-борис, — представился мужчина, не забыв немного заикнуться для приличия.
— А это — Наим! — сказал Филипп, указывая на лежащего на кровати «афганца».
— Здравствуйте, — тот встал и протянул руку широкую и коричневую.
— Наш Наим из Афганистана, — подтвердил мои догадки Юра. — Но он советский, учился в России.
— Очень приятно, — я пожал руку и добавил приветливо. — Коммунист?
— Нет, у меня жена русская.
Я сделал заключение, что, видимо, в Афганистане можно было не быть коммунистом, достаточно иметь русскую жену. Не понятно только для чего достаточно…
Мы расселись и завязался обычный разговор знакомящихся людей. Перейдя сразу на «ты», как это и заведено у простого русского народа, принялись распрашивать один другого о том о сем…
— Вы откуда, ребятки, — поинтересовался Филипп, по праву хозяина взявший слово первым.
— Из Москвы, — вздохнули мы разом. — Учились в институте. Вот житуха заела, ну мы и приехали. Может чего здесь сможем, — эта версия выглядела в моих глазах вполне сносно. Правда никому особо не важна. Сам я, в свою очередь, спросил:
— А вы сами?
За команду хозяев выступал Юра.
— Я из Латвии, из Риги, Леня тоже из Латвии.
— А, так вы — латыши? — с безразличной интонацией уточнил я.
— Нет, нет! Я — чистый русский! — Юра принялся горячо защищаться, будто я собирался его за это подвергнуть экзекуции. — У Лени папа — латыш, но он латышей тоже не любит.
Беспокоился он зря. Леню я тоже четвертовать не собирался.
Не знаю, чего он так открещивается от латышей, но мне, если честно, глубоко наплевать, кто он там.
— Филипп с Украины, — продолжал тот. — Из Одессы. Он уже месяцтут. Боря тот тоже с Украины.
Борис кивнул и в подтверждение этих слов аристократическим жестом выпустил изо рта струю дыма.
— Ну, ребятки, — Филипп нес откуда-то кастрюлю и сковородку. — Чем богаты! На азюлянтских харчах не раздобреешь… Я тут супчик… Беру пару консервочек, тут помидорчик, лучок зелени, перчик, картошечки подзаправим, и хорошо. Приходится самим поварить.
Суп пахнул аппетитно и после сегдняшних сухих пайков был совершенно кстати. Я с удовольствием проглотил две тарелки, и третью мне не позволяли взять лишь правила приличия — единственнео, что еще позволяет сохранять фигуру в рамках.
— Куришь? — Юра протянул сигареты с искренней вежливостью, но явная тоска жадности мерцала в его глазах.
— Нет, спасибо, — я вежливо отказался. И его нервы спас и сказал правду.
— А пивка? — Филипп протянул мне и Кате по банке. — Вы попробуйте: настоящее немецкое, «Карлскрон»! Здесь наше нужно забывать.
От пива мы не отказались. Медленно попивая из банки в общем-то не теплое, но и не достаточно холодное пиво, я вспоминал, сколько лет, как забыл «наше». Это оказалось так себе.
Мы сидели, совершенно незнакомые друг другу люди, пили пиво, разговаривали о том о сем, и всем было приятно. Приятно, что здесь, вдали от дома, каждый из нас, вольно или невольно попавший сюда, мог расслабиться, покалякать с земляками.
Что сближает людей? Конечно общая компания, где можно посидеть расслабившись, потравить анекдоты, просто сочинить и тут же рассказать быль или байку, послушать кого-нибудь. И вот уже только познакомившиесмя люди становятся приятелями.
