Александр Григоренко - Мэбэт
Слова старика остались без ответа. Хадне не двигалась.
— Вы видите — она не хочет обратно. Уходите и вы.
Все, кроме Мэбэта, вздрогнули от голоса, потому что это был голос Хадко, дотоле не проронившего ни слова.
— Она не хочет, — тверже повторил Хадко.
Посланцы опешили. Первым пришел в себя старик с заплетенной бородой.
— С каких пор, Мэбэт, сопляк решает дело войны в присутствии отца?
— Он не сопляк, — ответил Мэбэт. — Он муж.
Война неизбежна — теперь в этом не оставалось сомнений.
— Ты сам навлекаешь беду на себя и свою семью, — сказали старики. — Если понадобится, мы придем большим войском.
— Приходите, — холодно сказал Мэбэт.
Посланцы, как полагалось в таком случае, стали говорить об условиях войны: они спрашивали врага, где было бы удобнее всего им сойтись — на речном льду, или на снежном поле, как раз там, где была похищена Хадне. Не выказывая ни малейшего беспокойства, Мэбэт ответил старикам, что лед уже не так крепок, лучше на поле.
— Тем более, — добавил он, — это место теперь хорошо мне знакомо.
Старики предложили сойтись через три луны, биться с восхода до заката, ночью не поднимать оружия, убитых оставлять на поле боя, раненых в плен не брать, давая им уйти к своим. Тут же они получили согласие врага. Дело было сделано, посланцы могли отправляться обратно. Однако, недоумение, почти растерянность, становилось в них все сильнее. Пусть тайга и тундра знают, что Мэбэт небывалый человек, но, чтобы одна семья — всего лишь двое мужчин — приняла вызов от целого рода, такого еще не бывало никогда. Посланцы утешали свое смущение догадкой, что любимец божий призовет себе помощников. Но они забыли, что у Мэбэта нет друзей.
А самым удивительным было то, что эту войну вызвал Хадко. Старики видели в том мальчишескую глупость, смешанную с необузданной дерзостью. Но то, что Мэбэт одобрил выходку сына, поднимало в их душах мутное предчувствие.
Когда скрылись нарты с красным флагом, Ядне упала на колени и заголосила, обняв ноги мужа. Она умоляла его догнать посланцев, сказать им, что всему виной его гордость и глупость ее ребенка, что все надо вернуть и договориться о мире — иначе гибель, гибель, гибель…
Мэбэт нагнулся, освободил свои ноги от сцепленных ужасом рук жены, поднял Ядне и прижал к себе — она не помнила, когда он вот так, как сейчас, прижимал ее к себе. Так они стояли, обнявшись, пока Ядне не перестала рыдать.
— Иди в чум, свари много мяса, — тихо приказал божий любимец. — Нам всем надо хорошо поесть.
Понурив голову, жена пошла делать то, что было сказано.
Кроме того Мэбэт велел не трогать Хадне, ничего не говорить ей, не нагружать работой, но только беречь. В сущности, похищенная девушка рода Вайнота еще не вошла в его семью, она была спорной землей, с которой нельзя ничего брать, пока дело не решено оружием и воинской удачей.
Старые посланники напрасно мучились сомнениями о том, что любимец божий легко принял эту нелепую войну, поскольку уже имел ее замысел, коварный и невиданный. Никакого замысла у Мэбэта в тот момент не было: он не знал, как будет воевать.
Не о войне были его мысли — их занимал Хадко.
Поступок сына казался ему странным. Вряд ли можно думать, что в нем возникла любовь к Хадне, ведь они почти не виделись. И вдруг Мэбэт понял — не красота нежданной невесты и не остатки отчаяния заговорили в Хадко. В нем проснулась та изначальная, самая первая, звериная война, которая предшествовала всем войнам — за земли, богатства и власть, ради мести, славы или простого желания убить. Это война за женщину. Звери разрывают друг друга в битвах за самку. Боги ревнуют и бьются за благосклонность богинь. Женщины — первая добыча племени, выброшенного судьбой в чужие необжитые места. Потом, если набег выйдет удачным и существование племени не прекратится, в силу вступит обычай. Но первая война остается первой войной — она прячется глубоко в крови мужчины и выходит наружу, когда все приходится начинать сначала…
Поступок сына вдруг открыл божьему любимцу, что в Хадко живут два человека, один из которых — вожак племени, выброшенного судьбой в чужие места. Он поступает по внутреннему велению и не прячется за обычай.
Так думал Мэбэт. Он ошибался…
Вильчатая Стрела
Через три луны воины рода Вайнота вышли на снежное поле, простиравшееся от края леса до речного берега. Еще не рассвело, когда они остановились и стали ждать врага. Совсем рядом было их становище. Поначалу старейшины не думали сниматься с места, но в последнюю ночь изменили прежнее решение и, собрав чумы и скарб, отправили всех, кто не мог воевать, к верховьям на одну малую ходьбу.
Причина, заставившая Вайнотов уйти, могла показаться странной, как и сама война, когда два человека приняли вызов целого рода. Но старые посланники все же привезли с собой страх, хоть и пытались скрыть его. После долгих разговоров у мужчин Вайнота, казалось, уже не было сомнений в том, что Мэбэт не настолько могуч и не безумен, чтобы взять в помощники одного только сына. Они уверили себя, что любимец божий призовет на свою сторону других людей, и те пойдут с ним — за плату или от страха.
Численность врагов никто из Вайнотов не знал и не мог знать. Следуя обычаю войны, они выслали разведчика, но до сего часа он не вернулся и страх, привезенный стариками, получил новую пищу. Поймать разведчика и смазать его кровью полозья нарт считалось предвестием победы. И некоторые из воинов рода Вайнота тихо поговаривали о том, что скоро им придется увидеть розовый след на снегу.
Тяжело и долго светлело небо, солнце нехотя выползало из-за дальних сопок с черными клоками леса, редевшего к вершинам. Вожак Вайнотов посмотрел в небо и приказал ставить маленький игрушечный чум с красным флажком — обычай требовал обозначить место предстоящего боя. Флажок поставили почти на том же месте, где белые куропатки, управляемые рукой любимца божьего вылетали из снега. Вожак нарочно приказал сделать именно так, чтобы остроумной задумкой уязвить Мэбэта и, что было еще важнее, пресечь постыдные надежды в душах воинов. Вожак видел эти надежды по лицам и шевелению губ, ибо знал войну, как старик знает свою старуху.
Солнце уже вышло наполовину, но противник все не показывался. Ожидание становилось надоедливым, однако теперь к нему примешивалась пока еще робкая надежда на то, что за те три дня, отведенных на подготовку к честной войне, Мэбэт одумался, задал трепку своему дерзкому сыну и, вполне возможно, собирается идти на попятную. Пусть даже он приведет с собой других людей, но если в битве погибнет сам Мэбэт и его сын, или хотя бы кто-то из них останется лежать на окровавленном снегу, то в любом случае участь семьи будет ужасной. Некому будет кормить жену любимца божьего, украденную Хадне вернут родителям, а сын его (опять же если останется живым и не покалеченным) уже не найдет себе новую невесту — разве что решится красть по отцовскому обычаю. Стадо и все добро станут добычей победителя. Семья Мэбэта превратится в пустых, бессмысленных людей, живущих не своим очагом, им ничего не останется, как пойти в услужение к богатым людям. Ядне на старости лет придется делать самую грязную, тяжелую работу, Хадко наймется в пастухи — за кусок мяса, сдобренный презрением и руганью. Гордость Мэбэта не перенесет такой участи. Всякой силе, даже такой как у него, есть предел и удача коварна даже с теми, у кого она засиделась как обнаглевший гость. А Вайнотов много, и никто еще не мог упрекнуть этот род в том, что он беден хорошими охотниками и храбрыми воинами…
Такие мысли блуждали во многих головах и уже начинали превращаться в уверенность, когда сверху раздался крик — то кричал наблюдатель, посаженный на самое высокое дерево:
— Они едут! Вижу оленей — двух оленей — и нарты…
— Где Мэбэт? — задрав голову, крикнул вожак Вайнотов. — Сколько людей с ним идет?
— Я не вижу людей, — отвечал наблюдатель. — Только нарты и больше ничего.
— Смотри лучше, слепой филин, должны быть люди, — раздраженно прокричал вожак.
— Нет людей, Няруй, ни одного не видно…
Няруй или Вильчатая Стрела — так звали вожака Вайнотов — велел наблюдателю не слезать с дерева и сразу кричать, как только увидит что-то подозрительное. Упряжка шла медленно и была еще далеко. Но и по прошествии времени сидевший на ветвях не увидел людей.
Воины собрались вокруг Няруя и гадали о том, что могли бы значить эти пустые нарты. Кто-то сказал, что нарты не пусты — в них, под шкурами прячутся Мэбэт и его сын, а может кто-то еще. Была другая догадка — враг послал дары, чтобы откупиться от войны.
— Глупость, — сказал вожак. — Разве олени сами знают путь к нашему становищу?
— Мэбэт сам не такой, как все люди, и олени у него не такие, — возразили Нярую, но вожак не успел ответить. Крик с дерева известил, что людей в нартах точно нет. Ни одного.
