Паскаль Брюкнер - Парадокс любви
В англосаксонских университетах каждая беседа со студентом (студенткой) должна либо записываться на магнитофон, либо происходить при открытых дверях. Приближение, если в нем угадывается малейшая двусмысленность, может стать поводом для жалобы. Всякая связь между преподавателем и студенткой, даже совершеннолетней и выразившей свое согласие, приводит к увольнению преподавателя[21]. Предприятия присваивают себе право вмешиваться в частные разговоры людей, если употребленные слова сочтены скабрезными или унижающими достоинство, способными вызвать враждебность окружающих! Организуют специальные семинары, предлагают заключать «любовные контракты» служащим, желающим начать совместную жизнь, которые обязуются в случае разрыва не предъявлять претензий компании. Напомним, что в начале 1990-х годов один из университетов в штате Огайо безуспешно распространял хартию, регламентирующую интимную близость между студентами: от них требовалось заранее перечислить в письменной форме все этапы, вплоть до мельчайших подробностей (коснуться груди, снять кофточку и т. п.) и зарегистрировать эту программу в присутствии ответственного лица. Во Франции, где сексуальное домогательство на работе, злоупотребление служебным положением признано правонарушением, кое-кто хотел бы распространить эти принципы на человеческие отношения в целом и добиться наказания за квипрокво, намек, инсинуацию. Но пока что страна противостоит атмосфере морального маккартизма.
Несомненно, что проявления грубости по отношению к женщинам усиливаются с расширением их независимости: более того, мы рискуем стать очевидцами небывалого взрыва насилия в наказание женщинам за то, что они подняли голову. Озлобленность против них со стороны некоторых мужчин сродни яростной реакции рабовладельца на отмену рабства. Ненависть к свободным женщинам растет по мере возрастания их свободы. Было бы нелепо из-за этого запрещать соблазнение: на наше счастье и по воле самих женщин оно не сдает позиций. В большом процессе борьбы за равноправие оно также играет свою роль: оно должно прийти на смену убежденности в праве на власть, ведь согласия другого в этом случае добиваются путем ухаживаний, а не силой. Одна из моих студенток в Школе политических наук, хорошенькая девушка из Квебека, по происхождению японка, откровенно признавалась нам, что ее разочаровали североамериканские мужчины, чьи порывы парализует забота о сексуальной корректности. Она специально проводила каникулы в Италии, где юноши открыто ее добивались; ей хватало уверенности в себе, чтобы отделаться от надоедливых кавалеров. В то время как в Соединенных Штатах сосуществование полов, кажется, постоянно чревато взрывом, Европу спасает от этой беды старинная культура галантности. Этот этикет, возможно, унаследованный от «эротики трубадуров» (Рене Нелли), в которой рыцаря с его дамой связывал ритуал преданности и повиновения, служит внедрению аристократических манер в среду демократической уравниловки. Это не только пропедевтика ухаживания, но и способ преобразить грубое желание во внимание и деликатность, цивилизовать его, очистить от непристойности. Куртуазная культура воспитывает качества, объединяющие оба пола: умение вести беседу, общительность, остроумие, которые придают глубину и живость разговору. (По словам Монтескьё, французский ум — это искусство говорить серьезно о предметах фривольных и легкомысленно о серьезных.) Она дарит удовольствие нравиться, играть с другим, морочить ему голову при полном одобрении с его стороны, если только он сам не водит вас за нос. Даже если мы торопим события, требуется соблюдать правила учтивости, например, переход на «ты» во многих языках остается обязательной вехой. Неоднозначен статус комплимента: в XVIII веке обесцененный как притворство льстеца, в 1960-е годы у некоторых радикальных активисток он вызывал недоверие, однако удачно сформулированный комплимент можно принять как знак внимания, укрепляющий наше самоуважение. Лучшие комплименты — самые бескорыстные: мы слышим их от незнакомых людей или от лиц того же пола. Срывание масок, неприятие светотени, требование немедленного разоблачения сердец и тел — все это убивает плодотворные испытания, необходимые зарождающейся любви для дальнейшего развития. Всякого рода уловки и ухищрения куда полезнее для чувства, нежели скучная ясность.
6. Крушение фантазма
Основной вопрос: действительно ли мы выбираем партнеров, не запрограммированы ли мы, в то время как полагаем, будто действуем совершенно сознательно? Немотивированность склонностей ставится под сомнение в двух областях мышления: социология усматривает здесь подтверждение классовой обусловленности, психоанализ — симптом неразрешенных проблем с родителями[22]. Но сколько ни анализируй наш выбор, все равно в итоге, даже если нас ограничить определенными рамками, мы всегда предпочитаем того, а не другого, без каких-либо влияний извне. Мы располагаем известной автономностью решения относительно личных или социальных факторов, которыми мы обусловлены. Бывает даже, что мы сами себе удивляемся, делая неожиданный выбор, далекий от нашей культуры и среды. Этот неразрешимый вопрос не так интересен, как возникающий задним числом вопрос о предопределении: свобода постфактум придумывает себе детерминизм. Влюбленные не могли не встретиться, они были предназначены друг другу прежде, чем пересеклись их пути. Случайность, столкнувшую их в такой-то день и час, они превращают в фатальность: немыслимо, чтобы этого не произошло. Все что угодно, только не это ужасное подозрение: если бы не ты, был бы другой (другая)! Среди десятков лиц, по которым скользит взгляд, любимое лицо должно сверкнуть, как острие бритвы, — именно оно и никакое другое: восторг и трепет.
Есть люди, которые сильно переживают из-за того, что стали объектом страсти другого, и уступают не столько по желанию, сколько в ответ на оказанную им честь. Иногда, старея, претендуют на расширение вкусов, становятся безразличнее к фальшивому блеску стандартного эстетического идеала, распространяют свой аппетит на самые разные человеческие типы, предпочитая красоте шарм, нежности сексапильность, суровому величию — пленительную аномалию. Любовь исповедует культ обворожительных несовершенств, волнующих недостатков, которые трогают сильнее, чем безупречное тело. Не стоит цензурировать наши склонности, их нужно обогащать, разнообразить. Они укореняют нас в реальности, но вместе с тем и ограничивают: любовь — это еще и разрушение фантазмов, развенчание чисто пластических качеств. Можно увлечься мужчиной или женщиной, которые прежде были не в нашем вкусе, расширить диапазон своих критериев. Обратим внимание, к примеру, на странное шассе-круазе: в то время как европейцы, австралийцы, североамериканцы стремятся выглядеть загорелыми и, злоупотребляя солнцем, подвергают себя опасности, африканцы, китайцы, индийцы, филиппинцы мечтают выбелить кожу с риском разрушить ее пигментацию и нанести себе непоправимый ущерб. Влияние колониальных предрассудков, навязчивость американской модели? Вряд ли. Скорее дело в том, что жители каждой части света мечтают быть другими: светлокожие — загорелыми, смуглые — бледнолицыми. Все, что идет наперекор господствующему мнению, все, что опрокидывает иерархию поколений и положений: красавица с уродом, дурнушка с красавцем, юноша со зрелой женщиной, девица со старикашкой, бедный с богатой — все это достойно прославления.
Не будем мечтать о том, чтобы покончить с тиранией красоты, лучше мечтать о разрушении ее шаблонов, о том, чтобы наши взгляды допускали сосуществование многих противоречивых норм. В конце концов, мода нужна не для того, чтобы навязывать нам образцы: она должна подбадривать, подсказывать, как одеваться, какой выбирать макияж. Это фактор успокоительный: прежде чем всех обезличить, она вызволяет нас из затруднения. Соблазнение — это еще и карьера (разумеется, для некоторого числа людей, имеющих лишь мордашку и фигуру, чтобы добиться успеха). Но кто стал бы их за это порицать? Как может «пустить в оборот» свою красоту замужняя дама из буржуазного сословия? — вопрошал Бальзак («Кузина Бетта»[23]). Для этого, как он заметил, требуется счастливое стечение обстоятельств, большой город, полный бездельников и миллионеров, достаточно элегантности и ума, полная бессовестность, а главное, сообщник в лице мужа. Некогда доступное только женщинам, это поприще открыто и для мужчин, начиная с «Милого друга» Мопассана, который взбирается по ступеням социальной лестницы благодаря своему таланту совратителя дам. (На арго жиголо прозывали «бобрами», так как это животное строит себе дом с помощью хвоста.) Сколько постов в высших сферах политики, экономики, культуры занято с помощью не только личных качеств, но и «диванной протекции»?
