Джеймс Олдридж - Горы и оружие
Машина с ревом начала брать крутой, разъезженный подъем. Мак-Грегор оглянулся и увидел позади турецкий джип. Явно более ходкий и новый, чем машина Затко, он шел уже за ними вверх по склону, по извивам дороги.
— Берегись! — невольно вскрикнул Мак-Грегор, когда передний солдат открыл по ним огонь.
— Стреляй в них! — гаркнул Затко.
Новый поворот — и снова виден стал и застрочил по ним турок. Мак-Грегор глядел оцепенело.
— Да стреляй же! — рявкнул опять Затко. — Не хватало мне солдатской пули в зад или турецкой петли на шею.
Мак-Грегор поднял автомат и, забыв, что при стрельбе из него надо занижать прицел, навел туда, куда и метил, — на передние колеса. Нажал спусковой крючок. Стремительная очередь, толчки отдачи — от неожиданности палец Мак-Грегора застыл на нажатом крючке. Но ствол повело вверх, и пули хлестнули не по шинам, а по ветровому стеклу. Мак-Грегор увидел, как водитель и сидевший рядом солдат отвалились назад на сиденье, точно ударом опрокинутые. Турецкий джип врезался в приподнятую каменную бровку и слетел с дороги.
— Влепил ты им? Влепил? — кричал Затко, кося назад глазом.
— Я в водителя попал, — ответил Мак-Грегор.
— Вот за это люблю! — одобрил Затко со смехом. Уже они перевалили через гребень и стали углубляться в просторную, сулившую укрытие долину, а Затко все повторял свое зычное «люблю».
Он гнал машину без роздыха, пока опасность не осталась позади за чертой границы; и, когда к полудню они достигли селения Каста, Затко клятвенно заверил, что поспели вовремя. Поставив джип поперек грунтовой дороги, зигзагами уходящей вверх по теснине, они стали ждать появления снизу машин.
— Не тревожься. Увидишь Кэти живую и здоровую, — сказал Затко.
Мак-Грегор промолчал, и Затко понял, что не одно это гнетет его.
— Не повезло нам. Не по плану вышло, хабиби. Вина тут не твоя…
— Глупо вышло, — сказал Мак-Грегор.
— Ты же воевал, — сказал ободряюще Затко. — Был награжден английскими орденами, крестами боевыми. Зачем расстраиваться из-за одного-двух турок?
— Затем, что я теперь не воюю, — сердито возразил Мак-Грегор. — Нельзя было кровь проливать.
— Вина лежит на мне, — сказал Затко. — Но лучше нам сейчас подумать об ильхане и об его сынке. Знаешь, почему мы прозвали Дубаса Куклой? Потому что в нем нет ни совести, ни страха, все равно как в англичанине.
Затко привстал. Внизу на дороге показался мини-автобус марки «фольксваген», и Затко включил двигатель джипа, держа его на холостых оборотах.
— Пусть они повыскакивают из машины первые, — сказал он. — А ты не выходи из джипа, что бы ни началось.
Автомат лежал у Затко наготове на коленях. Забрызганный грязью «фольксваген» стал, взревывая, подниматься в гору. Водитель сердито засигналил. Машина Затко стояла, перегородив дорогу, а Затко сидел за рулем и ругался в ответ во все горло. Маленький «фольксваген» остановился в полушаге от джипа, из автобуса с винтовками в руках выскочили четверо курдов в расшитых куртках и широких шароварах. Вглядевшись, они со смехом воскликнули:
— Да это же Затко! Он самый!
— Где ханум? — сурово спросил Затко.
— Да где ей у нас быть, — отвечали они. — В заднице, что ли?
Выйдя из машины, Мак-Грегор заглянул в «фольксваген». Кэти там не было. Но ярдах в пятидесяти ниже по дороге остановился американской марки лимузин, весь покрытый грязью; из передней дверцы кто-то вышел и, обходя лужи, направился к затору. Это был молоденький красивый курд, одетый богато и красочно — «по-европейски», как любят наряжаться повидавшие свет курдские богачи. Он был в щегольских сапожках, в гусарской куртке на мерлушке, в белой «байроновской» рубашке с открытым воротом. Он шагал развинченно, с ивовым хлыстиком в руке.
— Это Дубас, — сказал Затко.
Дубас не скрыл удивления при виде Затко.
— Ну, Затко! Ну, павлиний хвост, — с усмешкой сказал он. — Что ты тут делаешь в своем джипе — на въезде в наши владения?
— Где ханум, Дубас? — ответил вопросом Затко.
— Ханум цела и невредима, — сказал Дубас, взглядывая на Мак-Грегора, но как бы не видя его.
— Где она? — спросил Мак-Грегор.
— Вы — муж ее? — осведомился Дубас на чистом французском языке.
— Где она? — повторил Мак-Грегор.
— Не надо паники, — сказал Дубае. — Прошу к моей машине. Я угощу вас коньяком. У вас совершенно больной вид.
Мак-Грегор знал и сам, что он грязен, небрит, изнурен, опален, запачкан ружейной смазкой. И болен.
— Лучше будет, если вы скажете, где моя жена, — произнес он, приготовляясь к столкновению, хоть и не зная еще, какую форму оно примет.
— Разумеется. Но я надеюсь, вы не слишком прислушивались ко всему, что Затко мог наговорить вам на меня и на мой род, — с добродушным видом сказал Дубае. — Затко склонен к преувеличениям. У Затко курдский язычок, все на свете чернящий.
В былые годы, знал Мак-Грегор, Затко всадил бы в Дубаса пулю за такие слова, но Затко нынешний, в ковровых шлепанцах, ограничился тем, что обругал его «форфар бармиш» — это звучит по-курдски в достаточной мере принижающе и оскорбительно.
Дубае посмеялся своими темными, пристальными, безбоязненными глазами, не сводя их с Мак-Грегора.
— Вы в самом деле думаете, что я силой увез мадам? — спросил он деланно удивленным тоном.
— Силой или нет, но поступок это глупый и опасный, — ответил Мак-Грегор.
— Но ведь я спас вашу жену от гнусных лап солдатни. Персы были всего уже в нескольких милях от Синджана…
— Где она? — перебил его Затко.
— Она в безопасности, у моего отца.
— А где отец?
— Что, ушла душа в пятки! — торжествующе сказал Дубас.
Взяв из джипа винтовку, Мак-Грегор сказал Затко:
— Я спущусь к той машине. Если Кэти там, я вернусь с ней вместе. Если же ее там нет, то мы захватим этого парня с собой.
— Я провожу вас, — сказал Дубас.
— Нет, остановил его Затко. — Ты стой, где стоишь.
Мак-Грегор спустился к лимузину. Грязь залепила его окна, остался только небольшой чистый участок ветрового стекла. Сзади до Мак-Грегора доносились спорящие голоса Затко и Дубаса. Остановившись в нескольких шагах от лимузина, он позвал:
— Кэти, ты здесь?
В машине послышался говор, открылась задняя дверца, вышел какой-то курд. А за ним — удивленная Кэти.
— Откуда ты тут? — воскликнула она. — И зачем тебе это? — указала она на винтовку.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. А что?
На Кэти — чистой, причесанной — была нарядная дубленая куртка с шитьем, такая же, как на Дубасе.
— Почему же ты сидишь и не показываешься?
— Я ведь не знала, что это ты там. Окошко все забрызгано.
Неизвестно отчего, Мак-Грегора сердила теперь Кэти, сердило ее присутствие здесь.
— Этот мальчик, Дубас, сказал, что мне опасно выходить из машины. А что случилось?
— Идем в нашу машину и побыстрей, — сказал Мак-Грегор.
— А в чем дело?
— Потом скажу. Быстрей!
— Сейчас, я только перчатки свои возьму.
— Пусть остаются там, — сказал он, беря ее за локоть. Из передней дверцы вышел старик ильхан, зловеще заворчал. Направился следом за ними к джипу.
— У тебя ужасный вид, — сказала Кэти Мак-Грегору.
— И настроение под стать виду, — жестко ответил он, — так что не прекословь мне теперь.
— С тобой что-то, верно, случилось?
— Нет.
Но Кэти чувствовала, что он чем-то внутренне ранен, что за этими тревожно-странными действиями кроется еще что-то, непонятное ей.
— Не горячись, — сказала она мягко, видя признаки нечастой у Мак-Грегора взбешенности, и винтовку, и автомат, который Затко уставил Дубасу под ребра.
— Ты молчи сейчас, — проговорил Мак-Грегор. — Ни слова!
— Что это? Аллах! Что тут такое? — взревел вне себя ильхан при виде автомата, наведенного сыну в живот.
— Тут сын твой, старик, — сказал Затко.
— Замолчи, Затко, — резко сказал Дубас. — Незачем обращать это во всегдашнюю курдскую кровавую свалку. Не гневи отца.
— Аллах! Аллах!.. — Ильхан обернулся, крикнул: — Хассан! — Еще двое вышли из лимузина, тоже с винтовками, и направились к джипу. Теперь вокруг стояло уже шестеро вооруженных людей ильхана.
Кэти села в джип.
— Пропусти нас, ильхан, — сказал Мак-Грегор.
— А кто тебя держит? — язвительно сказал ильхан. — Чего боишься? Курдов боишься, да? — Это прозвучало как вызов. — Давай езжай, если ты такой храбрый…
На карте стояли гордость и престиж. Обоюдный тупик — и крайне рискованно было сдвинуться с места. Но вот Дубас спокойно сказал Мак-Грегору по-французски:
— Садитесь в джип и поезжайте. Успокойся, отец, — сказал он ильхану, велевшему уже было своим курдам отойти, рассредоточиться (что дало бы им преимущество). — Инцидент исчерпан. Ничего больше из этого сейчас не выжать.
