Сергей Алексеев - Мираж
Когда столовая закрылась, новоиспеченные друзья Боба вывели его на улицу и поймали такси.
– Теперь ко мне в гости! – объявил любитель яиц и широким жестом открыл дверцу.
Ездили где-то очень долго. Было совсем темно, когда они остановились и Боб рассчитался с безразличным таксистом, который укоризненно покачал головой и проводил его взглядом.
В хорошо обставленной квартире было уютно и тепло. Боба окружили заботой и вниманием. Советовались с ним по каким-то вопросам международной обстановки, наперебой угощали, но Боб только тяжело водил непослушными глазами и хмурился.
– Этот человек, – выступал с пафосом любитель яиц, – расскажет всему миру, что он не ханыга! Что он честный человек и великий труженик на благо нашего общества! Вы посмотрите, в каких невыносимых условиях он работает. В суровом сибирском климате, в грязи… Он пять лет не видел женщин! И мы, его верные друзья и поклонники, предоставим ему возможность испытать настоящую женскую ласку!
«Ах ты Крыса! – думал Боб. – До чего же ты противный. Эх, нет Семы. Я бы попросил его съездить тебе по роже. Нет! Я бы сам тебе дал. Сема еще и бить откажется, потому как сам любит выступать так же, как ты. И Припек тоже со своими стихами…»
– Он пашет как лошадь, когда мы в городе живем как в раю! Нашу овощную базу не сравнить с его условиями, хотя мы! Хотя мы похожи, как братья! Мы пожираем его труд и заслуги! – потряс он кулаком в воздухе.
Боб уже дремал и лениво думал: «Я сам пожираю свои заслуги».
– Он нужен обществу как воздух! Без таких героических личностей оно погибнет! – разглагольствовал хозяин.
«Не нужен я никому… никто без меня не погибнет… живет ведь сосед драматурга и без меня. Я – нуль. Я пустое место… Я нужен вам… мои деньги нужны… да вы, сволочи, еще страшнее меня…»
Потом появилась какая-то женщина. Она была похожа одновременно и на Крысу, и на Синюю женщину, и на даму-принцессу из ресторана, и звали ее странным нерусским именем. Женщина так обнимала Боба, что с него слетел пиджак и куда-то исчез. Она что-то шептала ему на ухо, но отбиться от нее Боб уже не мог. Привиделась ему Анютка, убегающая от черной рассвирепевшей свиньи, а потом уснул он.
Приснился ему кошмар. Будто он везет весной толстую книгу про бичей. Оформление! Шик! Как у мушкетеров. На корке фуражка Боба нарисована и два скрещенных кайла. И будто все сначала довольны Бобом, книгой, но потом начинают его страшно ругать и ненавидеть. Сема в драку полез, а Шура сожрать его хочет. Пекарь Сотников тут же, ухмыляется и натравливает всех бичей на Боба, чтобы те били его. «За что?! – кричал он. – Я порядка не нарушал! Я вас прославил! Смотрите!» – и листает книгу. А с ее страниц глядят мерзкие рожи любителя яиц, Крысы, и Сема тут же, и Припек. Как на фотографии, стоят кучками, внизу даже подписи заметны. «Ты какими нас разрисовал? – кричит Сема. – Предатель ты и трус. Лучше бы тебя в шурфе разорвало на мелкие куски или красноярские крысы растерзали. Вместо славы-то – опозорил…» Заметил еще Боб в кричащей толпе лицо одно, доброе, умное и грустное. «Вы уже приехали?» – хотел спросить Боб, но не спросил. Лицо исчезло…
А проснулся Боб от сильного холода. Огляделся – лес вокруг. «Неужели мне все приснилось? – с радостью подумал он. – Ох, не буду больше пить! А то уж что попало делается…» Пошарил карманы. Не приснилось. И пить больше не на что было. Пусто. Пиджака и пальто нет, чемодан пустой. Только фуражка гражданской авиации с плетеным золотым ремешком целехонькая. Заботливо кто-то под голову подложил, чтобы на земле сырой не лежала голова. Боб по привычке натянул ее, но потом снял, рассмотрел вылинявший верх с дырками от гвоздей и сунул в чемодан. «Я же про них хотел книгу сочинить,- горестно размышлял он, – а они своего же обобрали. Человека бы только от дела оторвал… Хорошо хоть чужую книгу не украли, а то как бы я смотрел в глаза тому парню…»
4
Днем солнышко пригрело, и Бобу стало теплей. Он сидел на скамейке Казанского вокзала, отрешенный взгляд скользил, не задерживаясь, по огромному гулкому залу и губы шевелились, словно Боб Ахмылин. молился или думал вслух. Он был в грязной белой рубахе, неумело завязанный галстук оттянулся и обвивал шею, как петля у обреченного на повешение. Брюки, вымазанные битумом, стояли колом, и к ним прилипли сухая трава, белые нитки и всякая всячина. На лысом черепе вздулись и пульсировали кривые синие жилы, руки подрагивали, оттопыренные уши просвечивали и краснели на осеннем солнце. Он резко выделялся среди пассажиров и не только внешностью и состоянием костюма. Одновременно злость, боязнь и разочарование проступали в том, как он смотрит, как лежат его спутанные крупными венами руки, и даже завернутый в пропеллер воротник подчеркивал его несовместимость с окружающими людьми.
Боб несколько раз вздохнул глубоко и встряхнулся. Хотелось пить, и он отправился искать воду. В нише у туалета из стены торчал медный зеленый кран, откуда в замусоренную раковину капала вода. Боб по привычке хотел напиться прямо из крана, однако за спиной услышал:
– Паренек! Возьми стаканчик. Так же неудобно, да и кран грязный.
Боб обернулся и увидел пожилую женщину. Она протягивала ему тонкий чайный стакан.
– Возьми-возьми, – говорила она.
Он выпил несколько стаканов. Пить из прозрачного стакана было приятно и вода казалась вкуснее. «Какая мелочь вроде бы, – подумал он, – дала старуха посудину, а уж свободнее себя чувствуешь». Боб вернул стакан и улыбнулся женщине. Та покивала ему, мол, попил и хорошо. После такого ему захотелось привести себя в порядок. Зайдя в туалет, он тщательно вытер брюки, отмыл ботинки, хотел подтянуть галстук, но не вышло, да и лишним казался теперь измятый тряпочный клинышек. Боб снял его и сунул в урну.
Прихорашиваясь перед туалетным зеркалом, он ничуть не стал выглядеть лучше, но внутри у Боба появилась уверенность, что он не так будет бросаться в глаза и не так будет выделяться среди других пассажиров. Успокоенный, вернулся на место. Чемодан, конечно, никто не утащил, и его краешек дивана никто не занял. Боб сел, погрыз ногти, раздумывая, чем бы это заняться. Вспомнил про книгу, что с фуражкой лежала в чемодане. Вернее, не сам вспомнил: мужчина рядом вот уже несколько часов не отрываясь читал и натолкнул Боба на такую мысль.
С первых же страниц Шукшин Бобу понравился. Про деревню, а она ему вспомнилась сразу, как ножом по сердцу. И от слов, написанных просто, и от героев – простых сельских мужиков с юмором и веселой разбитной жизнью ему уже не хотелось отрываться. Боб сначала улыбался, а затем начал хохотать в местах, где находчивый писатель так закручивал! Упасть можно. Однако концы рассказов были не смешные. От некоторых грустно становилось… Портрета Шукшина в книжке не оказалось, но он почему-то представлялся Бобу не таким веселым, как его рассказы, а задумчивым и серьезным. На драматурга походил.
«Калина красная», – прочитал Боб очередное заглавие и не мог уже оторваться и пропустить хоть одну строчку.
Боб никогда не отличался сентиментальностью. Мужики, правда, похихикивали, слушая его рассказы про деревню и Анютку, – несерьезно, дескать, сопли распускаешь. Однако это не было его слабостью, просто так уж всегда вспоминается юность, хоть у кого какая. Ко всему другому Боб относился грубовато, а иногда эта грубость специально подчеркивалась им, чтобы не торчать белой вороной. А здесь события последних дней так подействовали, что, дочитывая повесть, Боб то и дело проглатывал тугой комок в горле и чувствовал озноб по всему телу. А когда Егор Прокудин с распоротым животом лежал на земле и помирал и читать дальше было нечего, Боб не выдержал. Ему захотелось спрятаться куда-нибудь в темный угол и скулить, бодать головой стену, царапать ее ободранными ногтями. «Выбрался же мужик совсем! – отчаянно думал Борис. – Понял, что к чему, а тут его зарезали!..» Он зажал лицо грязными руками, и жилы на руках вздулись сильнее, распухли они и на голове, словно в худом Бобовом теле стало вдруг много крови и ей не хватало места в венах и аортах.
– Вам плохо? – будто издалека услышал он.
Его стали трясти за плечо, окликать, спрашивать, где болит.
– Везде,- сказал Боб, не отрывая рук от лица. – Зарезали, гады!
Над ним тут же состоялся короткий разговор – кого и за что зарезали и не позвать ли милицию? – но Боб не дал ему перерасти в панику, признаки которой уже чувствовались. Он убрал руки и безвольно опустил их на колени, словно они весили сейчас не один килограмм. Сгорбился, наклонив голову.
– Читал вот, – пояснил он,- там мужика одного убили. Друзья его бывшие.
Мужчина, что сидел рядом, взглянул на Боба и ободряюще, будто маленькому ребенку, сказал:
– Стоит ли так переживать?
Боб не стал ничего объяснять ему и спорить не хотелось. Что спорить, он же не зла ему желает, а успокоить хочет. Пусть старается, это даже хорошо, что он Бобово состояние заметил, мог же и внимания не обратить. Ну сидит лысый парень в грязной рубахе, поймавшись за голову, и все. Может, она у него с похмелья болит? С виду-то вполне возможно. Однако заметили, вмешались… Мужчина продолжал заговаривать Боба:
