Бернард Вербер - Империя ангелов
Закон прикосновения.
Посредством нежного прикосновения к коже матери отец может сообщить о своем присутствии ребенку и завязать первые узы с ним. Опыты показали, что, действительно, зародыш очень часто различает среди многих прикосновений те, которые принадлежат его отцу. Самые способные отцы могут даже заставлять ребенка кувыркаться в животе от одной руки к другой.
Создавая на самом раннем этапе треугольник «мать – отец – ребенок», аптономия усиливает ответственность отца. Кроме того, мать чувствует себя менее одинокой в процессе беременности. Она разделяет свой опыт с отцом и может рассказать ему, что чувствует, когда руки супруга ложатся на нее и ребенка.
Аптономия, конечно, не является панацеей для счастливого детства, но она, очевидно, открывает новые пути к большей привязанности друг к другу и матери, и отца, и ребенка. Еще в Древнем Риме был обычай окружать будущую мать кумами (от cum mater – компаньонка матери). Однако очевидно, что лучшим компаньоном матери в период беременности является отец ребенка.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 418. Идеи Рауля
Я наблюдаю за своими «яйцами».
Родители Жака используют аптономию. Хорошие условия развития.
Игоря бьют. Очень плохие условия развития.
К моему великому удивлению, у Венеры есть брат-близнец. Я не знаю, хорошо это или плохо.
Мы здесь теряем время. Станем самими собой.
Откроем скрытое от нас. Отодвинем границы познанного, – говорит мне Рауль, который вернулся сразу после того, как Эдмонд Уэллс исчез.
Мои сферы продолжают медленно вращаться передо мной. Я указываю на них движением подбородка.
Я не буду их держать при себе постоянно. Как мне от них избавиться?
Рауль показывает, что достаточно повернуть руки ладонями вниз, и «яйца» покинут меня и улетят. Они тут же устремляются на северо-восток, как маленькие телеуправляемые самолетики.
– Куда они?
– Куда-то в горы.
Я поворачиваю руки ладонями вверх, и три сферы немедленно появляются из-за горизонта и автоматически располагаются у меня в руках. Я начинаю понимать систему. Рауль раздражается.
– Кончай развлекаться. Мне нужна твоя помощь, Мишель. Вспомни наш лозунг времен танатонавтов: «Все дальше и дальше к неизведанному».
Я поднимаю голову к неправдоподобному небу.
Нет больше ничего неизведанного. Только ответственность по отношению к нашим зародышам.
Рауль приглашает полететь на восток. Мы изменили место наблюдения, но неизвестность не исчезла. Мы не знаем, что находится над миром ангелов. Мы достигли восточной границы их территории.
– Что ты хочешь сделать?
Кивком головы он указывает на Изумрудную дверь.
– Ты прекрасно знаешь, что мы войдем в эту дверь, когда спасем человеческую душу, – говорю я. Длинные пальцы Рауля шевелятся в воздухе:
– Ты, значит, еще ничего не понял? Все наши клиенты – кретины, и они никогда не эволюционируют.
19. Зародыш Жака. 1 месяц до рождения
Я нервничаю. Как только я начинаю шевелиться внутри матери, я запутываюсь в пуповине. Она обвивается вокруг моей шеи, и тогда я снова переживаю весь ужас того момента, когда меня повесили. Я впадаю в панику, затем застываю. Перестав двигаться, мне как-то удается высвободиться.
20. Зародыш Венеры. 1 месяц до рождения
Жидкость в утробе становится горькой. Что происходит?
– Эгей! Близнец! Есть проблема. Ты спишь?
Близнец отвечает не сразу.
– Я чувствую себя усталым, очень усталым… У меня такое ощущение, что я становлюсь пустым изнутри.
Я стараюсь понять, что происходит, потому что я-то питаюсь вкусной пищей. Это жидкость, полная ума, сахара и нежности. Я подскакиваю:
– Я пожираю твою энергию!
– Наверное, это так, – шепчет он. – Мне знаком этот феномен.
Он говорит с трудом.
– Мы переливающиеся близнецы. Я это знаю, потому что в предыдущей жизни я был акушером-гинекологом. У меня остались кое-какие воспоминания.
– Объясни.
– Так вот, между нами есть связь, маленькая трубочка, связывающая нас независимо от матери. Это просто тоненькая вена, но ее достаточно, чтобы между нами происходил обмен жидкостями. Поэтому мы так хорошо ладим друг с другом. Но, несмотря на это, один из двоих, в данном случае ты, не может удержаться, чтобы не высасывать все из другого. Если только нас не вытащат отсюда в ближайшие дни, ты меня полностью выпьешь.
Я содрогаюсь:
– И…
– И я умру.
Он устало замолкает, но я настаиваю:
– А они там, снаружи, в курсе?
– Они, возможно, знают про близнецов, но не знают, что ты мной питаешься. Они нам даже дали вчера имена. Ты спала, а я все слышал. Тебя назовут Венерой, а меня Джорджем. Здравствуй, Венера!
– Э-э… здравствуй, Джордж!
В бешенстве я пытаюсь барабанить.
– Эй там, наверху, снаружи, сделайте что-нибудь! Начинайте роды! Джордж умирает!
Я топаю изо всех сил ногами. Он меня успокаивает:
– Оставь. Слишком поздно. Я буду продолжать жить через тебя. Я буду всегда здесь, в тебе, моя Венера.
21. Зародыш Игоря. 1 месяц до рождения
Я дремлю, слегка прикрыв глаза. Мать плачет. Она говорит сама с собой и пьет много водки. Она напилась, и я тоже немного пьяный. Я думаю, она хочет меня отравить. Но мое тело привыкает и вырабатывает способы сопротивляться этому. Я переношу алкоголь.
Мамаша, тебе не удастся так просто со мной справиться. Я хочу родиться. Мое рождение будет моей местью.
Вдруг я чувствую страшный удар. Я падаю ничком. У меня разбито лицо. Что происходит? Я слышу, как она бормочет: «Я тебя достану, достану… Ты сдохнешь, я добьюсь этого».
Снова удар.
Я пытаюсь понять, что происходит снаружи, и, кажется, догадываюсь. Она падает животом на пол, чтобы меня раздавить!
Я сжимаюсь. Она наконец перестает.
Я жду следующей атаки. На что еще у меня есть право? На вязальную спицу? Держись крепче, Игорь. Держись. Снаружи сейчас так хорошо…
22. Загадка «Седьмых»
Рауль подводит меня к старой даме-ангелу, которую я узнаю по фотографиям из газет: мать Тереза.
– На Земле она просто излучала великодушие. Святая из святых. Ну и что, у нее уже четвертая серия клиентов, а она так ничего и не может сделать. Так что если уж мать Тереза не может стать 7, то точно никто не может.
Старушка, действительно, кажется растерянной, глядя на свои сферы, и постоянно издает негромкие восклицания, как будто действительно ошпарилась вареными яйцами, доставая их из кастрюли.
– Эдмонд Уэллс сказал мне, что в жизни мы сталкиваемся только с теми проблемами, которые готовы разрешить.
Рауль строит презрительную мину.
– Думаешь, ты все понял? У нас нет даже достаточно разума, чтобы оценить свое невежество.
– В Желтом мире знания я получил ответы на вопросы, которые задавал себе, когда был смертным. Эдмонд Уэллс научил меня, что смысл эволюции сознания заключен в секрете форм индийских цифр. Вот и все, что нужно понять.
– Ты считаешь? Раньше мы были танатонавтами, духовными людьми. Мы были 5. Теперь мы ангелы, 6. На следующем этапе мы должны стать 7. Однако что такое 7?
– 7 – это существо, набравшее семьсот пунктов, – выпаливаю я наудачу.
– Я чувствую, что, если бы не был нематериальным, Рауль стал бы трясти меня как грушу.
– А конкретно, что такое 7? Суперангел? Другая сущность? По-моему, если ты посмотришь на разницу между бедными 5 и нами, 6, есть о чем задуматься по поводу того, кем могут быть эти 7.
Несмотря на всю разгоряченность моего друга, я остаюсь подозрительным. Он принимает мечтательный вид.
– Это должно быть грандиозно, стать 7. Я почитал кое-что. Над ангелами, как пишут, находятся херувимы и серафимы. Там стоит вопрос о господстве, о тронах. Я, однако, думаю, что над ангелами очень даже могли бы быть…
Он переходит на шепот, как бы боясь быть услышанным:
– Боги.
Я узнаю старого друга, всегда любившего выдвигать самые безумные идеи.
– А почему ты говоришь о «богах», а не о «боге» ?
Видно, он долго размышлял над этим вопросом.
– На иврите бог называется «EL», а в текстах он нем, однако, пишут «ELOHIM», а это множественная форма.
Мы как будто ходим, переступая ногами над псевдоповерхностью, словно мы на Земле.
– Ты говорил об этом с другими ангелами? Что они думают?
– В этом вопросе ангелы не очень отличаются от смертных. Половина верит в Бога. Треть атеисты, в него не верят. Еще четверть агностики, как и мы, и признают, что не знают, существует Бог или нет.
– Половина, треть и четверть, это немного больше одного целого.
– Нормально. Есть такие, у кого две точки зрения, – говорит мой друг.
